Рецепт предательства
Шрифт:
На оставшихся двух камерах интересного было гораздо меньше.
Установленная в гостиной показывала в основном почетный караул из четырех человек, разместившихся по углам гроба, которые время от времени сменялись, и скорбные мины подходивших прощаться с покойным. Здесь царствовал траур и приличествующая ему сосредоточенная тишина, присутствующие почти не обменивались фразами. Лишь однажды кто-то, кажется, прямо в микрофон произнес: «А что, Лени нет?»
Ему что-то ответили, но очень тихо, и я смогла расслышать только невнятное: «Му-у».
Потом в поле зрения появился
В прихожей было оживленнее, но и там полезного для дела оказалось немного.
Суетливо перебегала из кухни в гостиную хлопотливая Алла, промелькнул с пакетом и потом со столиком в руках Сеня, пару раз показывалась сама Тамара. Остальные лица были незнакомы, а разговоры благодаря смешению и общему гулу голосов в большинстве своем непонятны.
«Нужно обновлять техническое оборудование, – с досадой думала я, в очередной раз усиленно напрягая слух, чтобы разобрать хоть что-то. – Будь здесь горошина, я бы слышала все до последнего чиха».
Но в целом было ясно, что криминальной составляющей в этой смерти никто, кроме Тамары, не усматривает. Не было характерных двусмысленных взглядов, косых усмешек и пересудов украдкой, которыми всегда сопровождается событие, имеющее соблазнительный подтекст.
Вениамин Иосифович тоже был здесь, Тамара встретила его лично. Он успокаивал, говорил, что все образуется и что она не должна так переживать. Ни о каких расследованиях, ни о каких подозрительных моментах и предположениях она с врачом не говорила, из чего я сделала вывод, что ему она тоже не доверяет.
«А и вправду, как знать, может быть, изначально это обычная простуда была, а доконали добра молодца уже в клинике?» – усмехаясь, думала я.
Понятно, что человеку, незнакомому с детальным Жениным анализом, гиперподозрительность Тамары должна была казаться в высшей степени странной. Я и сама в начале расследования склонна была заподозрить ее в некоей мании.
Но теперь, узнав так много нового и интересного, я не удивлялась ее поведению и скорее даже сочувствовала женщине, ощущающей направленные на нее отовсюду коварные стрелы врагов.
– А что это, я смотрю, Леня, кажется, не приехал? – спрашивала между тем у Аллы какая-то солидная дама.
– Ах, Агнесса Витольдовна! Вы ведь знаете, как это бывает… Одно за одним… Нэля в больнице. А после смерти Алеши это – единственное, что у них осталось. Ирочка места себе не находит.
– Вот что значит лучший друг. Если уж к одному пришла беда, не минет и другого.
– Ах, не говорите, Агнесса Витольдовна! Мы все так переживаем. Владислав все-таки пожил… А это… совсем дети. Леше-то, ему ведь и двадцати лет не было.
– Да, смерть всегда отнимает у нас самое дорогое, – произнесла важная Агнесса. – Но мы не должны предаваться отчаянию. Тамара держится прекрасно. Я просто восхищаюсь ее выдержкой. И у Лени, я уверена, тоже будет все хорошо.
– Да, Тамарочка у нас… просто кремень, – с некоторым нажимом проговорила Алла.
По-видимому, братец делился с ней впечатлениями, и она была в курсе, что безутешная вдова не слишком переживает
об утрате.«Леня, Леня… лучший друг… что-то такое было», – между тем пыталась вспомнить я.
Перебирая в памяти эпизоды расследования, я вдруг вновь увидела перед глазами фотографию из семейного альбома, на которой Тамара с младенцем на руках запечатлена в обществе Аллы и какого-то мужчины. «Леонид… друг семьи…» – вспомнила я слова своей заказчицы.
Вот оно! Вот кто такой этот Леня! «Лучший друг»… Уж не единственный ли? Судя по тому, что мне довелось за это время увидеть и услышать здесь, круг общения Всеславиных составляли в основном деловые партнеры, теплых отношений ни с кем не просматривалось. Разве что с Аллой. Да и то, пожалуй, больше из-за Эдика.
Так что в свете вышеизложенного с другом семьи, возможно, полезно было бы пообщаться. Правда, сейчас, по-видимому, не самое лучшее время… Впрочем, там будет видно. Главный вопрос повестки дня – Мазурицкий, и записи на прощальной церемонии не особенно-то много добавили к моим шансам прижать его. Разве что Сеня…
Маневры Семена Петровича, записанные на видео, несомненно, задали мне дополнительный рычаг воздействия. Поскольку Семен был в каком-то смысле сам по себе, не относился непосредственно к бригаде Мазурицкого и уж тем более не состоял в штате научных сотрудников лаборатории, можно было расценивать его как третью исходную точку моей новой стратегии.
Но если уж обращаться к Сене и соответственно шантажу, действовать придется жестко. А к крайним мерам я прибегаю только тогда, когда уже исчерпаны все другие возможности. У меня же они пока не исчерпаны, так что для начала поговорю-ка я по душам с Женей.
Действия, на которые предстояло мне мотивировать скромного и застенчивого Женю, были совсем не в его характере, поэтому я решила, что телефонным звонком здесь не обойдешься. Чтобы мой небойкий одноклассник как следует прочувствовал всю значимость предстоящей ему миссии, необходим личный контакт.
Набрав номер, я поинтересовалась у слегка удивленного Жени, смогу ли я встретиться с ним в конце рабочего дня, и, получив положительный ответ, нажала на сброс, оставив его во власти интриги и недоумения.
Памятуя о том, что Женин рабочий день заканчивается около девяти часов вечера, я не торопилась. Заварила кофе, еще раз обдумала предстоящие действия и около восьми часов спустилась к машине.
Основной транспортный поток схлынул, граждане, едущие с работы, благополучно добрались до своих пунктов назначения, и по дорогам уже можно было ехать, а не ползти.
Довольно быстро я добралась до окраины, где работал Женя, и, снова позвонив ему, сообщила о своем прибытии.
– Так что же ты? Поднимайся! – гостеприимно отреагировал друг.
– Нет, Женя, разговор у нас будет конфиденциальный, так что лучше ты спускайся ко мне. Рабочий день закончился очень давно.
– Ну хорошо… хорошо, я сейчас.
Однако после этого «сейчас» прошло минут двадцать, прежде чем я имела наконец счастье лицезреть знакомое веснушчатое лицо.
– Присаживайся, труженик неутомимый, – проговорила я, открывая дверь.