Ребёнок магната. Не.Разлучные
Шрифт:
— Я поняла, да, — киваю лихорадочно и сжимаю руки в кулаки.
— Что вы решили с возвращением в Россию? — надавливает на больную мозоль.
Мне сложно принять судьбоносное решение. Часть меня навсегда останется здесь, в Польше.
Лучшая часть…
Не спешу отвечать. И вздыхаю с облегчением, когда в кабинет после стука заглядывает медсестра. Передает Пашкевичу целую стопку результатов моих анализов и… заключение УЗИ. Во время процедуры специалист мне ни слова не сказал. Отправил к гинекологу.
С беспокойством всматриваюсь в лицо Пашкевича, пока
— Так, поездка откладывается, — напряженно тянет доктор, и мне становится холодно до дрожи. — Оформляем тебя, девочка, — переходит на «ты», что не сулит ничего хорошего. Жалеет меня. — Будем сохранять. Полежишь, понаблюдаешься…
— Боже, что-то не так с малышом? — слезы невольно брызгают из глаз. — Я его потеряю?
— Так, без паники. Успокоительное попрошу тебе вколоть, — делает пометку в своем блокноте.
— Правду! — рявкаю я сквозь накатывающую истерику. — Скажите правду! Что с ребенком?
— На УЗИ обнаружили отслойку плаценты, — объясняет Пашкевич, и от страха я балансирую на грани потери сознания. — Процесс поддается лечению, но необходима госпитализация. Доверься мне, Доминика. И слушайся, — добавляет строже.
Его тон действует на меня, как холодный душ. Киваю и смахиваю слезы со щек.
— Мы подготовим отдельную палату, — поднимается со своего места врач. — Подожди пока здесь, я дам поручения и вернусь.
Пашкевич покидает кабинет, а я машинально тянусь за телефоном. Пальцы сами находят нужный контакт. Знаю, он обязательно меня поддержит. И только с ним все будет хорошо. Потому что… родной.
— Ян, ты можешь приехать в клинику? — не могу сдержать обреченного всхлипа, заставляя Левицкого забеспокоиться. — Ты нужен… нам…
Позже…
Доминика
Устало поворачиваюсь на бок, пытаюсь устроиться удобнее — и опять уснуть. Не знаю, то ли это действие успокоительного, то ли результат пережитых за минувшие недели потрясений, но мой разум настолько затуманен сейчас, что я не в состоянии бояться и паниковать. Апатия и переутомление — все, что я ощущаю.
Сквозь полудрему прислушиваюсь к себе и ладонью живот поглаживаю. Внутри не тянет, не болит. Только в туалет хочется после капельницы. Я словно аквариум, в который воды накачали под завязку.
Нехотя приоткрываю глаза — и понимаю, что я не одна в палате. Но страха нет. Вместе него душу окутывает приятным теплом.
Он приехал ко мне.
К нам…
В вечерних сумерках я различаю очертания знакомой фигуры. И не могу контролировать ослабленные успокоительным эмоции. Улыбка медленно расползается по моему лицу, а пальцы непроизвольно сминают ткань кофты на животе.
Чувствую себя маленькой девочкой рядом с сильным защитником. И больше не боюсь.
Ян сидит у изголовья моей постели, откинувшись на спинку кресла, видимо, выделенному ему Пашкевичем, и запрокинув голову. Кажется, задремал. Но даже
во сне оберегает меня. Его рука покоится на моей подушке, слегка задевая разметанные по ней волосы. Будто он… гладил меня по голове.Однако я плохо помню, что происходило со мной в последние часы. Я не слышала, когда Ян пришел, ведь отключилась почти сразу после укола.
Я морально истощена, но в данный момент потихоньку оживаю. Рядом с ним.
Осмелев, убираю руку со своего живота, поднимаю ее, тянусь к подушке и накрываю ладонь Яна. Сжимаю, а сама двигаюсь ближе, касаясь щекой ее тыльной стороны. Греюсь теплом родного мужчины.
— Мика, — дергается Ян и резко подается вперед, нависая надо мной. — Болит что-то? Плохо? Чего-то хочешь?
— Нет, все хорошо, — довольно улыбаюсь я, но руку его не отпускаю. Свободной — он проводит по моим волосам, поправляет заботливо, убирает прядь за ушко. Зря старается, ведь я, наверное, растрепанная и выгляжу отвратительно.
— Мягкая моя, милая, — нашептывает Ян и, наклонившись, целует в висок.
Поднимаю голову, чтобы поймать платиновый взгляд. Даже в темноте замечаю, как переливается кипящая ртуть в глазах Яна. Совсем как в нашу первую ночь вместе. В доме у озера.
И доверяю я сейчас ему точно так же, как тогда. Всю себя. И даже больше.
— Ян, у нас с тобой будет… — хрипло начинаю я, но его палец спускается вдоль щеки и ложится на мои губы.
— Знаю, ёжик, знаю, — несносный Левицкий снисходительно усмехается. — Сам все понял, маленькая лгунья, — щелкает пальцем по моему носу. — Когда постоянно присматриваешь за человеком, которого любишь, то просто не можешь не заметить изменений. Я старался облегчить твое состояние, помочь… Но все-таки ты здесь, — обводит взглядом палату и вздыхает тяжело.
Сильно стискиваю его руку, которую держу до сих пор. Словно боюсь, что Ян исчезнет. Окажется моей галлюцинацией.
— Спасибо, — благодарю его совершенно искренне. — Я, когда тест сделала, хотела сказать тебе. Но потом… — оправдываюсь путанно. — Анна, пресса, компания…
— Прости, малыш, — прижимается губами к моему лбу. — Столько лжи. Не заслуживаю я вас, но я исправлюсь, — отстраняется, чтобы в глаза мне посмотреть. — Я говорил с Пашкевичем. Он заверяет, что с нашим малышом все в порядке, — делает паузу, будто привыкая к новому статусу будущего отца. Двоих детей… Ведь Дан уже усыновлен. — Но теперь тебе надо думать о себе, а не «секретные» операции проворачивать, — качает головой с укором. — Слушаться врачей, отдыхать, не нервничать. С остальным мы справимся. Вместе.
Приближается вплотную, аккуратно приподнимает мой подбородок и легко целует меня в губы. А я впитываю его исцеляющее тепло. Лишь сейчас осознаю, насколько мне не хватало Яна все это время.
— И все-таки мне страшно, — признаюсь тихо. — Предчувствие плохое.
— Все образуется, Мика. Я рядом… — убеждает меня, и я ему верю. — Ёжик, может, нужно тебе что-то? — обеспокоенно уточняет опять.
— Нужно, — произношу едва слышно и радуюсь, что полумрак скрывает мое смущение. — Обними меня?..