Реконструктор
Шрифт:
Поднимаюсь на второй этаж и топаю к указанному кабинету. Стучусь.
– Войдите!
– Герр оберарцт! – вытягиваюсь я на пороге. – Прибыл согласно вашему приказу!
– Вот как? – прищуривается сидящий в кабинете пожилой врач. – Прибыл? А кто прибыл? Отчего не представляешься?
– Виноват, герр оберарцт! Но я до сих пор не помню своей фамилии! Да и в имени, откровенно говоря, тоже не до конца уверен…
– Понятно… – кивает Киршбеер (надо думать, это он – кому же еще я тут нужен, кроме него?). – Ладно, гренадер, садись-ка ты на кушетку.
Он подходит ко мне и теплыми чуткими пальцами ощупывает мою
– Угум… понятно. События последних дней ты помнишь. Даже и в деталях, это хорошо! А вот все предыдущее… Ретроградная амнезия? Очень возможно… Ну что ж… попробуем так…
Он встает и, подойдя к шкафу в углу комнаты, открывает дверцу.
– Держи!
И через всю комнату ко мне летит карабин.
– Заряжай!
Прижав локтем к телу приклад, подбиваю ладонью вверх рукоятку затвора. Рывок на себя! А левая рука привычно скользнула вниз – к подсумкам.
Но их же нет!
– Продолжать!
Ладонь привычно хлопает по бедру, скользит вверх, в попытке зацепить застежку. Ухватив пальцами воображаемую обойму, заученным жестом тычу ее в карабин.
Щелчок большого пальца – сейчас пустая обойма отлетела бы в сторону. Левая рука, оборачиваясь вокруг цевья, охватывает оружие, а правая уже толкает рукоятку затвора вперед.
– К бою! Цель – то дерево! – тычет рукою в направлении окна врач.
И вновь приходят в движение мои руки. Левая рука скользит под цевье оружия, а правая, обтекая шейку приклада, – к спусковому крючку. Задержать дыхание, пол-оборота… приклад привычно уткнулся в плечо.
– Огонь! Пять патронов – беглым!
Щелчок.
Правая рука меняет положение – к затвору. Локоть держать! Не оттопыривать рук в стороны! Голову влево!
Лязгает затвор, и рука скользит назад, к спусковому крючку. Голова на место… так, цель чуть сместилась… ствол довернуть…
Щелчок!
– Стоп! Оружие – разрядить! К осмотру!
Рывок затвора, взгляд в патронник – пусто. Левая рука вздергивается к плечу, поднимая ствол карабина к потолку. Разворачиваю оружие открытым затвором к врачу и прижимаю приклад карабина правой рукой к телу.
– Так-так-так… – Киршбеер обходит меня вокруг, с интересом приглядываясь к моей стойке. – Вольно… гренадер. Затвор – закрыть, оружие поставь к столу. Садись.
Ставлю в указанное место карабин. Только сейчас обращаю внимание, что он учебный. Казенник ствола просверлен, да и затвор оружия ходит подозрительно легко. Надо думать, еще и подаватель из магазина вытащили, да и бойка у него тоже наверняка не имеется – спилили. А что? Солдат, потерявший память… мало ли какие рефлексы
могут вдруг всплыть из глубины его контуженого мозга! Отыскать в госпитале парочку патронов – вообще не вопрос: мы же разгружаем раненых, а у них в карманах такого добра – завались!Подхожу к стулу и опускаюсь на него. Руки еще подрагивают. Я не ожидал такого поворота событий.
– Так вот, Макс, ты говоришь, что ничего не помнишь из своего прошлого. Возможно, это и так, но твое тело помнит гораздо больше головы. Во всяком случае, то, что забито у тебя на уровень безусловных рефлексов, выполняется абсолютно автоматически. – Доктор приподнимается со своего места и подходит ко мне. – Ну-ка привстань.
Приподнимаюсь, и он повторяет все те же процедуры: меряет пульс, приподнимает веко и рассматривает глаза, заставляет открыть рот и разглядывает зубы.
– А ты в форме, мой мальчик. Видно, что подобные упражнения для тебя не в новинку и не в тягость.
Он возвращается к столу и опускается на свое место.
– Ну что ж, подытожим увиденное. Сколько тебе лет?
– Не помню, герр оберарцт.
– Прикинем. Больше двадцати – это совершенно однозначно. И даже больше двадцати пяти. Зубы в хорошем состоянии, стало быть, возможность ухода за ними имелась. Твоя строевая подготовка… Хм… Тут есть над чем призадуматься. То, что ты опытный солдат, – несомненно. Все движения выверены до автоматизма, и голова в них практически не участвует. Тело само помнит все, что должно знать. А это, уж поверь мне, не за один год получается. Локти прижимаешь к телу – вот это что-то новое. Обычную пехоту так не учат. И оружие к осмотру предъявляют совсем другим способом.
Он на некоторое время задумывается и делает какую-то пометку в своих бумагах.
– Опять же стрельба… Что-то похожее есть, но это не стандартная подготовка обычного солдата. Нет… Школа, несомненно, наша, но только чья?
Он задумчиво постукивает карандашом по столу.
– Встать! Смирно! Имя?! – резко выстреливает Киршбеер.
Как подброшенный пружиной, вскакиваю с места и вытягиваюсь. Ладони прижаты к бедрам, ступни вместе – стандартная строевая стойка.
– Макс Крас…
– Имя!
– Красовски, герр оберарцт!
– Звание!
На этот раз я беспомощно молчу.
– Часть!
– Пехотный батальон… Не помню, герр оберарцт.
– Так… Садись. Красовски, Красовски… И говор у тебя баварский. Хм. Ладно, посоветуемся мы и на эту тему. Я пропишу тебе лекарство, будешь принимать его в течение недели. А пока свободен.
Закрыв за собой дверь, выхожу в коридор и только сейчас замечаю, что по моему лбу скатываются крупные капли пота. Ничего ж себе, вот это встряску закатил мне доктор.
– Видите ли, Борхес, то, что я увидел у этого парня с потерянной памятью, однозначно указывает, что это старый и опытный солдат. На его теле есть отметины от ранений, причем достаточно старые, не менее двух-трех лет назад.
– Какие именно, герр оберарцт?
– Ну шрамы, еще всякая мелочь. Но вот одно ранение совершенно точно пулевое. Его ранили в ногу, и это было достаточно давно.
– Как давно? – Собеседник врача носил погоны обер-вахмистра и принадлежал к полевой жандармерии. Уже немолодой, с пробившейся в волосах сединой, он тщательно записывал в блокнот все то, что говорил ему врач.