Рекламная любовь

— Во! Это разговор! Давай-ка теперь за нас, за нашу дружбу, как говорится!

Они чокнулись, выпили.

— Закусывай, закусывай! — Гриня заботливо подкладывал еду.

— Спасибо. — Маша лениво ковыряла вилкой. — Я сколько дней пила? — спросила она.

— Это… Дней семь-восемь без передыху. Бутылку усядешь и падаешь в койку. Потом очнешься, опять к бутылке. Не знаю, как у тебя организм выдержал. Могла подохнуть запросто. А с чего это ты запила-то так? — недоумевал Гриня.

— Да так…

— Но я тебе умереть не дал! В воде вымочил, два дня молоком отпаивал, стала ты у меня лучше прежней!

— Почему это у тебя-то? — Маша подняла на него глаза. — И вообще, где все? Где Альбина? Как же она мне дала столько пить? Где Танька, Алена? Вообще, где все?! Где Трахтенберг? Он что, столько времени не приезжал?!

— Здрасте! Ты чего? Убили ж его! Забыла?

— Как это? Когда? — оторопела Маша.

— Постой, ты с какого момента помнишь-то?

— Ну, как сюда охранники ворвались и Сережу забрали.

— Ну, было такое.

— И что они с Сережей сделали? — напряженно спросила Маша.

— Ничего они с твоим Сережей не сделали. Он сам…

Маша молча перекрестилась, глубоко вздохнула.

— Знаешь, я тогда перед ним изгалялась, как тварь последняя, — торопливо заговорила она. — Стыдно очень было. Очень стыдно перед ним, понимаешь? Я когда увидела, как он упал к моим ногам, я… Я думала— умру. — Маша схватила себя за горло. — Господи, какая же я подлая! Дрянь! Последняя дрянь! Как же я могла так с ним поступить… Налей мне! Слава богу, что они с ним ничего не сделали! Я-то думала, забьют его насмерть, правда! Я от этого и запила. От стыда и ужаса. Ну давай, давай чокнемся! За Сережу моего.

Гриня чокнулся, опасливо глядя на подружку.

— Ладно, мне на себя плевать! — повеселела она. — И на Траха плевать! Убили, и черт с ним! А-а, так поэтому и нет никого? Разбежались все, что ли?

— Ну да! — Гриня обрадовался ее оживленному лицу, пусть и опухшему. — Представляешь, все слиняли! Как крысы с корабля. Мы здесь с тобой вдвоем остались. Весь особняк наш! Можем хоть внаем сдавать!

— А чего ж они, дуры, испугались-то? Чего же им после порнофильмов бояться-то? Все равно вся страна в курсе…

— Вот именно! — рассмеялся Гриня, подливая в рюмки водку. — Ну, за нас!

Маша принялась за картошку, почувствовав, что жутко голодна.

— Вот и молодец! Вот и ешь! — радовался хмельной Гриня. — Сразу цвет лица вернется! И телом нарастешь, а то совсем исхудала!

— А кто его убил-то? Арнольда-то? — подцепив на вилку гриб, мимоходом спросила Маша.

— Так Серега твой и убил, — с ходу ответил Гриня.

Маша застыла с вилкой в руках.

— Ну чего ты? Чего глаза вылупила?

— Он жив? — едва выговорила Маша.

— С чего это ему живым-то быть? — нервно вскричал Гриня. — Там так рвануло! Всех в клочья. Водителю Семену вообще башку снесло! А ты говоришь — жив! Как же! Разбежалась! Чего ты глядишь-то на меня как… звереныш…

— Это ты его подговорил… Тогда, когда он за мной приехал… — просипела Маша мгновенно охрипшим голосом.

— Чего ты врешь, дура!

— Я все слышала! Вы думали, что я сплю, а я нарочно храпела, чтобы он уехал скорее. Очень уж мне тошно было. Но я все слышала! Это ты…

— Заткнись, дура, — заорал мужчина. — Совсем спятила? Пьянь подзаборная! Да я тебя за такие слова сейчас вышвырну отсюда! Будешь побирушкой ходить, пока не сдохнешь! Подговорил я его! Что же он, дурак, подговорился? Сколько ему годков-то? Видать, совершеннолетний, раз его, дурака, с такой б… в ЗАГСе расписали, а?

Он орал, глядя ей в лицо, не видя, как рука ее открыла ящик стола, вытащила оттуда блестящий белым металлом предмет.

— Брось! Брось, сука! — успел крикнуть. Григорий.

Она выпустила в него всю обойму. Григорий рухнул на стол, заливая его кровью.

Маша брезгливо отодвинулась и, прихватив со стола бутылку, забилась в угол топчана.

Приехавшая из Москвы бригада застала следующую картину: мертвый мужчина, лежащий грудью на залитом кровью столе, и женщина, спящая в углу топчана с пустой поллитровкой в руке.

Глава 34 КАЖДОМУ ПО ДЕЛАМ ЕГО

Турецкий с Грязновым сидели на Дмитровке, в компании с Колобовым и Левиным.

На столе Александра стояла бутылка коньяка. Табачный дым поднимался клубами и устремлялся в открытое окно, словно выпущенный на волю джин. Они перебрасывались отдельными фразами, надолго замолкая, мысленно прокручивая события последних дней. Излишне возбужден был лишь оперуполномоченный МУРа Колобов, всего час тому назад вернувшийся в Москву из поездки по провинциальным городам.

— А почему Сергея Гончарова никто не искал? — спросил Олег Левин. — Сюжет о взрыве по телевизору показывали. Потом фотографии давали. И как в вату.

— Искать было некому, — ответил Колобов. — Там ситуация такая: его мать увидела в теленовостях сюжет с улицы Вавилова в больнице, где ухаживала за своей матерью. Никому ничего не сказала. Вернулась домой — и инфаркт. Ее соседи нашли. Те уже в курсе были, тоже телик смотрели. Начали звонить, она не открывает. А муж ее был в Чечне, в командировке. Он военврач. Отбили ему телеграмму. Когда он вернулся, жена в реанимации лежала под аппаратами всякими. И он решил, что сына уже не вернешь, а за жену нужно бороться. И сидел возле нее сутками.

— Спасли?

— Спасли. Не знаю, надолго ли….Видел там начальницу Гончаровой. Она в шоке. Вообще весь город в шоке. Он хороший мальчик, она — неплохая девочка. И такие шекспировские страсти, понимаешь! А вы здесь, я знаю, преуспели в раскрытии преступления. Заказчика нашли! Всего-то за десять дней. Это должно войти в анналы!

— Кто это тебе сказал, что мы его нашли? — поднял бровь Турецкий.

— Ну как же! Охранник этот, Малашенко. Это же он парня накрутил. Я слышал, пленка есть, на которую процесс обработки парня снят. Где снимали? И кто?