Реквием по братве

Каха издали дружелюбно развел руки с открытыми ладонями, показывая, что у него нет дурных намерений, и Рашид-борец почувствовал облегчение, сравнимое с тем, какое испытывает человек, удачно приземлившийся с нераскрыв-шимся парашютом. Они обнялись, не обращая внимания на гомонивший вокруг бестолковый столичный люд. От их соприкосновения по паркету рассыпались белые искры, как при соединении двух оголенных электрических проводов.

Отстранясь и приветливо глядя в жуткие глаза снайпера, Рашид-борец мягко укорил:

— Зачем такие хитрости, Каха? Разве мы чужие? Почему не приехал прямо ко мне?

— Значит, не мог, бек. Наверное, догадываешься — почему.

Рашид-борец, конечно, догадывался, но сделал недоуменное лицо.

— Объясни, буду знать.

— Лучше не здесь… Давай спустимся вниз, там есть тихое местечко.

— Давай спустимся, — согласился Рашид, которого немного смущала спортивная сумка с раздутым брюхом, висящая у Кахи на боку. Что в ней могло быть?

Каха привел его в маленький бар, где, кроме стойки с накрашенной девкой-барменшей и нескольких пластиковых столиков с хрустальными пепельницами, никого и ничего не было. Со стен стекала негромкая музыка. Действительно, удобное место для беседы.

Каха по обязанности младшего по возрасту принес от стойки тарелку с солеными орешками и две круж-ки пива. Рашид слышал, как он обменялся любезностями с накрашенной девкой, будто со старой знакомой, и это было непонятно. Неужто Каха изменил своим привычкам и остановился в этой мышеловке, контролируемой кем угодно, но только не братьями по вере? Обычно, наезжая на Москву, и это все знали, Каха кочевал с квартиры на квартиру, нигде не задерживаясь дольше, чем на сутки, и это было разумно. Еще шесть лет назад за его голову гяуры объявили награду в сто тысяч долларов, деньги немалые. Кто поручится, что даже среди соплеменников, особенно среди тех, кто долго ошивался в Москве и пропитался ее гнилью, не найдется продажная, алчная сволочь… да и личных врагов у Кахи немало, затаившихся, опасных… Кажется, «Президент-отель» совсем не то место, где Каха мог беспечно расхаживать, как по родному аулу.

— Напомни, брат, — лучезарно улыбнулся Рашид, — когда мы виделись в последний раз?

— Три года назад… В Махачкале.

— Да, верно… На съезде старейшин… Ты был в черкеске с голубыми галунами… Помню, Каха. Три года, а будто целая жизнь прошла. Столько ужасных потерь… Но ты все такой же, молодой, сильный, неукротимый. Это прекрасно.

Каха едва заметно поморщился, поднося кружку к губам. Он не улыбался. И сумку не снял с плеча.

— Извини, досточтимый бек, у нас не так много времени…

— Слушаю тебя, сынок.

Каха в задумчивости пожевал яркими губами, подыскивая слова, чтобы начать разговор, что было на него не похоже. Он и сам это понял и рубанул напрямик:

— Ты наказал Черного Тагира, бек… — Рашид-борец протестующе поднял руку, но Каха спокойно продолжал: — Нет, нет, я не имею к тебе претензий. Тагир не мой родич, хотя у нас были общие дела. Он остался мне должен… Мы были, как у вас говорят, партнерами.

— Хочешь, чтобы я уплатил его долг? — высказал предположение Рашид, надеясь, что этим все и кончится. Заплатить Кахе он готов был немедленно — и по многим причинам.

— Пей пиво, ата, — усмехнулся снайпер. — Вкусное, английское. Я раньше пил немецкое, теперь пью английское. У них вода лучше… Тагир должен мне не деньги.

— Что же тогда?

— Он всегда играл две игры, и одну игру играл против меня. Я хотел забрать его жизнь, но ты опередил меня.

— Вон как. Прости, я не знал.

— Тагир всех обманывал, он был предатель. У него денег полные штаны, а его земляки помирают от голода. Он был плохой человек. Только одного из всех нас он никогда не подводил, это тебя, ата. Он тебя уважал. Поэтому я удивился, когда узнал, что ты его наказал Рашид-борец нахмурился, почувствовав в словах абрека насмешку.

— Это пустые слова, Каха-джан, если ты не можешь доказать.

— Конечно, могу, — грозный абрек чему-то радовался, но за хитрыми движениями его ума трудно уследить. Однако, подумал Рашид, ты ошибаешься, парень, если хочешь со мной шутки шутить. Еще не родился человек, которому это сойдет с рук. Вслух пробурчал:

— Докажи, пожалуйста.

— Я понимаю, тебе обидно слышать такое, — сочувственно заметил Каха. — Не принимай близко к сердцу. Самый лучший охотник иногда стреляет в молоко. Мудр лишь тот, кто вовремя признает свои ошибки.

Рашид-борец побледнел: давным-давно никто не смел читать ему поучения.

— Что ты хочешь, Каха?

— Немного денег за услугу. Деньги нужны не мне, братьям в горах, — угольные глаза абрека словно задымились. — Вы все, ата, богатые московские бизнесмены, иногда забываете о своих братьях, которые воюют за вашу свободу.

Огромным усилием воли Рашид подавил подступающий к горлу гнев.

— За что я должен платить?

Оглянувшись по сторонам — в баре появилось еще двое мужчин, но они пили водку за стойкой, — Каха поставил на стол свою сумку, расстегнул лямки, хрустнул молнией — и выложил перед Рашидом матерчатый сверток. Продолжая загадочно улыбаться, распутал узел — и на пластиковую поверхность вынырнула человеческая голова — с выпученными в последнем крике безумными очами, с окровавленными, почерневшими тесемками кожи, свисающими с неровного среза.

— Ну и что? — спокойно спросил Рашид.

— Погляди внимательно, досточтимый.

Рашид вдруг прозрел: это же старый колдун, к которому он недавно наведывался. Лукавый дед открыл ему, где находится племянник. И предупредил о приходе синего человека с дурным известием. Рашид-борец запомнил озорную белую прядку на лбу, сейчас похожую на приклеенное птичье перо.

— Каха, зачем ты убил старика? Он тебе мешал?

— Нет, не мешал. Я хотел узнать, на кого он работает.

— Убери, — брезгливо сказал Рашид. — Люди смотрят, нехорошо. Тут кушают, пьют. Надо иметь уважение, Каха.

Джигит завязал мертвую голову в узелок и спрятал в сумку.

Рашид-борец внезапно почувствовал острую жажду и отпил сразу полкружки пива. Он не очень удивился бы, если бы Каха достал из сумки голову Арчи. Его гнев утих, но сердце ныло.

— Я сразу понял, что тебя обманули, — Каха потер висок рукой с короткими, толстыми, будто обрубленными пальцами. — Но за Тагира кто-то должен ответить, да? Я выследил этих собак. Колдун один из них. Остальных я тоже знаю, но пока не трогал. Я подумал, ты сам захочешь с ними поговорить. Они посмеялись над тобой, досточтимый, и, наверное, до сих пор смеются. Русские свиньи очень смешливые, пока их не посадишь на кол.

— У меня есть пленка… Тагир нанял кого-то, чтобы меня убить.

— Пленка есть у всех, — согласился Каха. — Но на пленках нет правды. Пленка — это наживка, блесна. Ты тоже можешь сделать такую пленку, если захочешь.

— Я не смогу, — Рашид возражал ехидному абреку по инерции, он ему уже поверил. Все это походило на бред, но, увы, не было бредом. Каха был не из тех, кто унижает себя ложью. Боевые уловки — совсем другое дело. Конечно, Каха мог ошибаться, но чутье подсказывало Рашиду, что его провели — подло, нагло. Перед глазами возник русоволосый парнишка в синей рубахе, какой-то весь побитый, одноглазый — ну как можно было довериться такому? У него все было написано на поганой слащавой морде. Кто-то наслал на Рашида морок, может быть, вот этот старый колдун, чья отрубленная башка в сумке у доблестного Кахи.