Рекламщик в ссылке для нечисти

— У тебя Неждана есть, её и целуй! — подбоченившись, воскликнула Марьяша.

— У меня и на двоих поцелуев достанет, — опять заржал сосед. — Завтра вдругорядь придёшь, а? Ждать буду.

— Да хоть обождись, — прошипела она и сердито зашагала к дому, лишь кое-где отводя в сторону зелёные мясистые стебли. Дорога от соседского сада теперь стала хорошая, проторённая — сразу видно, что двое шли тут с лестницей, а один ещё и падал.

Василий слегка обиделся. Кормят плохо, лестницу таскает даром... С другой стороны, что ему, тоже о поцелуях просить? Как-то вроде и неловко. А ещё негигиенично.

— У вас тут, к слову, свиньи есть? — спросил он, шагая за Марьяшей. — Мне щетина нужна.

— На что тебе?

— Да зубную щётку сделать. Вашей дубовой палочкой хоть ковыряй в зубах, хоть не ковыряй, ничего не вычистишь...

Марьяша потребовала показать, как он чистит зубы. Уже ощущая подвох, Василий достал палочку из подвязанного к поясу мешочка, который местным заменял карманы. Его собственную одежду так и не выстирали, ходил в чём дали.

— Вот, — сердито сказал он, потому что Марьяша как-то подозрительно на него смотрела, и ткнул палочкой в зубы. — Или у вас тут как в анекдоте: мелкую грязь можно не счищать, а крупная сама отвалится?

— Ты палочку-то на конце пожуй, Васенька, — ласково сказала Марьяша. — Вот и выйдет кисточка, ею и чисти. Измочалится, ножом срежешь...

— Средние, блин, века! — недовольно сказал Василий. — Прогресс до щёток не дошёл — как вы вообще живёте?

И ушёл жевать палочку.

Было тепло, но не жарко. Василий сидел на завалинке за домом, сосредоточенно ковыряя кисточкой в зубах, и думал о том, как здесь всё-таки тихо и спокойно. Только ветер шумит в лопухах, клонит бурые метёлки конского щавеля, да где-то недалеко, в бурьяне, бродят куры, негромко переговариваясь.

Не жалея горла, прокукарекал петух, захлопал крыльями, и опять только ветер, и за стеной Марьяша чем-то стукнула негромко. И пахнет деревом, и сырой землёй, и тем, что растёт на этой земле, согретой солнцем, почти не тронутой людскими руками.

Жалко, что нет интернета, но ничего, можно даже привыкнуть. Устраивают же некоторые этот, как его... детокс? Василий сомневался, правильно ли помнит слово, и в другое время заглянул бы в поисковик, чтобы уточнить, но сейчас оставалось только надеяться на собственную память.

А вообще могли бы хоть зеркало изобрести, что ли. А то и не узнаешь, нормально ли зубы почистил, да и как бриться, тоже неясно, а скоро понадобится. Василий печально поскрёб щёку, вспомнил местных и пришёл к выводу, что бритву они тоже ещё не изобрели, а потому остаётся только обрастать бородой.

Он прополоскал рот водой из кружки, прихваченной в доме, сплюнул и поднялся.

— Это, дело у меня есть, — сказал он, заглядывая к Марьяше. — Мудрика где найти? Мы как-то не очень хорошо поговорили в последний раз, а больше он мне что-то на глаза не попадается...

Марьяша, отложив шитьё, ответила, что Мудрик обычно сидит или у озера, или в доме бабки Ярогневы, и согласилась, что разговор бы не помешал. Сама не пошла, отговорилась тем, что посторонние при такой беседе не надобны, да и дел у неё хватает. Василий не мог понять, рад он этому или нет. Ещё подумал, взять ли серп, и решил нечаянно забыть его дома. Потом подозвал Волка и пошёл.

У ворот их едва не раздавил Гришка, ломившийся на запах яишенки. Они буквально чудом успели отскочить и выругались хором: Волк на презрительно-собачьем, Василий на нецензурно-человеческом. Легко было понять, отчего Гришку тут не любят.

Впрочем, долго сердиться не стали.

Волк трусил впереди, вывалив язык и улыбаясь. За воротами набрал скорость, слетел с холма и понёсся по лугу, радуясь простору и свободе. Ещё бы, с тех пор, как сюда попал, никакого поводка.

Пригревало солнце. У края неба лежали облака, лёгкие, как куриный пух. Над островками белого клевера гудели неторопливые пчёлы, и ветер шелестел в ивняке и качал осоку вдоль канавки, по которой к озеру тёк ручей. Луг расстилался густым зелёным ковром, и лес, тёмно-зелёный, плотный, как будто вышитый шерстяными нитками, стоял над ним. Маленькими рыжими точками на кромке было обозначено стадо.

Василий почувствовал, что и сам не против сорваться с места и побежать, крича во всё горло. Вокруг ни души, такая свобода, как будто он последний человек на земле. Кто хоть раз не мечтал о том, что останется один на свете, и не представлял, что станет делать тогда?

Но Василий не был последним человеком на земле. Он вспомнил об этом, когда с радостными воплями вломился в кусты у озера и столкнулся с Мудриком. Кто-то ещё, кого Василий не успел рассмотреть, с плеском ушёл в воду. Разверещались лозники. Чуть дальше по берегу Тихомир брёл по пояс в воде, растягивая сеть, короткой стороной насаженную на вбитый в дно кол, и теперь недовольно поднял голову.

— Утренняя гимнастика, — пояснил Василий. — По обычаю моих родных краёв.

— У вас там чё, в ваших краях рыба глухая водится? — вознегодовал староста. — Чё пужаешь!

— Нет, — сказал Василий. — Зачем глухая? Вот с такими ушами!

И, приставив к голове ладони, показал, с какими. Тихомир и Мудрик посмотрели с сомнением.

— Ладно, — произнёс Василий уже негромко, так, чтобы слышал один только Мудрик. — Поговорить с тобой можно?

Мудрик согласился.

Они побрели по лугу без особого направления, просто — туда, где никто не услышит. Мудрик шёл, прихрамывая, и прижимал к груди нелепо сделанный кораблик из щепки, палочек и коры, и ветер трепал его лёгкие белые волосы. Василий поглядывал на него и не знал, как начать разговор.

— Это, ну... извини, — сказал он наконец, пожав плечами. — Я, в общем, не хотел, чтобы тебя сажали в клетку. Глупость сморозил.

На одно мгновение Мудрик посмотрел ему прямо в глаза, а потом его прозрачный взгляд опять ушёл влево. Он шмыгнул носом, утёр под ним, и вообще неясно было, понял ли, что ему сказали.

— Что, думаешь уплыть отсюда на этом кораблике? — спросил Василий, кивая на его поделку. С первой встречи было ясно, что бедняга не в себе — может, с ним и говорить надо как с ребёнком?

Мудрик обернулся, посмотрел на озеро, а потом сказал ещё тише, чем обычно:

— Нешто на этом корабелике уплывёшь? Маленький он, да и озеро-то за границы не выходить.

— Так а ты говорил в прошлый раз... — растерялся Василий.

— Я на бережок иду с корабеликом. Чернава выходить и говорить, что никуда я не доплыву. Если без корабелика прийти, так она не выйдеть. А так выйдеть, посмеёться. Радуеть она меня, вот и хожу. Ты ей не говори. А на тебя я не сердився.

И опять шмыгнул носом.