Реквием по братве

Боря Интернет, новейшее приобретение Таины, впоследствии ему признался, что тоже чувствовал что-то подобное. Правда, интеллигентный юноша выразился более элегантно. Он сказал:

— Верите ли, Володя, смерть, ужас, да?! Нелепое нагромождение абсурда, а у меня такое ощущение, будто я Ива-нушка-дурачок, который вынырнул из кипящего котла. Обновление! Катарсис!

Кныш напомнил:

— В этом катарсисе, Боренька, откинулись двенадцать человек. И как минимум сорок раненых.

— Ну и что?! — вспылил Интернет. — Какое это имеет значение? Не мы выбираем время, оно выбирает нас. Вы, Володя, видите во мне книжного мальчика, банкирского сыночка, но я не тот, каким был вчера.

— Да я разве спорю, — Кныш улыбался снисходительно. — Братву надо пропалывать. Тогда она в корень идет.

— Дело не в этом, — горячился Интернет. — Возможно, для вас это рядовой эпизод, а для меня взрыв в «Ласточке» — событие мировоззренческого масштаба. Я стал другим человеком. Хуже или лучше — неважно. Я стал самим собой.

— Убийцей? — уточнил Кныш.

— Убийство в сегодняшнем мире такое же архаичное понятие, как любовь. Ни того ни другого больше нет в природе. Человечество поднялось на последнюю ступень эволюции. Очистилось от тысячелетних моральных химер. В Зтом, если угодно, истинный смысл апокалипсиса. Человек подошел к пределу, за которым пустота. Небытие. Или новое существование по новым правилам. И главная примета: он сам берет на себя ответственность за выбор пути. Это право человеком выстрадано на кровавом пути эволюции. Сегодня государство рухнуло. Гомо сапиенс остался наедине со своей сущностью. Никто не сможет удержать его от полной аннигиляции, от распада, но в то же время впервые за всю историю вида у него появилась возможность создать новую, абсолютную модель бытия. Вы согласны со мной, Володя?

— Конечно, согласен, — кивнул Кныш. — Еще немного побегаешь у Тинки на поводке, а потом тебя подлечат, если успеют.

— Кажется, вы ничего не поняли, Володя, — огорчился Интернет. Его серые очи пылали невыносимым вдохновением, и Кныш его жалел. Он много раз видел, как у молодых парней, хлебнувших крови, ехала крыша: почти всегда этот процесс сопровождался горячечным словесным поносом. В мужчине, перед тем, как он озверевал окончательно, происходила какая-то солнечная вспышка, мутация, носившая иногда затяжной характер. В этот опасный период, подобный скарлатине, любой человек был уязвим, словно парящая в воздухе мишень. По прикидкам Кныша, у гениального студента период горячки, сопутствующей превращению в зверя, мог затянуться вообще на годы, по той простой причине, что природа не отпустила ему ни капли сердечной энергии, необходимой для боя. То, что он уцелел в «Ласточке», всего лишь счастливый случай. Кныш сказал об этом принцессе:

— Поберегла бы мальчишку. Он же мягонький, как воск.

Принцесса смиренно ответила:

— Ты прав, я погорячилась. Но мне казалось, ему необходимо через это пройти.

— Это тебе, девочка, необходимо каждого попробовать на зубок. Не понимаю я этого.

На самом деле, понимал. В принципе Таина действовала правильно. Проверяла своих людей на излом, как ветеринар определяет здоровье лошади по зубам. Она затеяла свою маленькую войну в Москве, где ошибиться, как на минном поле, можно было только один раз.

Из болванки, из диктофонной записи с не очень качественным звучанием, сделанной ею во время встречи с Черным Тагиром, Боренька слепил дискету, цена которой была не меньше полумиллиона «зеленых». Кныш по собственному почину помогал ему в работе, с восхищением следя за умными, точными, изобретательными манипуляциями со звукозаписывающей техникой. Вот тут с Интернетом никто не мог сравниться. Упорно, забыв о времени, он подчищал, компоновал, перезаписывал сотни раз, добиваясь такого уровня, что хоть сразу посылай на техническую экспертизу. Таина приехала в «Кентавр» под вечер принимать работу — и тоже осталась довольна.

На пленке было зафиксировано несколько фрагментов якобы подслушанных разговоров (уличные шумы, посторонние детские голоса, придававшие тексту почему-то особую убедительность). По сути, коммерческую ценность представляли только два куска. На первом Черный Тагир, явно чем-то раздраженный и очень немногословный, «заказывал» Рашида-борца, человека легендарного, подмявшего под себя половину московских группировок. Интересы бакинского магната простирались от бензиновых автоколонок до наркотиков, но примечательно не это. Московские воротилы, как правило, действовали с большим разбросом, не утруждая себя узкой специализацией; и когда сталкивались на каком-нибудь спорном пятачке, то обыкновенно забивали друг друга до смерти (чаще всего в буквальном смысле). Этот обычай был в ходу как у мелких хищников, так и у крупных, связанных с правительственными кругами и президентской головкой акул, но Рашид-борец стоял в российском бизнесе особняком, олицетворяя своей персоной как бы возможность благородного поведения даже в таком деликатном деле, как дележка обкусанного со всех сторон российского пирога. Молва приписывала ему необыкновенные нравственные качества, а также глубокий государственный ум: на его счету по самым строгим подсчетам было не больше десяти трупаков, да и то все — его конкуренты, сломавшие шею в столкновении с ним, погибшие на первом этапе реформ, когда на кону стояла государственная собственность и не убивать считалось западло. Пресса и телевидение частенько сравнивали Рашида-борца то с Махатмой Ганди, то со Столыпиным, приводя поразительные примеры его коммерческих озарений и миролюбия. Выдавливая конкурента с игрового поля, Рашид-борец не нанимал киллеров, как другие, не вываливал на экраны горы компромата, а стремился договориться с соперником полюбовно — и чаще всего добивался успеха. Он предлагал побежденным сотрудничество, щедро платил откупное, оставлял капиталец на разживу, то есть искал всякие пути для бескровного разрешения вечных споров между группировками и кланами, к тому времени целиком поделившими россиянские богатства без права возврата. Его авторитет в бизнесе и среди избирательного электората был столь велик, что поверженные в прах новые русские сохраняли к нему чувство глубокого уважения и даже благодарности. У всех на памяти характерный случай, когда некто Прохорович, мелкий финансист, занимающийся поставками оружия на Кавказ, взятый в оборот людьми Рашида-борца, дал обширное интервью для программы «Герой недели». Интервью он давал в больничной палате, с переломанными конечностями, подвешенный к потолку сложной системой грузов и противовесов. Мечтательно улыбаясь, Прохорович на весь мир заявил, что счастлив оттого, что нарвался не на какого-нибудь проходимца и лиходея, а пострадал от благородной руки великого человека и гуманиста. «Рашид Львович Оглы-бек, — сказал он, прослезясь, — вчера навестил меня самолично. Привез полную сумку гостинцев, в натуре. Пообещал, когда вылечусь, взять к себе в аппарат. На хорошую должность… Редкой души человек, такие рождаются раз в столетие. И то не в России».

На фрагменте пленки, который сляпал Боренька Интернет, звучал такой текст:

«Голос Черного Тагира'.

— Месяц сроку даю… чтобы эту жирную свинью урыть… надо уложиться.

Неизвестный:

— На «лимон» потянет, хозяин. К Рашиду подобраться трудно. Охрана сильная. Как у Ельцина.

Черный Тагир:

— Пусть «лимон». Пусть два. Хорошо надо сделать, громко. Бакинская сука совсем оборзела.

Неизвестный:

— Что значит громко? Из гранатомета размазать?

Черный Тагир:

— Хоть из стингера… Пусть кишки до небес летят. Подлюка двуличная: с арабами скорешился. Абрамыча купил. Всех купил. Меня не купит. От меня ему будет харакири. Тянуть нельзя. Через месяц он в Штаты удерет. Оттуда труднее достать.

Неизвестный:

— Уберем Рашидика, хозяин, не сомневайся. За «лимон» шайтана уберем.

Черный Тагир:

— Этот хуже шайтана. Он нас русским продал. С Чириком химичит. Трубу хочет распилить. Я ему хобот распилю…

Не подведи, брат. Каху возьми с собой. Я говорил с Кахой. Он с нами. Все честные уважаемые люди с нами. С Рашидом собаки…»

Дальше неразборчиво, голоса заглушились естественными помехами, как бывает, когда объект удаляется слишком далеко от микрофона.

Второй кусок пленки, представляющий коммерческую ценность, содержал в себе несколько обрывочных фраз, произнесенных Тагиром, судя по всему, в любовной горячке. Фрагмент был произведением чистого компьютерного искусства. У слушателя создавалось ощущение, что он не только присутствует при беседе, но и видит, как Тагир обслуживает свою подружку так, что от нее перья летят. Стоны, звуки ударов, хруст разрываемых тканей. Антураж соответствовал репутации любвеобильного Тагира, склонного к садизму. Кто знал Тагира, тот не удивлялся, когда из его покоев слуги выносили поутру какую-нибудь растерзанную, с перекушенной веной бабенку. Зато Тагир мог не опасаться, что ночная откровенность выйдет ему боком. Для непосвященного фразы на дискете не несли в себе важной информации, но именно для непосвященного. Участникам мистического действа, именуемого российским бизнесом, похвальба пьяного, куражного Тагира давала массу бесценных сведений — имена, прозрачные намеки, мелькнуло даже название банка в Толедо, где, по контексту разговора, Тагир за минувший год намыл не меньше трех «арбузов».

— Наивно, но убедительно, — сказала Таина, внимательно прослушав дискету до конца. — Тебе как кажется, Володечка?

Кныш привычно напрягся от невероятного, вернувшегося из юности обращения — Володечка.

— Боря головастый. Но продать это будет трудно.

— Почему?

— Вслепую Рашид не купит. А когда прослушает, за что платить? Заколдованный круг получается.

— Я могу сделать копию, — вмешался Боренька, разомлевший от похвалы предводительницы. — Полуфабрикат. Компьютерный фантом.

Кныш и Таина смотрели на него в недоумении. Боренька развил мысль:

— Ну, представьте, покупатель услышит только часть записи. Остальное — пш-шик! Ему же захочется получить пленку целиком.

— Очень головастый, — уважительно повторил Кныш. — Но вы не знаете Рашида.

— Объясни, — попросила Таина.

— Он боец, а не мыслитель. Чтобы начать действовать, ему достаточно узнать об опасности. На все остальное ему наплевать. На все пленки.

— Мальчики, — прощебетала Таина. — Как приятно с вами пообщаться! Но неужели вы думаете, что мамочка, заказывая товар, заранее не подумала, как его сбагрить?