Ребёнок от чужого мужа

— Кать… Ну откуда мне было знать, что тебя так развезет с двух бокалов вина? Ты предупреждай в следующий раз что ли…

— У меня нет проблем с алкоголем! Я про то, что ты напоил меня и мы переспали! Ведь я до последнего просила тебя остановиться…

— А потом не останавливаться, — улыбается он. — Катя, ну было и было. Чего ты так распереживалась? На работе твоей это никак не отразится. И на наших деловых отношениях тоже. Давай, собирайся, — он кивает на мою сумку, которая стоит на кресле. — Я подожду внизу.

Ни разу не оглянувшись, он выходит из комнаты, плотно закрыв за собой дверь, а я чувствую себя грязной, использованной дурочкой, которую обвели вокруг пальца. Меня трясет, как будто я замерзла, и мне стоит огромных трудов взять себя в руки. Но через десять минут я все же спускаюсь на лифте вниз с невозмутимой маской на лице, думая о том, что в последний раз кому-либо доверяю и позволяю к себе прикасаться.

Глава 22

— Это мое заявление на увольнение, — я кладу подписанный листок бумаги на стол и обнимаю себя руками.

— В смысле? — Глеб щурит глаза, глядя на меня снизу вверх. — Ты что это надумала, Катерина?

Мне стоит огромных усилий смотреть ему в лицо. Оно мне омерзительно. Как я могла считать его приятным и обходительным? Господи, какая же я дура, что так обманулась. Поверила, что Глеб станет тем, кто поможет мне вычеркнуть из жизни Сергея. Какой нормальный мужчина напоит женщину и станет брать её силой?

Я подавляю дрожь в мышцах и тихо выговариваю:

— Я не умею находится рядом с недостойными людьми, а тем более работать. А тебя я достойным человеком не считаю.

Взгляд Глеба темнеет, и он резко встаёт из кресла. Страх заковывает меня в тиски. Он идёт прямо ко мне.

— Ты что там себе навыдумывала? — раздражённо рявкает он. — Ещё пойди по офису растрезвонь, что я тебя изнасиловал. Совсем рехнулась? Ты на ужины со мной добровольно ходила? А на приемы? Я по-твоему малолетка сопливый, чтобы месяцами за ручки держаться и у подъезда целоваться? Мы с тобой взрослые люди и трахались по обоюдному желанию.

— Ты что-то мне подмешал, — упрямо повторяю я. — Весь вечер, как в тумане… — слезы непроизвольно вытекают из глаз от воспоминаний о той ужасной ночи. — Я просила тебя остановиться…

— Женщины в порыве страсти какие только глупости не говорят, Катерина, — тон Глеба смягчается, становясь вкрадчивым и примирительным. — Вспомни, ты сама хотела… — он тянется ко мне рукой, но я отшатываюсь. Даже его запах мне отвратителен.

— Не трогай меня.

Лицо Глеба вновь становится жёстким.

— Хватит недотрогу из себя корчить. Никаких заявлений я подписывать не собираюсь и дурить не советую. Тебе эта работа по блату досталась и такую зарплату ты даже со своей красивой мордашкой не найдешь. Матерей-одиночек с руками-ногами не отрывают, как ты знаешь. Максимум что тебе светит — то работа секретарем с задрипанной фирме, где тебе придется раздвигать ноги перед толстым стариком.

От этих грубых хлестких слов я столбенею. Смотрю на Глеба, хлопая глазами, и не могу поверить, что действительно все это слышу.

Начальник мое молчание расценивает по-другому. Подходит вплотную, кладет руку мне на поясницу и притягивает к себе.

— Ну вот ты и задумалась. Умная моя красивая девочка. Сейчас возвращайся к себе в кабинет, а после работы поедем с тобой в ресторан. Можем дочку твою с собой взять. Она десерты любит?

Упоминание Машки выводит меня из состояния транса. Я замахиваюсь и со всей силы отвешиваю Глебу пощечину.

— Ни при каких условиях такое животное как ты не коснется моей дочери. Если не подпишешь заявление, я пойду в полицию. И если понадобится, сделаю анализ крови! Уверена, ты мне что-то подмешал.

Лицо Глеба заметно бледнеет и лишь на щеке алеет пятно от моей ладони. Мне жутко страшно. Потому что в этом момент я вдруг понимаю, насколько я одинока и беззащитна. Этот мужчина может запросто меня ударить, и меня будет некому защитить.

— Увольняйся, ненормальная, — глухо шипит он. — Заявление на ресепшене заберёшь.

Я выхожу из кабинета с гордо поднятой головой, хотя внутри меня колотит от ужаса и отчаяния. Лишь когда я остаюсь одна, то позволяю себе разререветься. Оказывается, я так устала справляться одна, без поддержки.

Со мной произошло самое страшное, что может случиться с женщиной, а мне даже выплакаться не кому. Потому что Вольский прав: меня не поймут и не поверят. Скажут, что я сама ходила на свидания и что вино в меня никто не заливал. Я даже дома погоревать как следует не смогу, потому что там Машка. Она у меня очень чуткая и все видит. Если у нее нет отца, то по-крайней мере мать должна быть сильной.

Около получаса уходит на то, чтобы собрать вещи. Понятия не имею, чем я буду платить за аренду квартиры, но оставаться здесь я не могу. Что- нибудь придумаю. Выживать я научилась. Благо у меня есть самый лучший стимул: моя дочь.

С сумкой и большим пакетом в руках иду к лифту. Слез больше нет, только в груди застрял холод. Ничего- ничего. Я со всем справлюсь. Просто нужно перетерпеть.

Не глядя, шагаю в открывшиеся двери и утыкаюсь в кого-то твердого и приятно пахнущего.

— Привет, Кать, — раздается рядом с волосами голос Сергея.

Сердце начинает гулко биться, а слезы вновь подступают к глазам. Так вышло, что в моей жизни, помимо Машки, ближе него у меня никого нет.

— Здравствуй, — я прячу покрасневшие глаза и проскальзываю вглубь кабинки. Двери съезжаются, однако Сергей остаётся стоять на месте.

— Ты куда собралась посреди рабочего дня? — он выразительно смотрит на мой пакет.

Рано или поздно он все равно узнает, что я больше не работаю у Вольского, поэтому молчать не имеет смысла.

— Я только что уволилась. Еду домой.

— Почему уволилась? — голос Сергея становится строгим и требовательным.

— Это неважно.

Мои губы начинают трястись и я отворачиваюсь. Потому что мне стыдно за свое унижение, стыдно, что я такая дура и верила… Нельзя было пить. Нужно было отказаться.