Регион в истории империи. Исторические эссе о Сибири

Разумеется, наблюдение Винникотта во многом очевидно и знакомо любому, кто испытал потерю любимого предмета или задавался вопросом о собственной идентичности. Важность объекта привязанности, как правило, определяется его способностью выступать в форме «экрана», который способен удерживать проекции индивидуальных фантазий и воображаемых конструкций. Понятно, что объектные отношения важны для Винникотта не только как пример бытового фетишизма. Главным для него является принципиальное отличие «объектных отношений» от другой формы взаимодействия, которая также сфокусирована на объекте идентификации. Понятие «применение объекта», сохраняя во многом сходства с «объектными отношениями», позволило Винникотту акцентировать роль объекта в динамике отношений между индивидом и предметом. Как отмечал психоаналитик:

…когда я говорю о применении объекта, я принимаю объектные отношения как данность, но добавляю новые качества, которые затрагивают природу поведения самого объекта. Например, объект, чтобы его можно было использовать, должен быть реальным, являться частью внешней, разделенной между людьми реальности, а не нагромождением проекций… отношения можно описать с точки зрения субъекта, который отделен от окружающего мира, а применение – лишь исходя из того факта, что объект существовал всегда и независимо от субъекта⁷¹.

В своих работах Винникотт неоднократно подчеркивает, что переход от фантазматических «объектных отношений» к реалистическому «применению объекта» предполагает определенную уверенность в окружающем пространстве, определенную способность субъекта картографировать мир за пределами его фантазий и эмоций, определенное желание декодировать разнообразные контексты, частью которых и являются объекты привязанности. Удачная навигация такого переходного пространства, указывает Винникотт, «зависит от переживаний, которые ведут человека к доверию». Отсутствие доверия, как и ситуация блокированного «перехода», может вести к «чрезмерной эксплуатации» объектов фантазматической/эмоциональной привязанности⁷².

Модель объектных отношений, предложенная Винникоттом, на мой взгляд, позволяет концептуализировать способ символизации утраты, используемый Матерями. В отсутствие доверия к «внешнему миру» и «разделенной» реальности, формирование индивидуальных и групповых идентичностей Матерей происходит во многом при помощи реконтекстуализации утраты. В ходе проекций материальные объекты превращаются в символические – метонимические – свидетельства гибели сыновей. В то же самое время материальный характер этих свидетельств позволяет встраивать их в рутину повседневной жизни. Демонстрируя и объективируя наличие существенной эмоциональной связи между индивидом и предметом, объектные отношения развиваются как событие внутренней жизни индивида, с трудом приобретая более широкий социальный смысл. Эмоционально заряженная герменевтика боли становится подавляющей формой коммуникации с окружающим пространством.

И все же, как я пытался показать, подобное использование эмоций в политике имеет вполне определенный положительный эффект. Деятельность провинциальных КСМ стоит рассматривать не только с точки зрения мобилизационных способностей этих комитетов. Не менее важным является и то, что политика жалости и практики локализации травмы, рассмотренные выше, служат прежде всего одним из немногих доступных средств, с помощью которых Матери смогли преодолеть свою разрозненность и социальную изоляцию. Как отмечал Эмиль Дюркгейм: «Единение в скорби – это тоже единение»⁷³.

Примечания:

Исследование проведено при поддержке Совета по исследованиям в области общественных наук (International Dissertation and Research Fellowship, Dissertation Write-up Fellowship) и Колумбийского университета (Columbia University Dissertation Traveling Grant).

1 Sontag S. Regarding the Pain of Others. New York, 2003. P. 115.

2 Интервью со Светланой Павлюковой. Барнаул, октябрь 2001 г.

3 Обзор истории КСМ: Данилова Н. Право матери: Инстинкт заботы или гражданский долг? // Семейные узы: Модели для сборки / Ред., сост. С. Ушакин. М., 2004. Т. 2. С. 188–210; Аристархова И. Материнская политика . Анализ политической деятельности Матерей см. также: Hemment J. The Riddle of the Third Sector: Civil Society, International Aid, and NGOs in Russia // Anthropological Quarterly. 2004. Vol. 77. № 2. P. 215–241.

4 Депутат Госдумы РФ Виктор Алкснис обвиняет Союз комитетов солдатских матерей в выполнении политического заказа со стороны Запада по ослаблению обороноспособности России // Эхо Москвы. 20 октября 2004 г. .

5 См. например: Левада Ю. Общество и реформы: Стабильность и нестабильность // Общественные науки и современность. 2003. № 10. С. 5-11; Янов А. Борьба с апатией как платформа либералов // Независимая газета. 2003.14 января; Carnaghan Е. Alienation, Apathy, or Ambivalence? “Don’t knows” and Democracy in Russia // Slavic Review. 1996. Vol. 55. № 2. P. 325–363.

6 Arendt H. On Revolution. New York, 1963. P. 85–90; обсуждение этой концепции см.; Bo^itansky L. Distant Suffering; Morality, Media, and Politics. Cambridge, 1999. P. 3.

7 Seremetakis N.C. Durations of Pain; The Antiphony of Death and Women’s Power in Southern Greece; Ritual, Power and the Body // Historical Perspectives on the Representation of Greek Women / Ed. by N.C. SeremetakI. New York, 1993. P. 124.

8 Подробнее об использовании метафоры и метонимии в организации социальной жизни см.; Oushakine S. Crimes of Substitution; Detection and the Late Soviet Society // Public Culture. Vol. 15. № 3. P. 426–452.

9 Фактически в Барнауле в настоящее время действуют два Комитета солдатских матерей. Один из них, основанный С. Павлюковой, объединяет родителей, чьи сыновья погибли в Чечне и Афганистане. В 1991 г. в Барнауле был создан еще один комитет, специализирующийся на работе с призывниками и семьями, чьи сыновья погибли в результате «неуставных» отношений в армии. В ходе полевого исследования я интервьюировал и наблюдал работниц в обоих комитетах, мемориализация погибших (независимо от условий смерти) является важной составляющей в деятельности обеих организаций. В цитируемых фрагментах, за исключением интервью с Павлюковой, все имена информантов изменены.

10 Дефицит консолидированного бюджета Алтайского края в 2004 г. увеличится в два раза: Altay Daily Review. 2003.12 ноября .

11 Дискуссию о советских формах мемориализации см., например: Merridale С. Night of Stone: Death and Memory in Twentieth-Century Russia. New York, 2000; Tumarkin N. The Living and the Dead: The Rise and Fall of the Cult of the World War II in Russia. New York, 1994; Schleifman N. Moscow’s Victory Park: A Monumental Change // History and Theory. 2001. Vol. 13. № 2. P. 5–34.

12 Дмитриенко T. 1 июня в Барнауле защищали детей и матерей // Свободный курс. 2004. 3 июня.

13 Цит. по: Видеофильм о митинге памяти 1 июня 1996 г. в г. Барнаул. Алтайский государственный краеведческий музей АГКМ. Фонд отделения военной истории XX века.

14 Например, только в 2002 г. московская организация «Право матери» участвовала в 98 судебных разбирательствах ngo/mright/repo2.htm].

15 Koselleck R. The Practice of Conceptual History: Timing History, Spacing Concepts / Trans, by Todd Samuel Presner and others. Stanford, 2002. P.312; курсив мой.