Реестр убийцы

Они кладут покрывало на бумагу.

— Ты права. Как ни крути, дело личное, — решает Люси. — Может быть, убив ту женщину в Бари, он почти признался в этом доктору Марони, рассчитывая, что обо всем узнает доктор Селф. Увы, она не узнала. И что дальше?

— Он чувствует, что его игнорируют.

— А дальше?

— Обострение.

— Что бывает, когда мама не обращает внимания на проблемного ребенка? — спрашивает Скарпетта.

— Дай подумать, — говорит Люси. — Ребенок вырастает и становится мной?

Скарпетта отрезает полоску желтой ленты.

— Ужасно. Мучить и убивать женщин, бывших гостями на твоем шоу. Или когда это делают, чтобы обратить на себя твое снимание.

Шестидесятидюймовый экран телевизора разговаривает с Марино. И сообщает ему кое-что такое, что можно использовать против Мэдлиз.

— Плазма, да? Я такого еще не видел.

Хозяйка полновата, у нее тяжелые полуопущенные веки, и ей не помешало бы воспользоваться услугами хорошего дантиста. Зубы напоминают неровный белый частокол, а ее парикмахера следовало бы расстрелять. Она сидит на цветастом диванчике, на коленях дрожат и дергаются руки.

— Это у мужа такие игрушки, — объясняет Мэдлиз. — Плазма или нет, я не знаю, но у него все большое и дорогое.

— Да, смотреть футбол, должно быть, одно удовольствие. Будь у меня такой, я бы, наверное, целыми днями перед ним сидел и ни черта бы не делал.

Похоже, именно этим она и занимается. Сидит целыми днями перед телевизором. Как зомби.

— Вы что больше любите? — спрашивает Марино.

— Детективные сериалы. Потому что почти всегда угадываю, кто злодей. Только вот теперь, после случившегося… не знаю… Вся эта жестокость…

— Ну, раз уж вы смотрите детективы, то и о судебной экспертизе наверняка знаете немало.

— Год назад пришлось побывать присяжным заседателем, так я об экспертизе больше судьи знала. Конечно, это не аргумент — такой уж судья попался, но кое-что действительно знаю.

— Про восстановление изображения слышали?

— Слышала.

— Речь идет о фотографиях, видеопленках, цифровых записях, которые были стерты.

— Хотите чаю со льдом? Могу сделать.

— Не сейчас.

— Эшли вроде бы собирался в «Джимми Денгейт» заглянуть. У них жареный цыпленок вкусный бывает, не пробовали? Эшли вот-вот вернется, и вы, если хотите…

— Я вам скажу, чего хочу, — обрывает ее Марино. — Чтобы вы не уходили от темы. Так вот, полностью стереть цифровое изображение с диска, карты памяти или чего там еще практически невозможно. Можете его хоть целый день удалять, а мы все равно восстановим.

Это не совсем так, но по понятиям Марино соврать грехом не считается.

Мэдлиз съеживается, как загнанная в угол мышка.

— Понимаете, к чему я клоню?

Марино уже знает, что подцепил ее на крючок и может делать с ней все, что хочет, но ему это нравится, и он не вполне уверен, к чему сам же и клонит.

Когда Скарпетта позвонила и сказала, что у Теркингтона есть подозрения насчет искренности мистера Дули — уж слишком часто он повторял, что уничтожил все записи, — Марино тут же пообещал довести дело до конца. Больше всего на свете ему хочется угодить Скарпетте, показать, что он еще чего-то стоит. И конечно, ее звонок стал для него настоящим шоком.

— Зачем вы меня спрашиваете? — жалобно пищит Мэдлиз и пускает слезу. — Все, что знала, я уже рассказала, а больше ничего не знаю.

Взгляд ее постоянно уходит куда-то за спину Марино, к двери, ведущей в заднюю часть ее скромного желтого домика. Желтые обои, желтый ковер. Столько желтого Марино видит впервые. Впечатление такое, будто дизайнер интерьера помочился на стены, пол и все прочее.

— Я упомянул о восстановлении изображений только потому, что ваш муж стер все сделанные на берегу записи. По крайней мере так он заявил следователю. — Ее слезы Марино не трогают.

— Там и не было ничего особенного. Просто я постояла перед домом. Больше он ничего и не стирал. Я думала, что попрошу разрешения на съемку, но, конечно, не получила. Хотя и пыталась. А без разрешения я бы сниматься не стала — я же не какая-нибудь, знаю, что прилично, а что нет.

— Мне на ваши представления о приличиях начхать. Меня интересует, что вы скрываете. — Он подается вперед. — И я знаю, черт возьми, что вы со мной не откровенны. Откуда знаю? Так говорит наука.

На самом деле он, конечно, ничего такого не знает. Полной уверенности в возможности восстановить удаленную информацию у него нет. И даже если такое возможно, процесс восстановления займет немало времени.

— Пожалуйста, не надо, — умоляет Мэдлиз. — Мне так жаль, но, пожалуйста, не отнимайте его у меня. Я так его люблю.

— Предположим, не отниму, ладно. Но мне же нужно как-то отчитаться. Что я скажу начальству?

— Притворитесь, что ничего не знаете. — Слезы катятся по щекам. — Кому от этого хуже? Он же ничего не сделал. Бедняжка. Кто знает, каково ему пришлось. Он весь дрожал… и на нем была кровь. Бедненький. Должно быть, испугался и убежал. И я знаю, что будет, если вы заберете его у меня. Они его усыпят. Пожалуйста, пожалуйста, пусть он останется со мной. Пожалуйста!

— А почему на нем была кровь? — спрашивает Марино.

В ванной, остановившись у порога, Скарпетта светит на ониксовый пол цвета тигрового глаза.

— Отпечатки босых ног. Маленькие. Наверное, снова ее. И волосы.

— Если верить миссис Дули, он побывал и здесь. Какая жуть!

Бекки отступает, пропуская Люси с небольшим желтым ящичком и бутылкой дистиллированной воды.

Скарпетта входит в ванную. Отводит в сторону полосатую штору и светит в глубокую медную ванну. Ничего. Потом что-то цепляет ее внимание, и она поднимает осколок, похожий па кусочек белой керамики, каким-то образом оказавшийся между туалетным мылом и подвешенным к краю ванны лотком. Скарпетта рассматривает его, потом достает лупу.

— От зубной коронки. Не фарфор. Наверное, поставили временную, а она почему-то сломалась.

— Тогда где же остальное? — Бекки приседает на корточки, включает фонарик и светит на пол. — Разве что успели убрать.

— Возможно, смыли водой. Надо бы проверить фильтр. — На осколке, который мог быть половинкой коронки переднего верхнего зуба, заметно что-то похожее на засохшую кровь. — Мы можем узнать, была ли Лидия Уэбстер в последнее время у дантиста?