Ребенок

«Стоит!» – твердо сказала я себе полчаса спустя, когда измучившийся от плача Илья надолго заснул и я в течение трех часов имела бесценную возможность спокойно отвечать на звонки. Стоит, потому что только в моменты работы я чувствую себя человеком, все остальное время – я мыслящая приставка к неразумному существу. Изо всех своих знаний, умений и талантов я использую один примитивнейший здравый смысл, который напоминает мне не ставить чашки с горячим чаем на край стола и убирать подальше от ребенка вилки и таблетки. Стоит! Иначе мой дар общения с людьми скончается от отсутствия собеседников, способность стратегически мыслить покинет меня за отсутствием поля боя, а природная энергичность уйдет лишь на то, чтобы вовремя подхватывать падающего с дивана глупыша.

«Стоит!» – уже радостно пропела я себе, отправляясь в конце марта за положенными мне деньгами. Сразу за два месяца – значит, сумма должна быть приличной. (Дома я уже несколько раз для верности перемножила количество заказов на гонорар за каждого клиента.) Был вечер, я оставила Илью с одной из своих знакомых мамаш и ехала налегке со взмывающей вверх от радости душой. Как же давно я не держала в руках собственные деньги и как же я по ним изголодалась! Деньги, которые я могу потратить как мне заблагорассудится, не обращаясь при этом ни к кому с просительной улыбкой. Моя собственность! Сколько месяцев я жила за счет Антона фактически как приживалка – за еду и кров, нещадно подавляя такую естественную для женщины потребность в чем-то новом и красивом. Мне теперь и миллиона не хватит, чтобы вволю наделать покупок! Ну ничего, мало-помалу – от зарплаты к зарплате – я буду возвращать себе женский облик малиновым свитерком вон из той витрины, удивительной розовато-золотой заколкой из стоящего на моем пути ларька, такими же нарядными и сияющими серьгами, что я вижу на девушке, выдающей мне зарплатную ведомость…

– Что это такое???

Если бы я могла закричать, я бы закричала, но у меня хватило сил на один предсмертный шепот. Цифра, стоящая в ведомости, не совпадала с моими расчетами примерно в десять раз.

– Это ваша зарплата за февраль и март, – ответила девушка тоном «обжалованию не подлежит».

– Подождите, этого не может быть, давайте пересчитаем!

– Давайте! – без тени смущения согласилась девушка и достала из стола какие-то бумаги. – По вашим заказам было сделано закупок на столько-то рублей, вот накладные. Если мы возьмем такой-то процент от общей суммы закупок…

– При чем тут сумма закупок? Мне говорили, что засчитывается только количество заказов!

– Вам так говорили? Странно… Наверное, наш менеджер немного напутал – у нас другие правила.

– Тогда я хочу поговорить с этим менеджером.

– Как его фамилия? Да, у нас такой работал, но он уже уволился.

Я присела на стул, потому что земная кора давала трещину прямо под моими ногами. Боже мой! Так когда-то со мной уже было… Да, совершенно точно, было – когда я уходила со своей маркетинговой работы. Тогда на меня смотрели точно так же, с равнодушным превосходством, как водитель асфальтового катка смотрит на веточку, попавшуюся ему на пути.

– Я хочу поговорить с вашим руководством.

– Пожалуйста!

Разговор с руководством произвел не больший эффект, чем падение камушка в бездонную глубь океана. Рыночная экономика еще только-только пускала корни в стране, и при найме на работу мне не пришло в голову потребовать заключить контракт: социализм, при котором я выросла, не знал таких красивых английских слов. Впрочем, если бы контракт и был заключен, ничто не помешало бы работодателю обойтись со мной точно так же, поскольку: «Смешно даже думать, что эта девочка обратится в суд! А если и обратится, то суды, заваленные делами о мошенничестве в особо крупных размерах, рассмотрят ее заявление года через два. За это время наша фирма двадцать раз успеет закрыться и открыться под новым именем. Так что флаг ей в руки!»

– Но также нельзя! – почти закричала я, с трудом удерживая себя в рамках приличий. Впрочем, не плюнуть ли на приличия по отношению к тем, кто безжалостно меня обманул и использовал? И я выпалила: – Вас Бог за это накажет!

Директор фирмы-кидалы слегка улыбнулся, опустил глаза и одновременно приподнял брови, ясно давая мне понять, что не верит в правосудие даже в высшем его проявлении. Я же выбежала из офиса и понеслась по улице с одной-единственной картиной перед глазами: машина, в которой сидит мой обидчик, врезается в фонарный столб. Чуть позже, когда я, задыхаясь от подавляемых рыданий, ехала в метро, картина начала немного меняться: машина, врезавшаяся в столб, переворачивалась, горела, директор с криком вываливался из нее, полыхая, как факел, и обуглившимся трупом падал под ноги санитарам «скорой помощи». Я беспрестанно прокручивала перед глазами этот видеоролик, добавляя в него все больше и больше жутких подробностей, и крепкая вера в то, что судьба покарает негодяя, помогла мне продержаться все время пути. Однако едва я забрала Илью у своей знакомой и вышла с ним за порог, плач захлестнул меня, как девятый вал. Как безжалостно низко эти обманщики оценили моего заброшенного на время работы ребенка! Мои вконец издерганные нервы стоили, по их понятиям, тоже сущие копейки. Если бы кинули меня одну, я бы еще выдержала этот удар, но кулаком под дых получили и я, и малыш, на целых два месяца лишенный заботы и ласки и получающий воспитание исключительно в виде крика. Господи, Господи, где же справедливость?!

Тот же самый вопрос я с тупым отчаянием повторяла и два часа спустя. Не то чтобы я действительно верила в высшие силы, просто чувствовала себя как человек на тонущем корабле, которому только и остается, что уповать на сверхъестественное. Чего я ждала от черного ночного неба? Пожалуй, действительно только кары – кары моим врагам. Накажите их кто-нибудь! Я не в состоянии этого сделать.

Илье уже пора было спать, но пока я не выплакалась до конца, я не была способна и на самые элементарные действия. Впрочем, ребенок был серьезно занят и впервые за последние два месяца с интересом проводил возле меня время: сидя на полу, он пытался собрать воедино разрозненные детали мясорубки. Эта импровизированная игрушка оказалась на редкость удачной.

Когда же вернется Антон?! Впервые за долгое время я испытывала в нем настоящую потребность: должен же кто-то залечить мои раны! Брякнувшегося лицом о землю и опухшего от слез ребенка полагается утешить – так утешь меня, любимый! Некогда любимый, все еще любимый? Не важно! Обними меня и расскажи мне сказку о том, что все пройдет, зло будет наказано, добро восторжествует и все будут жить долго и счастливо. Я опять очутилась на коварном склоне горы, и земля уходит у меня из-под ног, так подай мне руку, чтобы мы вновь заскользили бок о бок верным и надежным путем!

– Ну что у вас опять не слава Богу? – С этими словами Антон вошел на кухню. Похоже, он был весьма недоволен тем, что увидел в моем лице.

Я прорыдала ответ. Антон слушал, присев на табурет и взяв Илью на руки. Все время моего рассказа я не могла приметить на его лице следов сопереживания или гнева. Скорее, я увидела… да, я увидела презрение, смешанное с легким торжеством. И если первое чувство я еще могла объяснить, то второе понимать просто отказывалась: не мог же он радоваться моей беде?

Когда я закончила изливать душу, Антон вынес свое резюме:

– Молодцы.

Я поняла, что он хотел сказать, но, не поверив в это, переспросила:

– Молодцы?!

– Да, они тебя хорошо!..

Я даже вздрогнула: Антон всегда был довольно сдержан в лексике и «вот дьявол!» было самым сильным, что я могла от него услышать в минуты раздражения. Если ему так хотелось вместо сочувствия надо мной поиздеваться, он мог бы сказать, что меня хорошо «провели», «обули», даже на «трахнули» я скрепя сердце могла согласиться. Все, что угодно, только не эта прозвучавшая унизительная, подзаборная ругань!

Сорвать с вешалки одежду и захлопнуть за собой дверь было такой же естественной реакцией на его слова, как и отдернуть руку от горячего утюга. Я не задумывалась над тем, что я делаю, и уж тем более не задумывалась о последствиях. Было необходимо себя изолировать от нового источника боли, куда более сильной, чем предыдущая, и я это сделала. На улице, в движении (я бешеным шагом шла прочь от дома), мне стало легче. Было около десяти вечера, мимо меня постоянно проходили какие-то люди, так что страха я не испытывала. Авось за пару часов боль пройдет, и я вернусь домой. Нет, я вернусь в его дом!