Реквием для зверя

Прайд смотрит на меня долгим, испытывающим взглядом и ни один нерв и ни одна мышца на его лице не дергается, когда он наконец-то даёт мне ответ:

— Да. Он мой сын. Но я не могу ввести его в подобный статус. Не могу ввести в свой дом и в свою семью. Не могу позволить, чтобы мои недоброжелатели использовали его в своих целях. И именно поэтому, чем меньше людей в курсе нашей с ним связи, тем проще ему будет жить на этом свете.

Не знаю о чём именно он думает в этот момент, но я не испытываю ни злости, ни ревности, ни осуждения. Он бросил Мию с ребёнком на руках, а потом нашел и постарался дать всё что мог.

— Ну а вот и он сам, — улыбаюсь, видя в дверях знакомую фигуру. — С кофе и самыми вкусными в рисе сэндвичами, — поднимаюсь и целую Николаса в висок. — Думаю вам нужно поговорить, ну а мне поехать домой и немного отдохнуть.

Следующие шесть дней превращаются в ежедневную дорогу от дома и до больницы. Прайд запрещает мне ночевать в его палате, из-за чего мы с Алексом разделяем роль сиделки на пару. Сейчас, когда Кристофер умер, всё кажется более или менее спокойным.

По крайней мере, у Николаса больше нет очевидных врагов, желающих свести его в могилу. Нет никого, кто бы решился выступить против него сейчас, когда его люди практически вырвали вместе с корнём главу одной из влиятельных семей Нью-Йорка.

Долгое время Меган отказывалась принять тот факт, что именно Кристофер был тем, кто травил её сына. Но когда Билла Уолдри осудили за пособничество её брату, была вынуждена смериться с этой жестокой правдой.

— Слава Богу, передо мной старый добрый Николас! — восторженно хлопаю, когда войдя в палату, вижу своего мужчину без оттека и навязчивых синяков.

Он как раз обедает, и я бросаю сумку на кресло, чтобы ему помочь. Знаю что он и сам на это способен, но мне всё равно безумно приятно заботится о нём здесь — в этой крошечной комнате с ароматом лекарств.

— Скажи а-а… — протягиваю сидящему в кровати мужчине ложку йогурта.

— Да-я-на… — смотрит он с осуждением и слегка щуриться, когда я провожу по его губам влажным пластиком.

— Ч-ь… Кажется ты слегка испачкался, — тянусь к нему и прихватываю губы в крепком поцелуе.

Стараюсь не наваливаться и не причинять излишнего дискомфорта, но когда он зарывается пальцами мне в волосы, кажется что не выдержу и по привычке прикушу его за язык.

Он здесь и он живой! Он говорит! Дышит! Смеётся! И сейчас это единственное что имеет значение!

— Прошу прощение, что нарушаю ваше уединение, — раздаётся голос Джеймса, и мы с Ником сразу же разрываем наш поцелуй, смотря в сторону двери.

Он сидит в каталке. Спокойный, бесстрастный и безумно «холодный». На истощенном лице недельная щетина, но оно уже не кажется, настолько болезненно синем как раньше. А в бледно-голубых глазах больше нет ни ненависти, ни злости, которыми он награждал нас с Ником каждый раз, когда он пытался меня поцеловать. Теперь в них нет ничего кроме безразличия и отрешенности. Нет ни огня, ни жажды жить…

— Мам, не могла бы ты выйти, — даже не поворачивается он к Меган, когда она напряженно хватается за ручки его коляски, словно утопающая за спасательный круг. — Меня уже выписывают, так что я бы хотел поговорить с вами пока у меня ещё есть такая возможность.

— Думаю, мне тоже стоит, — встаю с кровати Ника, но Джеймс останавливает меня, прежде чем я успеваю выпрямиться.

— Нет, — практически отрезает меня от выхода Джеймс, и я смотрю на замершую в дверях Меган и до последнего сомневаюсь, в том, как стоит поступить. — То, что я собираюсь сказать, касается вас двоих.

Некоторое время мы все вчетвером стоим не двигаясь. На лице Николаса играет напряжение. Горячее и стойкое. Он смотрит на Джеймса и в его голове бурлят мысли, о которых мне никогда не узнать.

Ничего не говоря, Меган всё-таки выходит из палаты и я готова уйти под землю от страха! Сама не понимаю, почему так сильно боюсь быть здесь в этот момент, но готова на всё что угодно, только бы выйти в коридор вслед за Меган.

— Спасибо тебе за печень пап, — говорит Джеймс, глядя ему в глаза и в его словах нет сарказма. Нет пренебрежения и нет иронии, с которыми он разговаривал с Николасом последние полгода. — Знаю, что ты не должен был…

— Нет должен был, — перебивает его Прайд так жестко и хлестко, что ему уже нет смысла перечить. — И всегда буду должен.

Я смотрю на Джеймса и снова вижу на его лице то самое выражение, с которым он падал передо мной на колени, узнав о смерти Ричарда. Вижу, как краснеют его веки, а глаза начинают поблёскивать от излишней влаги.

— В любом случае это был великодушный жест после всего, что я тебе сделал, — делает он глубокий, рваный вдох и его желваки так сильно напрягаются, что он начинает говорить скрепя зубами. — Так что выздоравливай пап и больше не смей оказываться в подобной ситуации. А что, до тебя — смотрит на меня опустошенным взглядом, от которого тело пробивает ледяной изморозью. Это глаза человека, который смотрит на землю с крыши многоэтажного здания и даже не думает сделать шаг назад. — Я люблю тебя Даяна, а порой тех кого любишь нужно отпускать вопреки своему собственному желанию. Так что будь счастлива, куколка.

— Ты тоже, — кивает ему Ник, и мы наблюдаем за тем, как он разворачивает каталку и выезжает к ждущей его матери. — Какое странное чувство, — я опускаю руку к нему на плечо, и он сразу же накрывает её своей горячей ладонью. — Кажется что я одновременно обрёл сына и сразу же его потерял.

Остаток дня я стараюсь его не беспокоить. Стараюсь не навязывать своё общение и не привлекать к себе внимания. Сейчас ему нужен покой и возможность подумать. Переварить случившееся и найти для него отдельное место в своей душе.

* * *

Пять дней спустя…

— Извини что так поздно, — пробираюсь я в палату Прайда с осторожностью пугливой кошки.

Два дня назад Николас так неожиданно позвонил мне с просьбой прекратить свои ежедневные посещения, что когда я увидела его смс, как раз лежала в SPA-салоне обмазанная чёрным шоколадом.

— Занятия с тренером пошли тебе на пользу, — он всё ещё стоял, глядя в окно, так что я быстренько закрыла за собой дверь и уже через дюжину беглых шажочков прижалась к его широкой спине. — Как же я рада, что завтра ты уже сможешь вернуться домой! — зарылась лицом в его серую футболку, втягивая аромат по которому я безумно соскучилась.

— Послушай, Даяна, — никак не отреагировав на объятия, Ник спокойно разжал мои руки и неспешно обернулся. — Видишь ту папку? — кивает он в сторону прикроватного столика. — Она твоя.

Я смотрю на тёмно-синий пластик и совершенно не могу понять всей серьёзности происходящего. Мысленно перебираю все возможные варианты того что там может быть и по какой причине Николас говорит со мной таким сухим тоном, но в голову не приходит ни одного нормального варианта.

— Что там? — смотрю на нее, словно заколдованная и не могу сдвинуться с места.