Рекорд

– Но коммунистическая партия от лица всего советского народа готова предоставить шанс даже оступившимся людям, признавшим всю тяжесть своей вины и готовым ради ее искупления выполнить опасное поручение командования, - на одном дыхании пропел Хорин и твердым взором уставился прямо на меня.

– Итак, вам все ясно, товарищ лейтенант?
– вдруг добавил он ледяным тоном, от которого мне стало совсем не по себе.

– Так точно, товарищ Хорин!
– скороговоркой ответил я.

– Ну, вот и славненько, - продолжил он гораздо мягче, возвращаясь к первоначальной панибратской манере.
– Обо всем остальном подробно переговорите с товарищем Фроловым.

– А сейчас пойдем-ка вниз, - дружески заверещал замполит.
– Познакомлю тебя с нашей Катенькой, хоть будешь знать, с какой красавицей вам вместе воевать придется.

Раздался скрежет отодвигаемых стульев, все встали со своих мест и направились к выходу. Впереди бодро вышагивал Хорин. Он как будто был очень рад, что завершилось обсуждение непосредственно военных тем. Мы спустились на первый этаж, где в просторном помещении уже собралось человек пятнадцать офицеров. Все шумно переговаривались, делясь последними фронтовыми новостями и обсуждая скорость продвижения наших войск. Курили не выходя, отчего под потолком в непроветриваемой комнате повисла густая сероватая дымка. Хорин на несколько минут исчез за высокой дверью, затем появился, ведя под руку миниатюрную молодую девушку, одетую в новенькую сержантскую форму, идеально подогнанную по фигуре. Несмотря на небольшой рост, девушка была крепкой и хорошо сложенной. На высокой груди блестели орден Красного знамени и несколько медалей. Я всмотрелся в ее лицо: румяные щёки, слегка поджатые пухлые губы, большие светло-карие глаза. В то же время невысокий лоб был прорезан двумя ранними морщинками, особенно заметными, когда она хмурилась: возможно, то был признак волевого характера. Мягкие каштановые волосы, подстриженные под каре, по довоенной моде, вызывали в памяти веселую студенческую жизнь, казавшуюся теперь таким далеким прошлым.

Кашлянув в кулак, чтобы прочистить горло, Хорин торжественным голосом произнес:

– Товарищи офицеры и политработники, спешу представить вам товарища Скворцову, нашу общую боевую подругу, геройски сражающуюся вместе с нами и взявшую на себя тяжелую ношу борьбы с опаснейшими врагами красноармейцев - гитлеровскими снайперами-убийцами!

Присутствующие дружно зааплодировали, а те, кто сидел, тут же повскакивали с мест, чтобы стоя приветствовать вошедших.

– Там, где порой не справляется даже самая мощная военная техника, в дело вступает наша Катенька! И тут уж пощады не жди! Многих отъявленных фашистских извергов уже сразила ее твердая рука, и, помяните мое слово, еще больше гадов скоро бесславно лягут в нашу землю!
– почти крича скандировал Хорин. При последних словах его налившееся краской лицо озарилось довольной улыбкой, а глаза уставились на меня, насмешливо подбадривая и давая понять, к кому, в первую очередь, относится сказанное.

Офицеры обступили Катю, жали ей руку, отпускали всевозможные комплементы и спешили узнать ее мнение по самым разным вопросам. Она несколько смутилась от всеобщего внимания, однако отвечала четко, по-военному коротко и при этом так мило улыбалась, что настроение у всех присутствующих стало просто превосходное. Военный корреспондент Коган настоял на том, что необходимо сделать совместный снимок для фронтовой газеты. Начались спешные приготовления. Мебель отодвинули к стене, оставив лишь несколько стульев для старших командиров и Кати, все остальные должны были стоять плотным строем позади. Я встал сбоку, рядом с Фроловым, справа от меня оказался сутулый штабист с пышными черными усами, подкрученными на дореволюционный манер. Все вытянулись, как по команде, раздался негромкий щелчок, затем еще один, после чего Коган принялся убирать свой ФЭД обратно в чехол. Тут ко мне крадучись подошел наш комдив и, взяв меня за локоть, подвел к стулу, на котором сидела Катя.

– Знакомьтесь, - вполголоса представил нас друг другу Стародубцев.
– Лейтенант Андрей Спицын из разведроты нашей дивизии. Завтра вам вместе предстоит выполнить ответственное задание штаба.

Екатерина пристально посмотрела на меня, протянула руку и загадочно улыбнулась. На миг мне почудилось, будто в ее глазах блеснул лукавый огонек, но стоило ей заговорить, как от него не осталось и следа.

– Здравствуйте, товарищ лейтенант. Рада знакомству и надеюсь на поддержку в завтрашнем бою, - размеренным серьезным голосом сказала она.

Я кивнул, не говоря ни слова, и хотел было отойти на шаг назад, но понял, что так и держу в своей руке ее маленькую холодную ладонь.

– Постараюсь сделать все от меня зависящее!, - после паузы быстро выговорил я и отпустил ее руку. В ответ она одарила меня еще одной снисходительной улыбкой, и я почувствовал, как у меня предательски зарделись щеки, а взгляд помимо воли уперся в мыски кирзовых сапог.

Повисла некоторая пауза, но тут к нам подошел капитан Фролов, изобразив на бескровных губах некое подобие улыбки, и произнес своим резким сухим голосом:

– К сожалению, вынужден прервать ваше общение, так как мне еще нужно проинструктировать лейтенанта касательно завтрашней задачи.

С этими словами, не дав толком попрощаться с собравшимися, он увлек меня за собой прочь из комнаты. Оказавшись со мной один на один в коридоре, он заговорил:

– А теперь, внимательно слушай, Спицын, - без прелюдий начал он.
– И помни о том, что я тебе скажу: никому ни слова. Вообще! Завтра выдвинетесь на позиции к девяти утра. Новую форму получите прямо здесь - я уже дал все необходимые указания интенданту. Переночуете в хате неподалеку отсюда, затем зайдете за четвертым - он будет ждать вас в блиндаже у майора Лукина, а оттуда на машине поедете в район ремонтной стации.

– Товарищ капитан, разрешите спросить?

– Спрашивай!

– А этот четвертый, он кто такой?

– Тебе вроде уже сказали: бывший танкист, потом был разжалован и предстал перед военно-полевым судом за антисоветскую деятельность, неповиновение приказам и вредительство.

– А он знает, что его завтра ждет?

Капитана помедлил с ответом, но потом сказал, как будто злясь на что-то:

– Да, знает.

– Но если так, ведь он может нас подставить!
– не унимался я.

Фролов шумно выдохнул, раздув при этом ноздри так широко, словно был он не человек, а какой-то неведомый сказочный зверь. С полминуты смотрел куда-то мимо моего лица, а потом тихо, с досадой сказал:

– Знаешь, Спицын, что главное в нашем деле? Что самое важное для работы фронтовой разведки? Нужно научиться людей читать, понимаешь? Как будто книгу, от начала до конца, а иногда и с середины... И своих и чужих нужно уметь быстро прочесть по одному взгляду, по позе, в которой ты человека видишь. А без этого в нашей работе никак нельзя. Я видел Кривоносова, общался с ним и смотрел личное дело: это хороший кадровый офицер, он им был и остается до сих пор. А дело все в том, что год назад, в Куйбышеве, после школы призвался его младший брат, девятнадцатилетний мальчишка. Парень молодой, совсем бестолковый, на марше во время бомбежки отбился от своей роты и заночевал в деревне, рассчитывая утром догнать своих. А тут как раз немецкая моторизованная дивизия пошла в контратаку, фронт был прорван и его ушедшая вперед рота дралась в окружении. Утром, отправившись искать своих, он напоролся на отряд СМЕРШа, работавший в прифронтовой полосе, а те разбираться не стали, решили, что дезертир, уклонявшийся от боя. Ну и, не долго думая, по законам военного времени... Кривоносов как узнал, ушел в себя, совсем перестал с людьми общаться и втихую запил. Прошло почти полгода, и как назло новый молодой политрук на собрании комсостава возьми да и ляпни при всех про брата-предателя. Кривоносов не сдержался, кинулся душить дурака, едва оттащили, политрук уже посинел весь, еще чуть-чуть и на смерть бы удавил его. Потом пошло-поехало: рапорты, доносы, замечания командования, как будто только ждали повода, и он, в конце концов, нашелся. Месяц назад, когда мы в первый раз неудачно пошли за реку, в первом эшелоне шла его танковая рота. Рано утром они по понтонному мосту, за ночь наведенному саперами, перешли на левый берег, сразу ввязались в бой, заняли плацдарм на опушке леса и ждали пехоту. Днем немцы очухались, подтянули к фронту восьмидесяти восьми миллиметровые зенитки и штурмовые орудия. А потом вообще прилетели юнкерсы и бомбами разбили понтонный мост, по которому так и не успела подойти наша отставшая пехота. Капитан отбивался отчаянно, потерял в бою три машины и, не дождавшись поддержки, решил под покровом ночи, вброд, переправиться обратно на правый берег. Немцы, услышав шум моторов, открыли по реке шквальный огонь из зениток. Кривоносов переправлялся наугад под обстрелом врага. Две машины утонули, удалось спасти только экипаж, однако пять танков капитан вывел из-под огня. Наше наступление захлебнулось, и в дивизии нужно было по-быстрому отыскать козла отпущения, чтобы на кого-то списать все ошибки. Тут уж ему припомнили прошлые дела, обвинили в том, что он самовольно оставил позиции и преднамеренно сдал врагу две единицы бронетехники. Ему грозил расстрел, но за Кривоносова вступился комдив, зная, что тот хороший офицер и во время боя сделал все от него зависящее, чтобы спасти людей и боевые машины. Расстрел в итоге заменили штрафным батальоном, а семью сняли с продуктового довольствия и лишили всех льгот. У Кривоносова молодая жена с двумя маленькими детьми на руках, и без продуктовых карточек им сейчас будет очень тяжело. Вот он и вызвался первым во всей штрафной роте выполнить любой приказ, только чтобы с него, живого или мертвого, сняли обвинения, а семью восстановили в правах. Так что, если хочешь мое мнение: он вас не подведет, сам сделает все, что сказали. Я это у него во взгляде прочитал. У него там сейчас только жена и дети, о себе он больше не думает.

Я задумался. Однако надо было выяснить у командира детали завтрашнего задания. Он вынул из планшета карту, раскрыл ее передо мной и показал точное место, где завтра должна будет находиться наша группа.

– По нашим разведданным, этот немец тоже будет там, - загадочно произнес Фролов.

Я не стал уточнять природу этой уверенности, понимая, что скорее всего ничего не добьюсь своими расспросами. Некоторое время мы оба молчали, пристально глядя друг на друга, потом он сказал:

– Задание очень рискованное, лично я был против его проведения, но кое-кто у нас в штабе категорически настоял.

В тоне Фролова проскользнула толика какой-то неуверенности: на секунду мне померещилось, будто он извиняется передо мной за этот приказ. Но уже после следующей фразы это ощущение полностью исчезло.

– Тебе все ясно? Вопросы есть?, - тихо, но твердо, в соответствии со своей всегдашней манерой подвел итог капитан.

– Так точно. Вопросов больше нет, - бодрым тоном, так, словно мне хотелось успокоить моего командира, отозвался я.

Он довел меня до столовой, где у печи, раскинувшись на полатях, кемарили мои уставшие за день бойцы. Услышав стук каблуков по расшатанным доскам настила, чуткий Юсупов тут же привстал и, завидев нас с Фроловым, растолкал остальных. Все мигом спрыгнули с лежанки и вытянулись по стойке смирно.