Реаниматор

– Я не хочу, – жестко подтвердил Леха. – Не трогай их, майор. Не как мента – как нормального мужика тебя прошу. Толку вам ни от толстяка, ни тем более от девчонки никакого. А сломать людям жизнь – дело нехитрое… Ну что, мы с тобой договорились?

– Предварительно, – помедлив, осторожно сказал Томанцев, рукой разгоняя повисший над столом сигаретный дым. – Остальное зависит только от тебя, Алексей. Итак, погнали. – Майор шумно вздохнул и хлопнул ладонями по обшарпанной крышке стола. – Откуда вы узнали про порностудию?

– Барыга один на рынке «Юнона» по пьянке сболтнул. Это толстяка тема, я точно не могу сказать. Была лишь информация, что коттедж из белого кирпича, двухэтажный, расположен на окраине поселка. Утром мы приехали на место, я подошел к киоску, прикинулся красноперым, дал парню пятихатку и сказал, что, мол, ищу кореша. Малец оказался ушлым, пришлось дать еще столько же. Короче, выложил пацан, что живет по соседству с коттеджем и однажды видел, как оттуда ночью пыталась сбежать почти голая девица. Потом рассказал про минивэн, который время от времени ездит в сторону леса… Даже круглый дурак бы понял: мы нашли то, что искали. В общем, если бы не парень, все могло быть совсем иначе… А так… Нашли дом, я придумал эту мулю с переодеванием в пьяных работяг. Разыграли как по нотам, ворвались, связали, допросили козлов, узнали про девчонку… Потом кончили всех троих, из их же стволов. Я и Лобастый… Нашли в гараже, в тайнике, немного денег и кучку золотых цацек. Их эти уроды снимали с убитых шлюх. Мне было противно брать это золото, и я настоял, чтобы бросить его прямо там, на столе…

– Что ж, теперь понятно, ради чего Антонов рискнул вернуться, – задумчиво констатировал майор. – А девушку, надо полагать, вы отвезли домой?

– Я отвез. Высадил Лобастого в Красном, потом, по дороге, толстяка…

– Ладно, со студией в общих чертах расклад понятен, – кивнул Томанцев. – Тогда скажи мне, Алексей, без протокола… За что ты замочил Антонова? Ведь вы три года были с ним практически в одной связке? Корешковались, так сказать.

– Это дело личное, – глухо сказал Реаниматор, зло прищурив глаза. – Он сдал меня в одной серьезной разборке.

– Негусто, прямо скажем. А ведь мы с тобой договаривались общаться открыто.

– Про Антонова мне нечего больше сказать.

– Ну, дело твое, – мельком взглянув на наручные часы, задумчиво пробормотал майор. – Тогда ответь мне еще на один вопрос, и будем считать, что на сегодня мы с тобой задачу выполнили.

Мент долго держал паузу, словно обдумывая, как лучше сформулировать свой вопрос, а затем поднял глаза на Леху и, сверкнув карими глазами, бросил прямо в лоб:

– Эту девушку, которую вы освободили, зовут Алена Белова. Дочь авторитета Тихого. И ты отвез ее на виллу старика, в Озерки, где в лесополосе тебя уже поджидала засада – пацаны Новгородского Быка. Лобастый предупредил твоего шефа, что ты собираешься освободить случайно попавшую вам в руки дочь старика, и на тебя объявили охоту. Так, Леша?!

Реаниматору показалось, что табурет, на котором он сидел, а вместе с ним и ободранные стены комнаты для допросов покачнулись.

– Откуда… вам все известно? – поняв, что отпираться бессмысленно, выдавил Реаниматор.

– Я долго работаю в милиции, Гольцов, – нажав спрятанную под крышкой стола кнопку вызова контролера и глядя прямо в глаза Лехе, сухо ответил старший оперуполномоченный из ГУВД. – До разговора с тобой – и это сущая правда – я о многом даже не догадывался… А теперь просто сопоставил уже известные ранее факты с твоими показаниями и сделал выводы… – это часть моей работы. Вот так, Алексей…

Металлическая дверь комнаты для допросов открылась, и на пороге возник высокий, крепко сбитый контролер в камуфляжной форме. Реаниматор медленно поднялся и направился к выходу.

– Да, кстати, Гольцов! – Бывший бригадир обернулся. – Совсем забыл тебе сказать… Сегодня утром погиб известный в городе политик – Александр Петрович Мальцев. Кто-то передал ему крохотную посылочку, и господин помощник депутата ее неосмотрительно вскрыл прямо в салоне своего бронированного «мерседеса». Я подумал, что тебе, как одному из доверенных лиц господина Мальцева, будет небезынтересно узнать эту печальную для всех нас новость…

Леха не ответил. Для него Мальцев и братва были уже в прошлом.

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – произнес Томанцев, глядя поверх плеча Реаниматора. – Не волнуйся. Я всегда держу свое слово. Ты меня понял?!

Вот теперь в потухших, пустых глазах Реаниматора вспыхнул явственный блеск.

Леха молча опустил веки, развернулся и в сопровождении контролера отправился в камеру.

Глава 27

Судебный процесс над «одним из лидеров питерской криминальной группировки, правой рукой бандитского авторитета Мальцева» власти вдруг решили сделать открытым. Леха, в котором еще теплилась надежда избежать непоправимого, узнав о таком развитии событий, с холодной обреченностью осознал – это конец! Первое же заседание только утвердило его в мысли, что исход громкого уголовного дела уже предрешен, несмотря на все усилия регулярно навещавшего его в «Крестах» постаревшего, ставшего очень нервным майора Томанцева выполнить данное им Реаниматору обещание. Увы, состав на полной скорости катился под откос, и помочь Лехе Гольцову, стараниями прессы превратившемуся для многих простых питерцев в олицетворение абсолютного зла, могло разве что чудо…

И вот настал день вынесения приговора. Все было как во сне – обвинительная речь адвоката, холодные лица заседателей, ленивое торжество журналистов, красные огоньки нескольких бесшумно работающих видеокамер и лютая, всепоглощающая ненависть, застывшая на бледных лицах родственников Лобастого – бабки Степаниды и недавно откинувшегося с зоны отца.

Когда судья потребовал встать для оглашения приговора, Леха лишь презрительно ухмыльнулся, сплюнул себе под ноги и так и остался сидеть. Не моргая, смотрел он через прутья решетки на колышущиеся за окном зала заседаний ветви тополей и мысленно прощался с этим хмурым небом и этими облезлыми крышами, с бесконечной слякотью лабиринта улиц и бездушным величием возведенного великими зодчими старого города.

Увидев неожиданно опустившегося на карниз, с внешней стороны грязного зарешеченного окна, серо-черного облезлого голубя, Реаниматор вдруг ощутил, как по его щеке торопливо сбежала и обожгла уголок рта одинокая соленая слеза. Больше он не увидит даже голубей. Откуда им взяться в глуши вологодских лесов, на острове?..

А голос председателя суда тем времением гремел, эхом разносясь по битком набитому залу, где от спертого донельзя воздуха трудно было дышать. До сознания Реаниматора доходили лишь обрывки уже ничего не значащих фраз:

– Именем Российской Федерации… признать Гольцова Алексея Борисовича виновным… в качестве наказания высшую меру – смертную казнь!

По затихшему, словно обезлюдевшему залу волной прокатился вздох облегчения. Кто-то особо эмоциональный даже захлопал и закричал «браво», но его, к счастью, вовремя остановили и заставили заткнуться. Оглашение приговора было еще не окончено.

– В связи с принятием России в Совет Европы… учитывая… подписанный Президентом Российской Федерации мораторий… суд считает возможным заменить смертную казнь на пожизненное заключение… с правом обжалования приговора через двадцать пять лет… без права на переписку и права на свидания…

Как ни старался Реаниматор сохранять видимость хладнокровия, ничего не получалось. В животе и под ребрами образовалась пустота, словно невидимая рука вырвала все внутренности, кроме медленно и натужно бьющегося метрономом сердца.

– Повезло тебе, сука! – отчетливо донеслись до Лехи слова отца Лобастого. – На зоне, бля буду, ты не прожил бы и месяца!

…Четверо вооруженных солдат открыли клетку и вывели Реаниматора из зала суда по служебной лестнице, но лишь после того, как зал покинули все до единого зрители и участники процесса. Пребывающего в трансе, безразличного ко всему окружающему, кроме крохотного клочка неба в окошке «воронка», Леху снова отвезли в «Кресты». Там парикмахер обрил его наголо, контролеры заставили скинуть провонявшую потом и тяжелым камерным духом гражданскую одежду, принять душ и облачиться в новенькую черную робу. Затем Реаниматора в наручниках и соединенных цепью кандалах на ногах провели по длинным гулким переходам и лестницам СИЗО в блок смертников. Контролер, как-то странно взглянув на Леху, распахнул дверь и втолкнул его в камеру-одиночку. Закуток три на два метра, без окон, с вмурованными в стену узкими металлическими нарами без матраца и дыркой-парашей в левом ближнем углу.