Реквием по братве

Таина купила Бореньку не деньгами, но под ее влияние он попал так же легко и радостно, как совсем недавно погружался в виртуальную реальность. Боря был достаточно умен, чтобы понять, что столкнулся с натурой неординарной, а, возможно, исключительной. Это вам не простушка Кэтрин, вчерашняя возлюбленная, готовая на что угодно за наличные. При первой же встрече он почувствовал, что уступает прекрасной даме в чем-то таком, что выше интеллекта. В силе духа? В пророческом даре? Она сразу заговорила с ним как со старым и добрым другом, без всякого выпендрежа, и как раз о том, что больше всего его волновало. Говорила словно вещала: мужчиной становятся не тогда, когда переспят с телкой, а когда отомстят за поруганную честь. Когда хватит мужества воткнуть в сердце врага обыкновенный нож, иногда в буквальном смысле. Она сказала: «Дружок, у тебя убили отца, великого человека, и ты после этого можешь жить спокойно? Можешь радоваться своим пятеркам и бабьим сиськам? Знаешь, какая твоя после этого цена?»

Боренька возразил, что не живет спокойно, но что поделаешь, убийцы неизвестны, да если бы и были известны, у него руки коротки, чтобы до них дотянуться. На этом чаровница его и поймала. Она знала их имена и обещала помочь с ними расквитаться. Боренька спросил: зачем тебе это? Таина ответила: у нас общие враги. Остальное было делом техники, крючок он уже заглотал. И через месяц очутился в гараже у Фили-мастера.

Матушке сочинил глупейшую историю об аспирантской командировке, в которую его послали за особые успехи, в институт представил справку из некоего медицинского учреждения «Кардиофарм», которую выдала ему Таина, мастерица на все руки, и он отнес ее декану, хотя при его положении на факультете мог бы отпроситься на неделю-другую без всякой туфты. Тем более, что в институте давным-давно никто не следил за посещением студентов, достаточно было являться на экзамены. Да и сдача экзаменов упростилась до предела: каждый предмет имел свою цену. Отстегивай — и получай зачет. Некоторые, кто победнее, или гордецы вроде него, по-прежнему сдавали сессию на свой страх и риск, но таких оставалось все меньше.

Разумеется, Борис давал себе отчет, что, согласившись работать на Таину, переступил черту, которую интеллигентному юноше, имеющему определенные планы на будущее, ни в коем случае нельзя переступать, но чудное дело, — дав согласие, он почувствовал себя так, будто заново родился. Вероятно, что-то в нем давно созревало такое, что ждало лишь толчка, чтобы вырваться наружу. Словно морок упал с глаз, кончилась эра добровольного затворничества, и он стал таким, как все молодые люди вокруг, целеустремленным и уверенным в себе. Возможно, это была некая душевная аномалия, но в новом состоянии было столько тайного блаженства и предчувствия еще более блистательных перемен, что он ни за какие коврижки не согласился бы вернуться в прежнюю унылую, однообразную жизнь, когда всеми его поступками руководил разум. Теперь не было дня, чтобы он не испытывал ничем не замутненную радость, напоминавшую школьные времена, когда он начал вдруг побеждать на всех олимпиадах подряд. Но к тому мальчику он теперь ощущал что-то вроде легкого презрения. По утрам с трудом узнавал себя в зеркале: оттуда выглядывал не застенчивый юнец, дитя книг и наивных грез, а суровый мужчина с ироническим блеском в темных, как у Тины, глазах. Не узнала его и Кэтрин, бочком подкатилась к нему в коридоре и с робостью спросила:

— Что с тобой, Борик, ты сам на себя не похож?

— Что дальше? — поторопил он.

— Как что дальше? За мной должок — или не помнишь? — вызывающая улыбка и груди торчком. — Может, пересечемся поближе к вечеру? Я привыкла долги отдавать.

Борис удивлялся, как он мог месяц назад сходить с ума по этой дамочке?

— Поезд уже ушел, — объяснил, дерзко глядя красотке в глаза. — Ваши деньги с дыркой. Ищите клиента на Тверской. Там попадаются богатенькие пузаны.

Прежнему мечтательному ухажеру Кэтрин нашла бы, что ответить на хамство, а этому — новому, неузнаваемому, с опасным прищуром — поостереглась.

Лучший друг Семиглазов, видя, что с Боренькой происходит неладное, попытался его вразумить.

— Борька, черт, ты, похоже, снюхался с братвой? — спросил напрямик.

— Тебе-то какое дело?

— Послушай старого товарища, сынок. Я сам, как ты знаешь, большой искатель приключений, но всему есть мера. Эти игрушки не для тебя. У тебя жила тонка, чтобы вытаскивать каштаны из огня.

— Послушай и ты, Слепой, — зловеще ответил измененный Интернет. — Никогда не суйся с советами, пока тебя не спросят. Рискуешь нарваться на грубость.

Семиглазов укоризненно покачал головой и удалился под ручку с какой-то в три цвета разукрашенной киской. Боренька не жалел о так внезапно вспыхнувшей ссоре. Думал азартно: дружба, любовь, наука — все побоку. Отец знал, что делал, и никогда не разменивался по мелочам. Воровать так миллион. Не он, Боренька, нес'oстоявшийся Нобелевский лауреат, сошел с ума, а мир вокруг в один прекрасный день, не отмеченный пока в календаре, внезапно перевернулся с ног на голову. И горе тому, кто этого не заметил и продолжал жить по старинке, поклоняясь поверженным богам, уподобясь какому-то подобию вымирающего динозавра.

— Ну давай, парень, — сказал Филя-мастер, когда отдохнули на солнышке, отдышались от угара. — Звони хозяйке, докладай. Пускай работу принимает.

— Вы давно ее знаете, Филя?

— Кого? Хозяйку? — мастер смотрел на него оловянным, навеки заторможенным взглядом. В сущности, подумал Борис, они с мастером не только из разных социальных слоев, а скорее с разных планет.

— Что, хороша девка?

— Краше не бывает, — в тон ответил Борис.

— Не заглядывайся, побереги сердце. Толку не будет.

— Почему не будет?

— Она птица высокого полета, ты для нее по всем статьям мелковат. Хотя ты парень тоже не простой, это ясно.

— Чем же я плох, по-вашему?

— Не плох, мелковат. Не окреп еще. Таюшке надобны обоюдные мужики, чтобы взял и употребил. Не зарься на нее, токо пуп надорвешь. Для тебя больно, ей забава. Годок-два потерпи, укрепись как следует, хозяйство оборудуй, тогда, может, и тебе обломится.

— Не любите вы ее, Филя?

— Как тебе сказать, парень. Красоту нельзя не любить, ежели ты живой человек. Да ее красота чужая, не наша с тобой. Может, вообще не человечья. Вот, к примеру, как солнечный луч. Попробуй его полюби. Враз ослепит. Не знаю, поймешь ли мою аллегорию.

— Филя, вы раньше кем были, до пенсии?

— Обыкновенно, кем. В войсках служил. На заводе работал, пока не прикрыли лавочку. Тебе почему интересно?

— Зачем же вы с ней связались, если она чужая?

Оловянные глаза старика озарились печалью.

— Не связался — и тебе не советую. Кто плотит, тому помогаю. А деньги нынче сам знаешь у кого.

— У кого же?

На это мастер не ответил, его откровенность имела четкие пределы. Старик любил порассуждать вокруг да около, но редко позволял себе неосторожные замечания в чей-то конкретный адрес. Не иначе, сказывалось совковое прошлое. Борис почитывал газеты и в телевизор заглядывал одним глазком. Восемьдесят миллионов в лагерях, остальные в очереди за колбасой: поневоле научишься держать язык за зубами. Выросший в свободном рыночном обществе Бориска относился к людям из прошлого, как и большинство его сверстников, — с сочувственным презрением. Прожили как во сне, так и не поняв, зачем родились. Целых семьдесят лет, десяток поколений, растертых в лагерную пыль. Кладбище неосуществленных желаний и пустых надежд. Понятно, что ослепительная Таина, с ее резкостью в словах, с непомерными амбициями, абсолютно раскрепощенная, — представлялась Филе исчадием ада, хотя он не говорил об этом впрямую.

Дозвонился Боренька с первого раза и, как всегда, с замиранием сердца услышал глуховатый голос, в котором было такое множество оттенков, что перехватывало дух.

— Это Борис.

— Привет, малыш. Какие-то проблемы?

Попробовал бы кто-нибудь другой назвать его «малышом».

— Все готово, Таина Михайловна.

— Ну да? — обрадовалась работодательница. — Молодцы. Ждите. Через час приеду.

Не через час, конечно, но ближе к вечеру прикатила на новеньком «мерсе-600» черного цвета. Привезла две сумки продуктов и питья. Никогда не забывала о хлебе насущном, что трогало Бориску до слез. Его самого спроси, что он ел на завтрак — вряд ли вспомнит.

Прошли сразу в гараж, где работники дали полный отчет. Столько материалов израсходовано, столько затрачено человеко-часов. Вот черепаха-мама, а вот ее детишки. Вся начинка аналогична сорока килограммам тротила, но изюминка не в этом. При правильном расположении черепашек по отношению к маме сила направленного взрыва способна, пожалуй, поднять на воздух пятиэтажное здание, сооруженное из обыкновенных металлобетонных блоков. Все согласно заказу, плюс эстетическая составляющая.

— Фантастика, — скромно заметил Борис. — Сверхмощная взрывучесть обуславливается тем, что…