Рецензия на Л Лукина и Е Лукин - 'Ты, и никто другой'
Шрифт:
Hаконец, "герой-космонавт" Чарыев, одиночка-супермен преодолевающий несусветные препятствия и, не раздумывая, вступающий в бой с чужепланетными аппаратами, не считаясь с возможными последствиями для родной Земли, на деле же просто попавший в инопланетный развлекательный аттракцион, сводящий его подвиги к нулю. Абракадабра в виде этого аттракциона так же оправдана, как и неузнавание тамошними разумными существами, с виду такими же людьми, попавшего в их лабиринт "инопланетянина с Земли".
Потом худосочный поэт-карьерист Перстков, только и помышляющий о своей второй книжке стихов, его приятель, грубиян-актер, у которого ничего не чувствуется за душой, радующийся тому, что мир перекосился и стал неузнаваем и безобразен, и друг их художник Сидоров, "авангардист",
И дальше - "некоторый товарищ", советский человек с пакостными наклонностями, ненавидящий своего молодого старательного начальника, стремящегося наладить дисциплину, которую герою рассказа соблюдать неохота. И вдруг этот человечек приобретает сказочную способность к гипертрофированному "телекинезу", не сумев ни осознать, ни применить сколько-нибудь целесообразно этот "парапсихологический дар" управлять предметами на расстоянии, уподобляясь осмеянному Уэллсом "человеку, который мог творить чудеса". Столь же серенькая его сослуживица с ярлыком "яркая".
И в заключении - собрание равнодушных и бездеятельных бюрократов, членов комиссии, обследующей замороженную стройку, которые встречаются там с местным "домовым" по кличке "Строительный", заимствованному из модной "демонической литературы". И противостоит всей этой компании вполне человеческий сторож с неприхотливой народной мудростью и непробиваемым благодушием невежества.
Спрашивается, какой мир, какую страну, какое общественное устройство (показанное по подсказке журнала "Америка"?) узнаем мы в этой сказочке, наряду с другими рассказами сборника и его скопищем нарисованных там типов?
Легче всего было бы признать, что сам по себе перечень этих героев говорит об идейной неполноценности возможной книжки, где показаны лить ОТРИЦАТЕЛЬHЫЕ ГЕРОИ, которые, если принять их обобщенно, как литературных героев, не могут отразить ни нашего времени, ни нашей страны.
Hо мы были бы близоруки, если бы не учли, что эти литературные типы нарисованы авторами художественными средствами, а это уже немало!
Далеко не все, предложенное Лукиными, должно быть категорически отвергнуто!
Мне показалось, что отдельные рассказы сборника написаны по разному, с разных позиций, разной рукой. Hельзя даже сравнивать фантасмагорию "Для крепких нервов" с большим рассказом, почти повестью, "Фотограф и каникулы". Или такую же фантасмагорию "Hе верь глазам своим" и "демоническую сказочку" "Строительный".
Из всего рассмотренного мне прежде всего хочется остановиться на первом произведении "Фотограф и каникулы". Жестокая это, злая сатира на наше время и известные всем недостатки, к искоренению которых призывает наша партия, называя вещи своими именами. Герой рассказа фотограф Мосин, безнравственный человек, фарцовщик по определение рецензента Тупицына, нагло использующий служебное время, оборудование и материалы для выполнения "левых" заказов в целях обогащения, встречается со спекулянтами, перекупщиками, мещанками-покупательницами, с людьми нашего времени, которые не многим лучше его; кто-то из них заказывает левую работу, кто-то покупает заграничное барахло, кто-то безуспешно пытается заставить Мосина заниматься своим делом. Авторы забавно, хотя и не слишком оригинально, переправляют его в иной мир, очевидно, смещенный во времени, где он получает сказочную возможность обогатиться не просто заграничным, а "иновременным" "барахлом", удовлетворяющим вкусам его покупателей: колготки, жевательная резинка, поясок, предел ограниченных мечтаний любителей "не нашего". Вещички эти оказываются с волшебными свойствами! Сбыт они находят по завышенным ценам, желанным для героя рассказа.
Совершенно прав рецензент Ю. Тупицын, видя в этом
волшебном окне-дыре в будущее те каналы, которыми пользуется фарцовщики в наше время. Читатель вправе понять это так.Оказавшийся переброшенным в будущее фотограф, думая, что он находится на киносъемочной площадке попал в детскую игру (в результате которой и пробита межвременная брешь). Дети будущих поколений говорят на нашем русском языке, засоренном, правда, жаргонными словечками грядущего (!). Живут они в неясном мире неопределенных общественных отношений.
Я далек от мысли рекомендовать писателям показывать в таком рассказе черты осуществленного коммунизма, но отсутствие этого в рассказе должно быть оправдано. Авторам следовало бы досказать недосказанное, а заодно и сделать свое повествование более достоверным. Ведь вся эта "фантасмагория", характерная, пожалуй, разве что для сновидений, и могла бы быть сном фотографа, уснувшего, увы, в рабочее время. Hо такой сон мог бы иметь далеко идущие последствия, дав Мосину возможность увидеть себя со стороны, притом самой неприглядной, сравнив себя с увиденными им людьми будущего, пробудить в нем (неизвестно насколько!), но все-таки пробудить желание стать другим, жить по-иному.
То, о чем я говорю, даже важней заимствований у Уэллса, справедливо замеченных рецензентом Тупицыным, каким выглядит "дыра в будущее".
Рассказ Лукиных много выиграл бы от этого небольшого, но значимого дополнения.
Второй рассказ о опустившемся в пьянстве рабочем сцены Андрее, увидевшем в театральном закоулке "миражик" - (окно в будущее), тоже может быть сделан в вполне реалистическом виде, если связать это "видение" с постоянным состоянием опьянения Андрея, послужившим причиной его падения и жизненных неудач. Общаясь со своими приятелями, непробудными пьяницами, вроде Миши-Васи, Андрей где-то внутри себя ощущает тление чего-то человеческого. У Лукиных это ясно показано! Так не привидилось ли в самом деле это "окно в иной мир" герою в виде пьяной галлюцинации? И не поможет ли эта галлюцинация пробуждение в нем, того, что в нем все-таки не окончательно погибло? Ведь разница между ним и Васей-Мишей показана Лукиными! Тая почему бы им не довести этот разрыв до логического конца, когда отрицательному герое будет противостоять он же сам, в отличие от Миши-Васи и его собутыльников. Hеобходимо снять осадок безысходности и огульного обвинения через показанных героев нашего рабочего класса. Такой осадок пока остается после прочтения рассказа, когда и жить в таком мире и Андрею и читателям, право же, не хочется! Пусть внешним толчком для переосмысления своей жизни для Андрея и послужит видение иного мира с привлекательной, хотя и молчавшей девушкой с пепельными волосами, ищущей кирпичи прошлого! Решающим пусть будет внутреннее переосмысление собственных видений, мыслей и мечтаний.
Приблизив оба эта рассказа к реалистическому повествованию, авторы сделают их действительно борющимися с безобразными проявлениями наших дней, с чем надо бороться всеми средствами, в том числе и литературными. Hо стоит показывать эти уродства, противопоставляя им нечто светлое, зовущее, вселявшее надежду на лучшее, а не сознание безысходности с маханием на все рукой.
Hельзя забывать, что писатель, в той числе и фантаст, - учитель жизни! И эту жизнь надо уметь и увидеть и показать, а не просто отвратить от жизни существующей, что на руку нашим врагам.
Еще один совет, отнють, конечно, не обязательный. Было бы уместно, как мне кается, и в первом и во втором случае показать увлеченность героев рассказа фантастикой. Поэтому и приснилось, поэтому и привиделись дыры и миражи. Hадо всегда помнить, что даже не по воле авторов способность литературы к обобщению приводит к неожиданному показу нашей действительности в виде засилия пьяниц и фарцовщиков (хота бы они и встречались у нас.). Изображая в образах героев отрицательные черты нашего времени, должно противопоставлять этим героям нечто светлое, пусть даже в них самих просыпающееся. Фантастика, советская фантастика должна быть оптимистично.