Red is my favourite colour

Я и не думала, что человек способен так долго и надрывно рыдать, пока судорожно сглатывала всё новую порцию слёз. Уже не осталось никаких сил, болела голова, затекли ноги, и всё тело ломило от усталости, но я не могла заставить себя встать. Как только представляла всех тех, кто видел нас с Гарретом, я вся покрывалась колючими мурашками. Да и сбежать некуда — этот позор, это клеймо теперь со мной навсегда.

А я, дура, всё гадала, почему же Себастьян тогда оставил меня в пещере? Почему сбежал? Я с силой сжала волосы на макушке, уже сбившиеся кое-где в колтуны от солёных слёз. «Он сбежал, потому что ты ему позволила сделать то, что он сделал. Он понял, что ты доступная, грязная шлюха», — роем клубились эти противные слова, горечью оседающие на языке. Мне хотелось удавиться прямо там, в эту же секунду, как только я снова вспомнила свой позор. Если Себастьян, если Гаррет так поступили, значит, я дала повод думать, что со мной так можно! Чёрт возьми, почему?

Гаррет… мне казалось, что всё это — сон, какой-то кошмар, но точно не реальность. То стихотворение, оно было такое проникновенное, такое милое, что же произошло потом? Неужели он подумал, что может так сделать только из-за того, что посвятил мне стих? А с чего я вообще взяла, что он был посвящён мне? Какая же это всё чушь, как будто кто-то смеётся надо мной, издевается.

В очередном припадке рыданий я с силой зажала в кольцо пальцев запястье левой руки, пытаясь успокоиться. Даже не сразу почувствовала, как нагревается кожа, как на ней постепенно проявляются красные следы. Я в ужасе отдёрнула руку. Что за чёрт? Я могу наносить себе же увечья древней магией, прямо как врагам? Я задумчиво осмотрела запястье, где обожжённая кожа пульсировала особенно явно. Холодная слеза капнула на горячий участок, и я болезненно шикнула, поспешив сдуть её как можно скорее.

«А что, если…?», — я только приготовилась приложить два пылающих пальца к пульсу на шее, как послышались обеспокоенные оклики Натсай и Поппи. Шаги приближались, а голоса, зовущие меня, становились всё громче. Я запаниковала, пряча руку в складках юбки, и, покачиваясь, неуверенно встала. Последний раз глянув на уже остывающие пальцы, я подумала, что всегда с этим успею, и вышла из-под лестницы.

***

— Вы… что? — взгляд Матильды стал более ясным, и она спешно и озадаченно сняла очки и устало потёрла переносицу пальцами.

— Я хочу перевестись в Ильверморни, — повторил я, слегка хлопнув по столу ладонями, как будто подтверждая своё намерение.

— Сядьте, пожалуйста, мистер Сэллоу, — она вернула обратно очки и снова указала ладонью на стул напротив себя, но уже настойчивее.

Я нетерпеливо сел, весь взвинченный. Почему нельзя просто подписать несколько бумаг и отправить меня этой же ночью?!

Профессор внимательно, с прищуром меня разглядывала, как-то подозрительно принюхиваясь. Внезапно она встрепенулась:

— Вы выпивший! — она всплеснула руками и откинулась на спинку стула.

Только сейчас я осознал, что всё ещё нахожусь под воздействием алкоголя, хоть и буря эмоций заставила меня ненадолго забыть об этом. Всё-таки Леандер намешал какую-то несусветную муть, от действия которой просто так не избавиться.

Я потупил взгляд, рассматривая носки ботинок. Вот олух, теперь меня точно никуда не отпустят! Матильда прожигала во мне дыру взглядом, видимо, ожидая объяснений.

— Простите, профессор, я немного выпил, — скрипучим от стыда голосом выдавил я. — Но на моё решение это никак не повлияло!

— Ах, ваше «решение»! — она язвительно пропела последнее слово, придвигаясь ближе к столу. Я стушевался, поняв, что наглею, но всё же не стал вставлять слово. Не хотелось раздражать Матильду ещё больше. После недолгой паузы она заговорила спокойнее:

— Я бы попросила вас протрезветь и прийти ко мне позже, но вижу, вы прямо не находите себе места, — она кивнула на мою дрожащую ногу, и я тут же перестал ею трясти. — Знаете, Себастьян, я только пару часов назад вернулась из Министерства, — она снова сняла очки и положила их на стол. Выглядела она и правда измождённой. — Я жутко устала, поэтому всё же хотела бы вас попросить зайти с этим вопросом ко мне завтра, но только именно ко мне, не к Блэку, — на последних словах она оживилась, стуча указательным пальцем по столу. Видимо, она и впрямь так утомилась, что даже не старалась скрыть своего истинного отношения к директору.

Конечно, я был недоволен. В моей голове идеальный сценарий выглядел так: я прихожу, Матильда подписывает какие-то бумаги, меня этой же ночью отправляют в Америку и больше я никому не доставляю никаких проблем. Несмотря на своё разочарование, я понимал, что действительно поздно вечером влетел в кабинет на эмоциях, мы все устали, и мне стоит поспать и прийти немного в себя. Если я хочу добиться расположения профессора, мне надо сделать так, как она велит. К тому же меня резко осенила мысль, что я снова бросил Амелию одну! Она ведь так и осталась сидеть там под лестницей. Под набат проносившихся в голове мыслей я схватился за волосы, вскакивая с места.

— Мистер Сэллоу, — Уизли оторопела, не ожидая такой реакции, — это из-за оценки?

— Из-за оценки? — не совсем понимая, о чём речь, я нахмурил брови, всё ещё плескаясь в своих собственных думах.

— По Трансфигурации. Вы из-за этого расстроились? — она выглядела озадаченной и обеспокоенной, из-за чего я почувствовал себя виноватым.

— Нет, конечно, нет! — я не понимал, что это всё вообще значит. Из-за оценки? Какой, к чёртовой матери, оценки? Она что, серьёзно? Я что-то ещё пробурчал и уже открыл дверь кабинета, чтобы уйти, как профессор задала последний вопрос:

— Выходит, вас это не волнует? — её голос звучал глухо то ли от разделявшего нас расстояния, то ли от плотного пузыря моих собственных мыслей.

Энергично кивая и извиняясь перед Матильдой, я выбежал из её кабинета. Завтра мне точно предстоит тяжёлый день, в довесок омрачённый сильной головной болью.

Когда я вернулся на то место, где оставил Амелию пятнадцать минут назад, её уже не было, и лишь лёгкий шлейф лимонов говорил о том, что она ушла совсем недавно.

***

Вечность. Целую вечность я брела по пескам. Мои уставшие ноги омывал холодный океан. Со стороны, возможно, это выглядело именно так: блажь, приятная рассеянность, глубокое спокойствие. Но никто не мог знать, что я чувствовала на самом деле.

Горячие, раскалённые пески жалили мою кожу, коварно зарытые ракушки острыми краями резали мою плоть, а ледяной океан не давал забыться забвением, сном, всё возвращая меня в реальность. Пылающее солнце не грело, как раньше, оно испепеляло. Оно ехидно улыбалось и направляло свои безжалостные лучи прямо мне в лицо. Я не могла прикрыть веки, но и прямо посмотреть на него тоже не представлялось возможным.

Каждый день я выходила из своей комнаты, ступая на раскалённые пески, подставляя измученное лицо режущим лучам. Каждый день эхом проносились какие-то слова, какие-то заклинания, какие-то звуки. Я их не слышала, хоть и старалась напрячь слух как можно сильнее. Это было бесполезно. Каждый день чьи-то руки касались меня, но я не могла разобрать, кто это был. Каждый день я делала то, что делала всегда, но это было лишено осмысления, лишено осознанности.

Вечность я не видела никого. Точнее сказать, глаза мои работали как надо, но мозг не желал принимать реальность такой, какой она была. Со мной кто-то говорил, и я даже отвечала, точно отвечала, но что — не помню.