Речи немых. Повседневная жизнь русского крестьянства в XX веке

Самое радостное событие — день Победы. Это было истинное ликование всех родов войск. Как давно это было, пятьдесят лет назад, а помню как будто вчера все случилось. Вот как ждали Победу! Солдаты салютовали из личного оружия без команды. Все кричали, целовались. Кто-то спирту притащил…

После 2 мая, как произошла капитуляция в Берлине, у нас на Курляндских высотах еще продолжались бои. Но уже чувствовали, что все. Утром 9 мая в четыре часа утра, когда все спали, раздался крик радости «Победа! Победа! Капитулировали!» Мы не поверили, а он, наш радист, со слезами на глазах тормошил нас и продолжал кричать. Мы поехали навстречу нашему штабу. Здесь встретили командира бригады.

С радости нарушаем все законы армии и кричим «Победа!» Тогда призвали нас к порядку, сделав замечание. Доложили командиру: «Перехвачена радиограмма о капитуляции». И был получен приказ поехать в немецкий штаб на приемку минных полей. Поехали две машины офицеров и охраны. Видели капитулирующих немцев. Они сидели в лесу по обочинам дороги без оружия, улыбались, бросали оружие. Но один немецкий офицер выстрелил в упор в грудь нашему капитану и только тогда бросил пистолет и пошел в лес. Далеко не ушел, конечно.

Много всего было. Или вот смешной случай. Когда с боями шли по Маньчжурии, мы особенно боялись подземных гарнизонов Квантунской армии. В одну из ночей остановились в сопках на ночлег. Вдруг в полной тишине раздался душераздирающий крик: «Помогите, помогите!» Охранение начало стрельбу в окрестные заросли. Так, в белый свет, как в копеечку. После установили, что крик раздавался из машины, где спал шофер командующего. Когда к нему подбежали, он все еще продолжал кричать. Оказалось, он увидел во сне нападение японцев.

Отдыхали в период формирования воинских частей. Любили тогда с солдатами петь русские и советские песни. Иногда удавалось и поплясать. На длительном отдыхе участвовали в самодеятельности: играли в драмкружке, читали стихи. Удалось услышать и увидеть ансамбль Александрова. И сама пела, даже пришлось побывать в Москве в 1942 году на смотре художественной самодеятельности как участнице. Премирована была за выступление там отрезом материала на костюм.

Самое большое мое желание в годы войны было, конечно, победа. Ну и вернуться домой и попасть на балет «Лебединое озеро». Я танцевать очень любила.

«Девчата все были крепкие»

Березина Лидия Ивановна, 1922 год, дер. Гребенки, радист, бухгалтер

В 1941 году закончила десять классов Верхошижемской средней школы. Только сдали экзамены, и каждый мечтал о своей будущей жизни. Меньше чем неделю до войны жила дома. Только прошел выпускной. 22 июня сидела учила физику, готовилась к поступлению в медицинский институт. Отец пришел домой белый как бумага с газетой в руках. Все люди в этот день были как на похоронах.

Я первое время работала продавцом; жила-то ведь с неродной матерью, и отец тяжело болел. Ушла бы в армию сразу, кабы не заболела сыпным тифом. Болела долго и тяжело, а как немного поокрепла, подала заявление в армию. Ну и пошла. Это было в ноябре 1942 года. На сборном пункте построили нас в колонну и пешим ходом направили в Оричи. Вещи везли на четырех подводах. Уже в Оричах увидели первых раненых. К нам в Кировскую область эвакуировали за годы войны очень много раненых. Одни кричали: «Сестрица! Сестрица!», другие молчали, третьи были в бессознательном состоянии. Все это было для нас необычно и страшно.

Нам в вокзале выдали по куску черного хлеба, посадили на товарный состав, на уголь — и так везли до Котельнича. Привезли ночью на сборный пункт, а утром нас отправили в сторону Москвы. Когда подъехали к Москве, увидели первые разрушения, на окнах были наклеены крест-накрест бумажки. Потом нас направили дальше в сторону Серпухова. Тогда мы и узнали, что в Серпухове немцы. Видели здесь большую немецкую пушку, которая стреляла по Москве. Через несколько дней нас обмундировали, потом дали молотки, гвозди, и, мы, девчонки, колотили себе нары.

Начали готовить нас к боевым действиям: учили ползать по-пластунски, выполнять четко приказы командиров. Летом 1943 года был сформирован женский полк, правда, его что-то быстро потом расформировали. Меня послали учиться в школу радистов на радиотелеграфиста-слухача, и уже в январе 1944 года отправили на 3-й Белорусский фронт в составе отдельного радиодивизиона спецназначения. Один лишь командир мужчина, а все остальные были девчонки. Вот потеха! Мы над ним подсмеивались, а он только краснел.

Перед отправлением выдали нам сапоги самого большого размера и такие же ботинки и валенки. Это, может, и было смешно, но мы не знали, куда их пристроить. Тут же и обмундировали нас. Мне не пришлось долго себе подбирать юбку. После тифа я совсем стала худая и была похожа на мальчишку. А вот девчонки из моего взвода были крепкие и никак не могли подобрать себе одежду. Кто-то назвал меня «мальчишка», и эта кличка была при мне до конца войны.

Посадили нас в вагон и повезли. Довезли до Смоленска, и мы не увидели нигде целого дома, а на многих полуразрушенных стенах стояли надписи: «Умрем, но не сдадимся! За Родину!» и другие. Нам ночевать было негде, и вот мы всю ночь ходили вокруг одной полуразрушенной стены, чтобы не застыть. Потом пешим ходом в направлении белорусской деревни Кузьминки.

А относились к нам настороженно. В первой деревне не пустили ночевать. Мы очень устали, так как все несли на себе. Командир спросил нас: «Сможете еще пять километров пройти?» Куда денешься? Знали, что нужен ночлег. В следующей деревне нас тоже не пускали. Тогда командир приказал «занять» деревню силой и распределил нас по четыре-пять человек по избам. Мы попали вчетвером в дом, где жили старик и две старухи. Они относились к нам даже враждебно, так как наши войска отступали. Бросили мы в изголовье сумки противогазные, укрылись шинелями и под ругань хозяев уснули. Правда, так было не во всех домах. Некоторых девчат даже накормили как и чем могли, дали немного картошки; а нас даже к столу не позвали.

Много всего было во время войны. Например, когда стояли в Серпухове, один командир взвода все выслуживался перед начальством и все заставлял нас выполнять команды бегом. Идол чертов! Придумал как-то, чтобы мы пели на строевой, а мы отказались, а кто-то даже сказал: «Сам пой!» А он закричал на нас и приказал лечь, команду такую подал, но мы это не сделали. Да тут еще время к обеду подошло и надо было идти в столовую. Пригрозив, он сказал, что если бы не обед, то он все равно заставил бы нас лечь. Но все-таки наша взяла. Очень мы невзлюбили этого командира за его заносчивость.