Реквием по любви. Грехи отцов

– Ты на кого быкуешь, выродок? Кого на перо посадить вздумал? Меня? Меня, бл*дь? Да кишка у тебя тонка! Ты такой же слабак, как и папаша твой!

– Сука! – взревел Гордеев, безрезультатно пытаясь вырваться. – Не смей порочить его память своими погаными речами! Убийца! Чертов убийца!

– Пока все верно! – глумился тот, словно наслаждаясь болью Андрея. – Я…

И тут он заметил их. Пашку и Лизу, стоящих рядом друг с другом.

Заметил, и резко замолчал, напряженно сглатывая. Бездействовать и дальше было нельзя. Медленно приблизившись к Соколовскому-старшему, она горько усмехнулась, распознав жгучий страх в его бегающих глазах.

– Помнишь, что я сказала тебе, когда ты убил Даню? Помнишь?

Мужчина молчал, и тогда Лизавета закричала, не сдержав злости:

– Кивни, если помнишь!

Секунда. Другая. Наконец, он выполнил ее просьбу.

Но она все же повторила свое обещание, с ненавистью выплевывая слова:

– Я буду рядом, Шмель! Я буду рядом!

Переключив внимание на Андрея, Лиза попросила немедленно освободить друга. Тем более, безоружным он уже не представлял угрозы для окружающих. Но ответы на вопросы ему все еще требовались. Потому он и предстал перед своим кровным врагом, гордо расправив плечи.

– Может оно и к лучшему! – заявил до неузнаваемости изменившимся голосом. – Руки об тебя марать, и жизнь свою коверкать – то еще удовольствие! Но я хочу знать, за что? За что ты заживо сжег моих родителей? Что тебе сделал мой отец? В чем провинилась моя мать?

Соколовский снова расхохотался, а после ядовито выплюнул:

– Твой драгоценный папочка сделал из меня настоящее посмешище! Превратил в рогоносца! А я его – в живой факел. Все честно!

– Чего? – ошарашенно.

– Да, он с завидной регулярностью нырял под юбку к моей жене! – пояснил Шмель.
– А мамаша твоя, тупорылая, даже не догадывалась об этом. И так, к слову, я до сих пор не уверен, что Вика – моя дочь. Новость дня, мелкий ублюдок: возможно ты кувыркаешься со своей сестрой! Как тебе такое?

Гордеев застыл, явно шокированный его словами. Побледнел. Стиснул кулаки. Но Лиза была не в состоянии морально поддержать друга.

Все ее рефлексы обострились. Все инстинкты взбунтовались. Каждой клеточкой своего жутко наэлектризованного тела она ощутила на себе подавляющую ауру Похомова. Его бешеную, сумасшедшую, ни с чем несравнимую энергетику. Нутром почувствовала приближение своего хищника, и блаженно прикрыла веки, едва сдерживая предательский стон, когда он подошел к ней вплотную, со спины, и внезапно заключил в свои давящие объятия, перехватив руками поперек талии. Сердце зашлось в груди с невероятной мощью и скоростью. Прикосновения Дмитрия ощущались ударом оголенного электрического провода по нежной чувствительной коже.

Его частое тяжелое дыхание на ее волосах – языками пламени. Лиза терялась во времени и пространстве. Ее конечности сделались ватными, и воздух закончился в легких. С губ в ту же секунду слетело тихое, едва различимое:

– Дима…

– Не дергайся! – хриплый шепот на ухо. – Не вырывайся. Иначе не сдержусь.

– От чего? – полюбопытствовала она, замирая от волнения.

– Лучше тебе не знать, Кроха! Лучше тебе не знать! Просто. Не. Шевелись.

Она и не собиралась, млея в его руках все сильнее с каждой секундой.

– Ты лжешь! – ворвался в сознание громкий, полный горечи, возглас Андрея. – Твоя ненависть к моему отцу настолько сильна, что даже сейчас, спустя годы, тебя коробит от одного лишь его имени! Думаешь, я поверю, что ты оставил бы Вику в живых, хоть на минуту усомнившись в своем отцовстве? Нет! Она – твоя дочь. Твоя! И ты выяснил это наверняка. Давным-давно. Но, знаешь… мне плевать на ваше с ней родство! Действительно, плевать. И я только сейчас это понял. Я люблю ее! Я верну ее! Я женюсь на ней! А ты… рви на себе волосы, паскуда! Понятия не имею, сколько еще ты проживешь, но… каждое мгновение своей проклятой жизни знай: твоя дочь будет носить его фамилию! Твои внуки будут называть его – дедом, а меня отцом! Твои внуки... продолжат… его род! Как тебе такое?

* * *

Шмеля перекосило от ярости. И похоже, у него окончательно отключился мозг. Словно не замечая людей, столпившихся вокруг, в том числе и своих конвоиров, он издал совершенно нечеловеческий рев, и кинулся на Андрея. Разумеется, ему не позволили и шага ступить. Сразу же утихомирили, саданув прикладом автомата в живот. А как только мужчина сложился пополам от боли, и зашелся в приступе кашля, его полностью обездвижили. В Гордеева от этого зрелища, точно бес вселился. Он принялся хохотать в голос, и никак не мог успокоиться. Так и ржал до тех пор, пока не сдали нервы у Похомова. Еще крепче стискивая Лизу объятиях, он рявкнул:

– Малой, хлебало завали! Не хер тут соловьем заливаться!

Подействовало. Резко придя в себя, друг прочистил горло, буркнув тихо:

– Прошу прощения.

– Тебе разрешали приближаться к старшими? – требовательно прогромыхал Дмитрий. – Разрешали стоять рядом с ними? Разрешали рот раскрывать?

– Нет.

– А-ну… потерялся в толпе! ЖИВО. И без тебя напряга хватает!

Смиренно кивнув, Андрей подошел к ним вплотную. Улыбнувшись, нежно погладил Лизу по щеке. Чувствуя тоску и тревогу, ногтями раздирающую грудную клетку, девушка перехватила его руку. Крепко сжала, и взмолилась:

– Уезжай! Пожалуйста. Прошу тебя. Ступай к Паше, и уезжайте оба!

В ответ стиснув ее пальцы до боли и хруста, друг уставился на нее не мигая.

– А ты как же? – в глубине его темных глаз плескалось беспокойство. – Неужели думаешь, что я смогу оставить тебя здесь, а сам - спокойно свалить?

– Дрю, я…

– Тебе не придется этого делать, - вмешался Дмитрий. – Она поедет с вами.

– Другой разговор! – воодушевился Гордеев. – Тогда, погнали скорее. Меня бомбит уже от некоторых мразей!

Лиза опешила, будучи не в силах смириться с услышанным.

Отказаться от всего, пребывая буквально в шаге от истины?

Безумие, не иначе. Хватая воздух ртом, она попыталась возразить:

– Я не могу. Мне нужно…

Не позволив договорить, Похомов стремительно развернул ее к себе лицом. Встряхнул, надеясь вразумить. И прогромыхал металлическим голосом:

– ТЫ. ЕДЕШЬ. С НИМИ!

– Нет, я остаюсь! – возмущенно. – Мне еще есть, что поведать окружающим!

Он угрожающе навис над ней, опаляя ее губы своим частым горячим дыханием. На лице пляшут желваки. Вместо глаз – чертова огненная бездна.

Казалось, сорвется. Поцелует. Заткнет ей рот своим. Голодным зверем вгрызется в ее губы. Видела. Чувствовала. И… ждала, трепеща каждой клеточкой души. Забыв о существовании публики. О правилах и запретах.

Тело превратилось в один большой нерв. Оголенный и натянутый до предела. Однако, она ошиблась. Сжав губы в тонкую линию, и гневно прищурившись, Дмитрий схватил ее за горло. И Лиза осознала свою ошибку. Она невольно сделала то, чего не позволяла себе прежде. Посмела перечить ему при всех, тем самым оспаривая его авторитет. И он вынужден был публично приструнить ее. А как иначе? Жестокий мир. Жестокие нравы.