Реальность фантастики №01-02 (65-66) 2009
Шрифт:
Трава, упакованная в дайм-бэг, имеет тот же цвет, только поживей и по-интересней – веселый огонек на вершине холма, куда забираешься в три вдоха, не чувствуя ног, и пару часов наслаждаешься нездешними далями, но потом неизбежно надо спускаться – в темноте, спотыкаясь на каждом шагу, и огонек уже не виден, только черная птица кружит над оврагом.
Скользя по правому склону травяного прихода, Валера плохо запомнил перипетии погружения в пучину №acdaac. Усталость, железный холод на за-пястьях, казенные вопросы кикимор в кителях, сонные лица, в которые смотришь, как в пыльные зеркала. Их цепочку разомкнули, Фредди отде-лился и пропал в потоке уголовного улова. Вокруг крутились чужие, преоб-ладала черно-коричневая масть, однако встречались и пепельно-бледные сородичи, которых в этой части света почему-то называют кавказцами.
Скольжение по склону закончилось одновременно с коридорным
Валера огляделся мучительно, словно мешок ворочая. Голову ломило, в сочетании с тошнотой получался убийственный коктейль. Клетка травми-ровала взгляд прагматичной простотой: безусловным центром интерьера был санузел – крупный металлический унитаз с автосливом, огороженный металлической же Гэ-образной ширмой, а рядом, заканчивая идеальную композицию, висел куб питьевого фонтанчика. По периметру шли нержа-веющие сиденья широкие прилавки, заваленные непутевым человечес-ким мясом. В углу на стене блистал банальный телефон-автомат.
Валера облюбовал пятачок на полу, возле лежащего ничком тела в май-ке. Сел по-турецки, стараясь не думать о светлых брюках. Полюбовался бо-гатыми наколками на чахлых соседских плечах. Наташка, Наташка… Если б ты знала! Жаль, прислониться не к чему. Что за день, господи, что за день!
А началось вполне безобидно, после работы, тысячу лет назад, в опустев-шем операционном зале. Духота, мозаика мониторов, шарканье щеток ста-рого Арманьо, престарелого сына брокерского полка… Валера повесил трубку и потер вспотевшее ухо. К чертям все эти праздники, хлопоты, обя-зательное веселье! Взять да уехать домой. Метро скрипучим червяком про-ползет по мосту, булькнет в бруклинский туман – ищи-свищи! Никаких звонков, пара пива, диск с «Наемным убийцей» Джона Ву. Можно свинины пожарить, отдохнуть напоследок по-холостяцки.
Его хлопнули по плечу.
– Э, биг рашен! Почему сидим, почему скучаем?
Дружище Фредди жмурился радостно и устало – пять минут назад он закончил тянуть провода у валютчиков, этажом выше, и домой идти явно не хотел. В обед ему звонил Джимми, недавно перебравшийся в соседний квартал, в фирму-близнец. Предпраздничное дрожание эфира давало себя знать: бывший сослуживец предлагал обмыть начало недели.
За окном что-что грохнуло, фыркнул ломовой грузовик. Арманьо собрал сапожные щетки, сгорбился и выбежал прочь, попрощавшись по-польски-он знал азы множества языков, верил в магию приветствий, но в славянс-кой группе постоянно путался.
Валера задумчиво повозил мышью. На экране светилась ошибка ренде-ра: «Daemon has found an unknown resorce. Lock-down condition». Порабо-тал, что называется…
В хорошо прорисованных Фреддиных зрачках скакали веселые черти нетерпения. Память подсунула постылую квартиру, пыльный телевизор, нестиранные тряпки. Позвоночник напрягся, в душе лопнула одна из вер-тикальных струн. Язык неожиданно брякнул:
А у меня, знаешь, сегодня день рожденья.
Получасом раньше позвонила Наташка – во-первых, поздравить, а во-вто-рых, подтвердить, что забронировала билет. Прямой рейс. Как ни крути, это была победа: зыбкий результат многомесячной мутной дипломатии, выматы-вающих разговоров, дозированных эмоций. Валера взял жену практически из-мором, осада началась зимой, когда ее ненаглядный Игорек, хлющик-очкарик, башку бы ему разбить, неожиданно взбрыкнул и сделал решительное заявле-ние, по времени совпавшее с чистками в Наташкиной конторе. Валера повел себя мудро, не упрекал, часами безропотно угукал в телефон, выслушивая бурливые исповеди, хмыкал при упоминании художеств хлющика. В паузах давал рекламу собственного благополучия: трезвость, повышение жалования, новый телевизор. Положив трубку, садил кулаком в стену, обзванивал потен-циальных собутыльников – выпускал пар. Главное не давить. Пусть знает, что дверь открыта, адюльтер может быть прощен. Пусть решает сама. Посте-пенно они оба привыкли к мысли, которую Наташка обронила в шутку, а Ва-лера вцепился мертво, мягко, как беззубый бульдог: разлука временна, и к концу года, когда тесть выйдет из больницы… В сентябре привычка окукли-лась и превратилась в конкретный план. Полетели через океан документы, на-чались визиты в посольство, Валера часами кудахтал вокруг рабочего ксерок-са, роняя страницы анкет. Хлющик опомнился и снова замелькал на полях разговоров, но было уже поздно. Визу дали как по маслу, билет Валера попро-сил подгадать к дню рожденья. Получилось тремя днями позже.
В последние две недели задор несколько поувял, Наташка в бездонных глубинах телефона скорбно вздыхала, изредка пускала ядовитые фразы. Сути это уже не меняло.
Точку невозвращения, как правило, проходишь не-заметно, и только потом, когда уже поздно, оглядываешься и вспоминаешь безобидную фразу, переиначившую все на свете.Валера эти дни ходил как наэлектризованный, осунулся, работой стал манкировать с особым цинизмом – жирному банку, впрочем, было плевать, тихие пешки тоже нужны, лишь бы посещал и не выпендривался. Дальней-шая жизнь рисовалась сполохами, нечетко. Он старался особо не пить, что-бы не попасться на похмельной хандре и не облить Наташку пессимизмом. Вертикальные струны гудели от напряжения, в голове скрипели колки. Из подготовительных задач оставалась только генеральная уборка – делов на три часа. Почему бы не расслабиться, не отдохнуть?
Расслабился.
Два пласта рыхлого белого хлеба, колбаса «болонья» пародия на док-торскую, подушечки с майонезом и горчицей. Хрупкий стакан розовой жи-жи. Валера сглотнул клей-слюну. Тошно, тошно… И присесть некуда, толь-ко на пол. Перед ним на лавке ерзал дедок: кофейная плешь, голодный ка-дык, обсыпанные паршой корявые ноги, бесстыже разутые, тьфу, лучше не смотреть… Почему он так дышит?
– Хочешь мой сэндвич?
Дедок мигнул бульдожьими глазами, принял подарок, сразу отъел поло-вину. Валера с внимательностью мазохиста следил за судорожно жующей челюстью. Дедок фыркнул, подвинулся, освободил местечко – отблагода-рил. Валера брезгливо присел. Выхлебал хлорную жидкость, поставил ста-кан на пол. Попытался принять позу кучера: руки на колени, подбородок на грудь. Сон не шел, мысли метались мухами. Снаружи, наверное, уже сумер-ки. Зацвели неоновые узоры, созрел вечерний час пик. Другая вселенная.
Валера покрутил головой: усталость перекатывалась раскаленными ка-мешками. Жрущий дед шуршал над ухом, как таракан.
В подводном царстве №acdaac, не существовало смены суток – Сэнтрал Букин жил, игнорируя земные ритмы, подчиняясь собственной системе мет-рономов: придремывал, ворочался, надувал кишки, бултыхал зеленой тиной. По изломанным коридорам пробегали вихри, тасуя содержимое клеток, поднимая людей, как придонный хлам. Закрыть глаза – и покажется, что в мире есть только самоуверенный монолит, а вокруг ничего, ни города, ни бодрых авто, лишь мерцают небеса цвета жидкого компота, да руины хрупких зданий торчат осколками зубов, да мокрый ветер гонит осенние листья, вздымаясь и опадая в унисон с хороводами тюремных разводок. Манхэттенский Централ, ветер северный… Прилетит самолет, сделает круг, посмотрит Наташка из окошка плохое, мертвое место и окунется опять в книжечку. И станет са-молет облачком. И растает на солнце.
– Ха, я отсюда выйду в любой момент! Вон, девушке подмигну и выйду.
– Ну давай, подмигни!
– Дурак, что ли? Вечером тут знаешь, какой компот? Дождусь, потом подмигну.
По клетке ходил-похаживал юный негр тощий, подвижный, перехва-ченный на живую нитку. Его жесты завораживали, по лицу гуляла глян-цевая гордость, яркая одежда моталась, как на скелете. Валера много лет работал с цветом, изучал законы сочетаний, но наука комбинировать на теле пеструю ткань хоронилась от него за семью печатями, пижоны вызы-вали глухое раздражение, и кричащий аккорд сконструированного негром гардероба не задевал душевных струн, хотя объективный внутренний оценщик подсказывал, что все атрибуты и покорный пиджак, и туфли с фасетчатым рисунком, и однотонный галстук – идеально соответствуют критериям того фильтра, который люди с незапамятных времен называют красотой.
Юноша, проходя мимо рассевшегося на пол-лавки грузного хряка с седой щетиной, вытянул руку. Хряк молча шлепнул ладонью – поздоровался.
– За что теперь, Принц? – интересовались из угла.
Офицерша приревновала! Юноша по-птичьи плеснул локтями. У меня бумажник в электричке подрезали, смотри, без обмана! – Он проде-монстрировал атласную подкладку, эффектно распоротую. – Ну, я у попут-чицы занял на билет, попалась хорошая девчонка. А тут бац – толстуха эта. От ревности аж почернела: мошенник, говорит, пройдемте…
– Хрена ты ей нужен! От ревности…
– Ну, я же Принц, – парень приосанился. – Она уже одумалась, два ра-за извинялась. Давай, говорит, Принц, выходи скорее, поедем ко мне.
– Ага, принц Аким!
– Она ж тебя раздавит, Принц!
Народ смеялся. Лысый дедка, прикончив бутерброд, качал головой, шле-пал себя по ляжке.
– Принц подземного царства, – комментировал сухой русский голос.
Валера удивленно повернулся. Худощавый пожилой мужик. Жуткий ожог на пол-лица. На голове нелепая красная бандана. Белая футболка с динозавром, надпись «Jurassic park». Когда он успел подсесть?