Редкая птица

– Да, Олег, забыл сказать. В городе спецназ. На каждом перекрестке. С автоматами. И лотки многие не работают.

– Недолго мучилась старушка в руках умелого врача. Откуда – известно?

– Не-а.

– Ладно, держите, – оставляю ребятам оба «Макарова». Заряжаю, ставлю на предохранители. – Только не балуйтесь. Ежели кто из властей – тут и нашли.

– Дрон, ты думаешь?.. – начинает Ленка.

– Ничего я не думаю. Это вам для комфорта. Психологического.

«Узи» прячу сзади за пояс, наган – в карман куртки.

– Будьте паиньками…

– Дрон… Ты возвращайся… Пожалуйста.

– Я вернусь, девочка.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Ползу вниз по ступенькам и чувствую себя последней сукой. Оставил пацана и девчонку с двумя «пээмами», словно это остановит серьезную сволочь. Ну да не я все это затеял. Искренне верю, что успею обернуться за десять минут.

Только бы дозвониться – сразу будет легче.

Выхожу огородом на коротенькую окраинную улочку. Отсюда до почты, где телефон, рукой подать.

Серая «волга» на приличной скорости вывернула в улочку и едва не размазала меня по бамперу. Судя по удивленным рожам пассажиров, меня не ждали, судя по их же охотничьему возбуждению, искали именно меня.

Как гласит народный эпос: «Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал».

Судя по мордам и повадкам вылезших из машины, компетентные и иные внутренние органы они не представляют. Это вселяет надежду, плавно переходящую в уверенность, что пальбы с их стороны не будет, иначе сюда сбегутся все «легавые» городка в компании новоявленного спецназа и превратят наши молодые тела в кучу паленого мяса. И почему особисты к «лжеузи» глушитель не привинтили!

Меня приложило о бампер, потом о забор. Это дало противникам фору. Но я уже вытащил револьвер и держу его на взводе. Вид у него вполне устрашающий, честный, пролетарский. Повожу длинным стволом, надеясь сдержать противника. Тщетно.

Ребятки медленно, шажками, охватывают меня полукольцом. Один разжимает губы:

– Брось пушку, фраерок. Ты ведь не будешь палить, себе дороже. А так – с тобой просто поговорят…

Знаю я эти разговорчики в строю. А также номера, шуточки, хохмочки. Мне прошлой ночи хватило.

– Стоп, ребята. В моем положении и корова соловьем споет. На войне как на войне. Еще шаг – буду стрелять.

Вообще-то здоровый прав. Стрелять я просто не хочу. Перед тем как стрелять, никто никого не предупреждает. Мы профессионалы, оба; просто болтовней каждый пытается выиграть, они – расстояние, я – время и положение. Но наган в моей рабочей руке свое дело делает: даже незаряженное ружье стреляет, а оружие самоубийцы, каковым я по их мнению являюсь, уложит одного, а то и двоих легко.

Без напряга. Что и пытаюсь им навязать психоаналитически и внушить телепатией, строя рожи, делая круглые глаза и дергая револьвер в нервическом беспорядке от одного к другому. В любом случае, первым быть никому не хочется.

Картина битвы мне ясна!

Вот он, первый.

Парень на исходной: в руке обоюдоострый нож, рука безразлично опущена вдоль бедра, а морда отсутствующая, как у случайного прохожего. Другой, чуть в стороне, громко звякнул цепью… Раскладка для жесткой шпаны моей отлетевшей юности. Проходили в девятом классе.

В запасе у меня шаг. Я подобран, слегка ссутулен, но если расправиться, доставал паренька как раз в шаг назад. Топчусь, как перепуганный конь, рычу на троих страшным командным голосом, пугая вороненым стволом:

– Стоять!

Громила слева начал движение. Одновременно рукой и ногой. Охнуть он не успел, – стилет вошел легко и плавно. Парень опустился в теплую пыль, даже не сумев понять, что умер. Я уже стою лицом к троим оставшимся. Весь «процесс» занял двадцать сотых секунды. Отработано!

Нападающие, похоже, не совсем поняли, что произошло. Упавший парень одет в синюю водолазку, на его груди ни крови, ни заметного отверстия. Тот, с цепью, уже летит на меня, как булыжник из катапульты. Делаю шаг ему навстречу, прижимаю к себе, словно интимного друга, втыкаю ствол нагана в живот и нажимаю спуск.

Выстрел похож на сильный выхлоп, и только. Пуля пробила ему печень.

На меня, кажется, рухнуло небо. Вместе со всем содержимым. Пытаюсь приподняться на четвереньки, удар ботинка в низ живота опрокидывает. Ребятишки «поласкают» меня ногами в свое удовольствие – месть за страх, что перенесли.

Бьют очень больно, но неточно, раз я все еще ясно соображаю.

Револьвер и «узи» они подобрали, а вот стилет – в рукаве. Правда, чтобы вытащить его, нужно как минимум тряхнуть рукой. А я не уверен, что она цела, – болит, кажется, все.

– Хорош, Серый. Труп нам не нужен. Старик спросит. Да и линять пора отсюда.

– Куда ребят?

– Давай на заднее. Сука, как он их завалил!

– Считай, нам повезло. Этот парнишечка Хасана кончил.

– Не нравится мне все это. Нужно бы его просто пристрелить.

– Но Старик, ты же сам сказал…

– А насрать на Старика. Из-за него нас всех накроют, как скунсов вонючих.

Легавый это, я чую… А Старику скажем – спецназ замочил парнишечку.

А-а-х! – Удар пришелся в лицо, вес куда-то поплыло… Обидно – вляпаться в такое дерьмо и так глупо… Были бы чуть поумнее, можно бы зубы им позаговаривать… Пока язык ворочается…

Я пытаюсь подняться и хоть что-нибудь сказать…

Новый удар… Я вижу теплую песчаную дорожку и плавно удаляющуюся по ней девушку… И самое обидное, так и не узнал, кто это, – Лена?.. Лека?.. Элли?..

Боль возвратилась, окрасив мир белым. На этом белом фоне взрываются алые круги, превращаясь в грязно-фиолетовые, потом в черные. Слова доносятся, как из бочки. Причем из бочки с дерьмом.

– Ладно, хорош развлекаться. Кончаем.

– Вот из этой штуковины?

– Ну да.

– Хлипковата больно.

– Зато дырки частые делает. Старик ведь проверит, как его замочили; а у спецназа такие «машинки» вполне могут быть.

– А у него-то это откуда?

– Говорю же, легавый. Я их на нюх чую. Значит, так – сначала я очередь, потом ты. И-до свиданья, дядя Ваня, чтоб никому не в обиду.