Ребёнок Злого Босса

— Жив… — повторяю её слова и захлёбываюсь слезами. — Жив!

Я начинаю смеяться, как истеричка, но мне плевать… Не могу сдерживать поток смеха и слёз, смешавшихся воедино. Мой ребёнок жив! Моя детка рядом! Где-то здесь… Если только… Если только ЗБ не забрал…

Меня снова охватывает паника, и я пытаюсь встать. Мне нужно выяснить всё. Вдруг он забрал нашу девочку, и теперь я никогда её не увижу?

— Ну что же вы такая активная? — слышу женский голос с долей укоризны.

Доктор проходит ближе, пододвигает стул к моей койке и садится на него. Смотрит на меня, чуть склонив голову набок, а я, видит Бог, готова сейчас сорваться и наброситься на неё, заставить рассказать всё.

— Где мой ребёнок? — спрашиваю я.

Горло царапают вибрации собственного голоса и отдаются саднящей болью, а женщина делает какую-то пометку у себя в журнале.

— Вижу, что осмотреть себя вы не дадите пока. Ладно. Вы трое суток пролежали в реанимации.

Трое…

Суток…

Господи! Как же это много!

— С ребёнком всё относительно хорошо!

Моё сердце сжимается от боли. Что значит относительно? Стискиваю зубы до противного скрежета и пытаюсь сдерживать эмоции.

— Ваша дочь сейчас в отделении интенсивной терапии для недоношенных.

Это не реанимация… Уже хорошо… Я почти выдыхаю спокойно, но ощущаю желание поскорее рвануть туда и увидеться с малышкой. Убедиться, что она на самом деле рядом, что ЗБ не забрал её… Что жива… Увидеть.

Медсестра поправляет капельницы и вытаскивает одну иглу.

— Пожалуйста?! — шепчу я.

— Вы пойдёте к ней только после осмотра. Вы хоть понимаете, что до сих пор находитесь в реанимации? — хмурится доктор. — Ваша дочь героиня. Родилась два с половиной килограмма. Искусственная вентиляция лёгких потребовалась только в первые сутки. Сейчас дышит самостоятельно. С ней постоянно кто-то находится. Отец оплатил самую лучшую палату.

Отец…

От одного только этого слова в висках пульсирует дурное предчувствие, ощущение надвигающейся беды…

ЗБ всё-таки крутится около неё?!

Не хочет ли забрать, как только появится возможность?!

Я понимаю, что стала параноиком с этим страхом того, что он отнимет дочку. И мне чертовски плохо от одной только мысли, что из-за моего накручивания нервов роды произошли преждевременно. И дочка могла… Жгучая боль нахлынывает волной цунами и начинает ломать всё тело, словно кто-то дробит кости ломом. Глаза щиплет от слёз.

— Не плачьте только. Если всё более-менее пришло в норме, мы вас переведём в специальную палату. Увидитесь там и с мамой, и с братом, и с женихом! Они всё обивают пороги реанимации, да и у малышки сидят по очереди.

Слёзы всё-таки текут по щекам.

— С женихом?! — переспрашиваю я.

— Вячеслав Юрьевич… Разве он не ваш жених?

Я прикусываю губу и ничего не говорю. Смотрю в одну точку и начинаю отвечать на вопросы доктора, касательно моего самочувствия, потому что хочу как можно быстрее покинуть эту палату и оказаться рядом с моей девочкой…

Осмотр тянется мучительно долго. Я не знаю, сколько времени проходит, но оно равняется целой вечности для меня. Тяжело вот так ждать, когда хочется побежать и найти своего ребёнка. Малышку, которой уже трое суток нет со мной. Мне важно убедиться, что они не врут, что моя девочка на самом деле жива!

— Я ещё раз повторяю: в реанимацию нельзя! Мужчи-и-ина! — кричит медсестра.

Я оборачиваюсь на крик и вижу ЗБ. Он стоит в дверном проёме палаты и глядит на меня. Прямо в глаза. И я несколько секунд не знаю, как реагировать… Мы смотрим друг на друга. Он сильно изменился со свадьбы Риты и Кости. Щёки немного впали, а на висках появилось так много седых волос, что они стали заметными, как серебряная паутина. Под глазами пролегли глубокие тени, а во внешних уголках глаз появились морщины. Они станут едва заметными, когда он отдохнёт, а пока так сильно бросаются в глаза…

— Слава, — говорю я негромко, потому что сорвала голос, и теперь горло болит.

— Прости! — качает он головой — Прости меня…

Санитары, двое мужчин крупного телосложения, берут его под руки и тащат прочь, а мне так хочется пойти следом и спросить, за что он извиняется. Но я послушно жду, когда закончит капать лекарство. Врач пообещал, что сразу же отведёт меня к дочери.

Проходит ещё немало томительных минут, и я оказываюсь на свободе: медсестра ведёт в обычную палату. Она предложила помощь санитаров и инвалидное кресло, но я отказалась — могу ведь сама двигаться.

Я шагаю медленно, чтобы не сделать хуже организму, который только-только начал восстанавливаться. Едва выходим в коридор, к нам тут же бросаются мама и брат. Рита стоит в сторонке и кусает губы, скрестив руки на груди. Она улыбается мне уголками губ, но я вижу, как все напряжены. Им тоже пришлось пережить немало ужаса в эти дни. Даже представить не могу, чего они успели надумать… Я ведь была без сознания, а они всё это время места себе не находили…

— Прости! — говорю я брату, утопая в его объятиях.

Кажется, он немного подрос… Или нет?!

— За что, дурындочка? — спрашивает он.

— Ну… Я испортила вашу свадьбу, — пожимаю плечами.

Нашла время, когда об этом говорить! И правда, дурында!

— Балда ты, как есть! — смеётся Костя, мягко целуя меня в лоб, и отстраняется. — Гульнём на твоей…

Я не придаю значения его словам и обнимаю маму, а потом Риту.

— Мама чуть с ума не сошла! — шепчет подруга. — Её даже врачи отхаживали с сердцем! Мы все чертовски боялись за тебя!

Я виновато смотрю на маму и поджимаю губы. Бедная… Через что ей пришлось пройти из-за меня?! С другой стороны, я ведь не специально… Я даже не предполагала, что такое может случиться, беременность ведь шла хорошо.

Мне хочется как можно быстрее оказаться рядом со своей малышкой, поэтому, когда медсестра кивает, я иду следом за ней. Даже не спрашиваю, куда увели ЗБ… Сейчас это не имеет значения… Только она…

Моя девочка…

Моё сокровище.

— Палата у вас с дочерью будет одна, — начинает женщина. — Жених оплатил отдельную, выделенную… Только ребёнок сейчас находится в кувезе*. Это как инкубатор для цыплят: с подогревом и другими функциями. Не стоит бояться, когда увидите дочь: к ней сейчас подключены все необходимые системы. Показатели у неё для недоношенной очень даже хорошие… Думаю, что пары недель будет достаточно.

Доктор говорит, а у меня подкашиваются ноги. Мне становится страшно: что такое ужасное я могу увидеть там, в палате, если меня предупреждают заранее?! Сердце ведь не железное, не выдержит, если малышке там плохо…

Мы двигаемся дальше, и я чувствую, когда приближаемся, потому что сердце готово выскочить из груди и забиться в бешеной пляске.

Я чувствую свою девочку, и душа рвётся к ней.

Она где-то рядом… И, кажется, зовёт меня…

— Полякову нужно было на УЗИ ещё отправить! Куда вы её так рано повели? — слышу раздражённый голос доктора, и медсестра одёргивается.