Реинкарнация
Шрифт:
– Как и всем. Ответила жена, дала Максима.
– Так ты ему в Нью-Йорк, на городской?
– Он только у меня один записан.
У Одаховской, наконец-то, все сложилось. Она, буквально, что была поражена: Максим в Америке, и это так он шутит. Хороший черный юмор был Ирине по душе. Однако в шутке у Максима был, скорей, идиотизм, к тому же отвратительный и злобный. Додумался, когда и с чем шутить. Недаром никогда не обольщалась.
Зря шутите со мной, Максим Петрович. Пожалуй, что я тоже пошучу.
Она проверила – мобильник отключен. И поняла по обстановке, что уже идет антракт. Пришла на сцену – Урмина и Чуркин разминались. Сказала им: ни пуха, ни пера.
Акт кончился, она была свободна. Но уходить пока Ирина не спешила. Она вернулась к Константину – попрощаться. Он с фотографии смотрел глаза в глаза. Ирина вспомнила, что спел недавно хор.
10
Балетное па.
Мобильник же запел, когда включила. И Одаховская сказала:
– Да, Максим. Плохие новости, но это я чуть позже. Я о твоих романах, милый друг. Твой главный недостаток – хлипкий стержень, сюжеты не годятся никуда.
Теперь о Косте. Макс Валуев в свое время написал:
Наверно, вьюга виновата,Она напала, как монгол.Нас снег окутывал, как вата,Нас ветер, как зерно, молол.Он на щеке слезину выжег.Но знаешь, умереть в пургу,Куда почетнее, чем выжить,В своей берлоге на боку.Сегодня, ты же знаешь, навалило столько снега. И Костю положили в эту снежную постель. Я буду так о нем и вспоминать.
Теперь о главном – ты нигде не наследил. По следствию, пока, несчастный случай. Но мне мой родственник, он некро-офтальмолог, рассказал, что есть сейчас такие экспертизы: по глазу у покойного легко определить, что видел он, конкретно, перед смертью. Как у разбитого мобильника – по симке. Когда же Косте экспертизу эту сделают, боюсь, тобой займется Интерпол. Ты больше никогда мне не звони, иначе выйдут на тебя через меня.
Тут трубка закричала: «Он же спился». Но Одаховская уже теперь спешила. Надела она шубу, появилась на крыльце, мобильник свой забросила в сугроб.
У выхода стояли две машины. Поближе – её “Volvo” и водитель.
Подальше был суровый “BMW”, а рядом с ним Амур – Игнатий Чуркин. Ирина подошла к машине Чуркина, и бросила: «Поехали кататься».
Реинкарнация
Не нам гадать о греческом Эребе,
Для женщин воск, что для мужчины медь.
Нам только в битвах выпадает жребий
А им дано гадая умереть.
Чай пили на веранде – Наталья Алексеевна, хозяйка дома, что жила здесь постоянно, Валерия, её единственная дочь, бывавшая у матери наездом, и офтальмолог Николай, приехавший осматривать участок, предназначенный к продаже. Участок был соседский и Наталью Алексевну попросили, если сможет, показать.
Наталья Алексеевна была немолода. Но сохранилась так успешно, что мало кто считал её старухой. Болезнями особыми не мучилась, а так слегка порой недомогала. Одна была проблема – только зрение. Но тут что уж поделаешь – компьютер.
Он бы не только для неё окошком в мир, но и доверенным помощником в работе. Она была искусствовед, статьи писала, книги и рецензии. И к прочему она была рассказчик.– Простите, Николай, а вы москвич? Представьте угол Сретенки с Колхозной. Там некогда стоял красивый дом, с колоннами, с огромною витриной. Стоять бы домику ещё немало лет, но у него обрушилась стена, причем – в момент совсем неподходящий. Как знать, момент который подходящий, чтоб сущность совершила свой распад. Всему и всякому отпущен четкий срок. Давно все было, больше полувека, в ещё коммунистической Москве. Когда случился фестиваль там молодежи и студентов. Гостей немеренно собралось отовсюду, буквально чудо для невинных москвичей. На иностранцев весь народ смотреть сбегался.
Открыло все торжественное шествие. Колонна двигалась сначала по Садовому, сворачивала у проспекта Мира, а дальше шла уже к ВДНХ. Кругом милиция, никак не подойти. Но публика хотела все увидеть. И кинулась на крышу того дома на углу, где обрела себе обзорную площадку. А шествие идет, поет – танцует. На крыше публики становится все больше. Стена-то и обрушилась – подумайте, как все произошло! Народ посыпался и кое-кто погиб.
– Ты, мамочка, нашла, что рассказать. Товарищ выбрался участок посмотреть, а ты его рассказами пугаешь. Давайте я вам чаю подолью.
Наталья Алексевна не обиделась.
– Так я же для того, чтоб подготовить. Участок лысый, домик осенью сгорел, там обгоревшие деревья и обугленный фундамент. Никто не расчищал, и потому такая низкая цена.
Тут офтальмолог счел разумным объяснить:
– Мне, собственно, нужна одна земля. А дом построить вовсе не проблема.
– Отлично. Вот допьем и покажу.
Но у Натальи, видно, было много мыслей, и вскоре она стала продолжать:
– Придет, конечно, каждому свой час. Но как рискованно заигрывать со смертью! Недавно я писала про Спесивцеву, известнейшую нашу балерину. Так надо же додуматься, чтоб ездить в крематорий с Каплуном!
– Я знаю, это «красная Жизель». Но почему же с каплуном, и в крематорий?
– Речь о Борисе Каплуне, который был племянником Урицкого. А у Спесивцевой был мужем в те года. Каплун – один из лидеров в тогдашнем ВЧК, а в Петрограде он заведовал культурой. И получил тогда от Ленина декрет, чтобы устроить в Петрограде крематорий.
И тут рассказчица всех мигом оглядела. Валерии все было все равно, она давно привыкла к маминым рассказам. А покупатель – офтальмолог не спешил. День выдался погожий и не жаркий. И все располагало продолжать:
– Конструкцию купили за границей. Смонтировали печи где-то в бане, и вскоре крематорий заработал. Тела усопших не проблема, их полно. После спектакля – в ресторан, а после в крематорий развлекаться. Я у Чуковского читала, он туда с дочуркой старшей своей ездил. И все описывал в подробностях, как на глазах у них покойников охватывал огонь. И все делились: «Ой, смотрите, череп лопнул». Так что же занесло туда Спесивцеву? Наверное, не только воля мужа. Сама была особой с демоническим началом, с подвинутою психикой, любила ездить в сумасшедшие дома, вникать в особый мир умалишенных, чтоб воплощать потом безумие на сцене. И потрясала всех Жизелью в первом акте. Но что же приключилось с ней потом? Пришлось за все жестоко расплатиться. Сама сошла с ума и тридцать лет жила в Америке в психушке. Я все это припомнила к тому, что дом соседей тоже был, как крематорий. Их счастье, что сгорел один Василий. Я полагаю – вы не очень суеверный? Тем более, что вы сказали – врач.