Река прокладывает русло
Шрифт:
— Только здесь неполадки, — убежденно указал Алексей, когда они выбрались наверх. — Неправильно эта штука слышит шум.
Лесков раздумывал. Для осмотра динамика нужно было останавливать мельницу. Трудности это не представляло, мельницу часто останавливали на мелкие ремонты и подтяжку болтов. Лесков предложил сейчас же, ночью, заняться этим. Алексей засмеялся над такой торопливостью.
— Днем надо, — сказал он рассудительно. — При начальстве. А то найдем чего — не поверят. Я сам приду часам к трем — интересно мне.
Лесков уступил. Они условились, что к концу дневной смены
Лесков позвонил из диспетчерской Лубянскому.
— Прошу вас прийти, — попросил Лесков. — Думаю на полчаса остановить мельницу.
— Сейчас занят, приду попозже, — торопливо ответил Лубянский. — Распорядитесь сами.
Лесков вышел в цех и приказал Сухову: — Остановите, пожалуйста, мельницу, будем ревизовать динамик.
— И не думаю, — сказал Сухов грубо. — Сдам смену, тогда хоть танцуй на мельнице для пользы науки. С такой наукой, как ваша, последние штаны растеряешь.
Лесков пригрозил:
— Пожалуюсь на тебя Лубянскому, все равно придется останавливать.
Измельчитель ответил, удаляясь:
— Хоть митрополиту Новгородскому! Я свои права знаю.
Он, точно, знал свои права: никто не мог останавливать без него агрегат. Лесков вбежал в диспетчерскую взбешенный и снова потребовал Лубянского. Лубянского в кабинете не оказалось. Удивленная Катя спросила, что случилось. Она тут же позвонила начальнику смены. Сделав запись в оперативном журнале, Катя вызвала Николая.
— Распишись!. — сказала она строго. — Письменный приказ начальника смены. И не волынь, Николай, я этого не люблю. Немедленно останавливай!
Николай дерзил самому Савчуку, не всегда считался с Лубянским, начальники смен побаивались своенравного мастера. А сам Николай терялся перед решительной девушкой-диспетчером, хотя она и не имела над ним формальной власти. Сердито расписавшись в журнале, он бросил Лескову:
— Пошли останавливать!
Лесков поблагодарил Катю кивком головы; она лукаво подмигнула на разозленного Николая.
Через две минуты мельница была остановлена. Селиков первый протиснулся под нее и ухватился за динамик. Когда он вытащил его наружу, все ахнули. Внутренняя поверхность динамика была густо залеплена засохшей пульпой. И тут Лесков впервые за все время пребывания в Черном Бору «сорвался с точки». Разъяренный, он метнулся с кулаками к измельчителю. Испуганный Закатов отскочил назад — он побаивался драк, — а Селиков с Алексеем схватили Лескова за плечи.
— Охота вам пачкать руки, Александр Яковлевич! — сказал Селиков презрительно. — Кулаком его не прошибить, а срок вполне заработаете.
Лесков кричал:
— Нет, какие мерзавцы! Мы старались научно объяснить загадочное явление, а всей его загадочности — грязи потихоньку день
за днем подливали в динамик.Ничуть не струсивший Сухов дерзко ответил Лескову:
— За руку ты меня не поймал, чем докажешь, что я подливал? Три смены у нас; в ночной сделать это способнее, чем днем. — Он метнул злой взгляд на взволнованного, но по-прежнему улыбающегося Алексея. — Рожа моя не понравилась, поэтому под статью подводишь? Ладно, не подведешь!
Закатов старался успокоить Лескова:
— Возможно, пульпа сама по стенке мельницы натекла.
Злость еще бушевала в Лескове.
— У начальства встретимся, — пригрозил он, — там по-другому поговорим.
— Встретимся, встретимся! — бесстрашно ответил измельчитель. — Не ты меня вызовешь, а я тебя к ответу потяну. Ты не князь я не холоп — орать не позволю. Тут свидетели слышали, как ты меня честил.
Селиков потащил динамик наверх — отмывать. Мрачный Лесков отошел от мельницы.
— По-твоему вышло, — сказал он Алексею. — Динамик врал. Ни минуты не сомневаюсь — лысого работа.
— Брось это, Александр Яковлевич, — посоветовал Алексей. — Я Николая давно знаю, — хоть лысый, но отчаянный. А что он, не докажешь, может, и вправду по стенке грязь натекла.
Он улыбнулся самой доброй из своих улыбок. Лесков, понимая, что молодой рабочий говорит искренне, спросил:
— А ты не боишься, что Николай на тебя подумает, что это твоя подсказка — динамик ревизовать?
Алексей рассмеялся.
— Он сразу заподозрил плохое, как я не в смену пришел. Ничего — сколько раз ругались, столько и мирились!
Через полчаса промытый, высушенный и проверенный динамик был установлен на место, и Сухов запустил мельницу. Диаграммное перо на самописце сразу прыгнуло вверх. Мельница гремела полным звуком, и прибор записывал полный звук. Закатов поспешно изменил задание, и перо возвратилось к тому месту на диаграмме, где находилось раньше, до появления ненормальностей, — регулятор снова повел мельницу на режиме максимальной производительности. Загадки кончились.
К Лескову подошел курьер и попросил немедленно идти к Лубянскому. Алексей помогал Маше относить ведра и сита в лабораторию. На помост к Сухову поднялся дядя Федя. Во время ссоры дядя Федя стоял в стороне, у приборов, показания которых он записывал. Сухов повернул к нему хмурое лицо. Дядя Федя сказал внушительно:
— Я тебе не враг, Николай. А только дело это нечистое.
Измельчитель засопел, потом сказал горько:
— Сейчас, конечно, оно удобнее — все валить на маленького человека. А между прочим, мы за себя постоим и правду докажем.
— Дура ты! — сказал дядя Федя сердито. — Не понимаешь, где настоящая правда. Думаешь, Лесков ради своих интересов бьется? Ему помогать надо, вот что.
— Эту песню мы слышали. — Измельчитель презрительно покривился. — И ты сам пел ее, дядя Федя. И труда тебе облегчение, и зарплаты прибавка, и отдыху невпроворот. А кончилось чем? Тебя за шкирку да на улицу, остальных — с производства на строительство. Теперь и к нам подбираются, думаешь, не видим? Мы им поможем, а они нам коленкой под зад. Согласия моего, к примеру, на это нету; я не Алексей, чтобы пятки лизать.