Рецепт счастья от доктора Тины
Шрифт:
– Понял. Скорее приезжай.
Владик уже сидел в своей машине.
– Учти, что я рискую. Гаишники сейчас всех ловят. Знают, что люди накануне праздника выпивают…
– Слушай, брат…
– Еду!
Машину слегка занесло на повороте, и через секунду Владик был уже у светофора на перекрестке.
Тина сидела возле постели Ашота и вглядывалась в его лицо. Ей показалось, что он чуть шевельнул губами и потом застонал.
– Ашот! – Она встала и придвинулась к его голове. – Ашотик, ты меня слышишь? Открой один глаз, Ашот! Тот, который можешь открыть. Если ты меня слышишь, открой глаз. – Она склонилась
Ашот издал какой-то звук – не то мычание, не то стон. Тина вздрогнула. Наклонилась над ним совсем низко. Она вслушивалась не только в звук, она улавливала самое мелкое движение губ или рук. Она уловила – он еще двинул пальцами. Тина обрадовалась этому так, будто только что на свет появился новый человек. Это мелкое движение свидетельствовало о сознании, о надежде на жизнь, это было начало пути, по которому следовало пройти, возможно, еще падая и отступая, до выздоровления.
– Ашотик, миленький! Я тебя слышу, я тебя понимаю. Это же я, Тина! Пожалуйста, Ашотик, приоткрой один глаз! Второй у тебя в повязке, ты не пугайся. Поэтому открой только один, правый глаз открой! – Она увидела: слабо дрогнуло правое верхнее веко. – Боже, Ашот! Молодец! Значит, ты меня услышал! Как я рада, Ашот! Сейчас лежи – не шевелись. Сейчас мы будем потихоньку с тобой выходить из сна… – Она стала комбинировать шприцы с лекарствами. Что-то ввела в блестящую трубку, что-то пока отложила. – Если бы ты только знал, как мы за тебя переживаем… Аркадий тоже здесь, он только уехал поспать. Он скоро вернется…
– Уже! – раздался сзади знакомый голос. Тина обернулась:
– Как? Ты не уехал домой?
Барашков подошел к постели Ашота:
– Бесполезно сейчас ехать. Перед праздником на улицах – кошмар. Все как с ума посходили. Город переполнен. Простоял в пробке час и вернулся. Я вижу, у вас тут подвижки?
Тина сияющими глазами взглянула на него:
– Он реагирует на голос.
– Подвинься! – Барашков занял место на краю постели вместо Тины. – Ашот! Ашот! Ты меня слышишь? Это я, Аркадий. Подай мне какой-нибудь знак.
Ашот молчал, без звука медленно шевелил губами, будто примеривался к словам. Потом из его горла вырвалось клокотание.
– Включай отсос, – сказала Тина. Барашков включил отсос, и из носа Ашота поползла по трубкам кровянистая слизь.
– В легких застой, – тихо откомментировала Тина.
– Что вы орете, я же все слышу, – вдруг то ли стон, то ли шепот раздался со стороны изголовья.
Тина с Барашковым переглянулись, и Аркадий засмеялся, потряс друга за руку:
– Ах ты, чувак! Будешь еще нас пугать? Замотали тебя, даже обнять невозможно!
– Как в гробу…
– Что ты болтаешь! – три раза сплюнула Тина.
– Да я сам с тобой чуть костьми не лег, – сказал Барашков. – И ты все-таки напрягись, открой глазик! Ну?
Ашот долго лежал не двигаясь. Потом прошептал:
– Не могу.
Тина опять к нему наклонилась:
– Почему, Ашотик?
– Я себя глазами не ощущаю. – Валентина Николаевна посмотрела на Барашкова, тот на нее, оба переварили сказанную фразу, и оба вдруг разом прыснули. «Я себя глазами не ощущаю!»
– Блестяще сказано, –
хохотал Барашков. – Я теперь всегда так буду говорить, как побольше выпью.– Что ты ржешь, дурак? – Ашот растопырил пальцы ладоней и осторожно их сжал. – Я в свое тело заново вхожу.
– Входи, входи, миленький. – Тина погладила его по ступне. – Только не торопись, входи. Потихоньку. А пока давай посмотрим, сколько жидкости выделилось…
Барашков приподнял простыню и отлепил пристегнутую липучкой бутылочку для сбора мочи.
– Ого! Нормально. Как после пол-ящика пива.
– Я тебе говорила, что у него мозг был жидкостью сдавлен. Хорошо хоть еще ишемический инсульт не произошел.
– Как вы мудрено выражаетесь, аж тошнит, – проскрипел Ашот. – Проще надо говорить: чуть не откинул копыта.
– Ашот, можно я тебя расцелую за эти слова! – Тина осторожно, чтобы не задеть раненое плечо и грудь, прижалась губами к свободной от повязки щеке Ашота.
– Хорошо излагать стал, американец, – наклонился к его уху Аркадий. – Слова правильные появились. Тина, это несправедливо! Я каждый день выражаюсь не хуже, чем он, а этого никто не замечает.
– Вот когда тебе тоже глаз выбьют – тогда будут… – пробурчал Ашот. Тина подала Барашкову новую бутылочку для мочи, чтобы он ее прикрепил.
– Тина, не смотри.
– Да не смотрю я, Ашотик, не смотрю, – успокаивающе сказала Тина. – А ты пока молчи. Прорезался – и хватит. Много разговаривать тебе вредно. Ты пока просто лежи с закрытыми глазами и знай, что я сижу рядом с тобой. Хорошо?
– Только ты не спи. Знаю я вас… Задрыхнете еще. Ночь-то небось не спали из-за меня?
– Не буду! – Тина не знала, хохотать ей от радости или плакать. Милый, милый это человек! Какие страдания он сейчас выдерживает. И еще пытается шутить. Он не изменился совсем, их Ашот. Такой же, как раньше. И как же она их обоих с Аркадием любит.
Барашков вводил в пластиковую трубку новое лекарство, она смотрела на него и на Ашота. А все-таки счастливая она была тогда, когда они все вместе работали. Только она этого не ценила. Суета была – день да ночь, день да ночь…
В коридоре послышался шум. Отчетливый шум, будто несколько человек катят что-то тяжелое. Потом пауза и короткий топот ног к их палате. Широко распахнулась дверь.
– Аркадий Петрович! – Тина и Аркадий разом обернулись. В проеме двери стоял бледный, взлохмаченный Владик Дорн.
– Какие люди! – изумился Аркадий. Он не видел Дорна довольно долго – месяц или даже два с тех пор, как они перестали вместе работать в коммерческом отделение «Анелия». И Аркадий совершенно без Дорна не скучал. Их взаимная неприязнь друг к другу не способствовала каким-то отношениям вне работы, хотя оба они, конечно, знали и помнили о существовании друг друга теперь уже в новых качествах и новых интерьерах.
– Аркадий Петрович! – Нижняя губа у Владика мелко и противно подрагивала. – Там больная… Помогите, пожалуйста!
Барашков совершенно ничего не понимал. Откуда-то взявшийся Дорн… Он знал, что Владик сейчас трудится в патанатомии – недаром же сам говорил о нем Ризкину. Глядя Владику в глаза, Аркадий ухмыльнулся – настолько еще свежи были воспоминания о постоянных трениях между ними.
– Что, теперь после вскрытия больные оживают?
– Не шутите, я вас умоляю… – В раскрытые двери кто-то незнакомый Барашкову внес девушку. Одна рука ее безжизненно свисала почти до пола, и при взгляде на эту руку и на запрокинутую голову девушки Барашкову стало тошно.