Реквием по любви. Грехи отцов
Шрифт:
Что же, Верещагин не оставил ей выбора.
Пришлось идти на крайние меры, дабы сохранить имеющуюся дистанцию.
— Я так не думаю! — демонстративно уперла руки в бока, пытаясь казаться более грозной. И окончательно объяснить Матвею свою неизменную позицию. Намертво вдолбить ее в его воспаленный мозг. — Еще хоть раз выкинешь… нечто подобное, и будь уверен, об этом обязательно узнает мой дядюшка!
— О чем, Лизонька? — он чересчур наигранно пожал плечами. — Ничего не было!
Вся способность говорить улетучилась в тот же миг. Лиза поперхнулась от его наглости. Закашлялась. И ведь
— Я должен был тебя остановить, только и всего. Любым доступным мне способом. Воспринимай все это как шоковую терапию. Весьма и весьма действенную, должен заметить!
— А я не лабораторная крыса, чтобы ставить на мне…
— Ты знаешь, чья это женщина, Матвей?
Невероятно легкой и мягкой для своего телосложения поступью к ним приблизился Алексей Гордеев, застав их врасплох. И если Лиза облегченно выдохнула, зная, что в его обществе ей ничего не грозит, то Верещагин ощутимо напрягся, сверкая недовольным грозным взглядом.
— Я знаю, чьей она… БЫЛА! — сказал, как отрезал. Даже в воздухе запахло металлом. — А также, что быть с ним ей уже никогда не позволят!
Алексей коротко хохотнул:
— Хотел бы я взглянуть на смельчака, который сможет Борзому что-то запретить. Запретить, без последствий!
— Скоро такой появится, — явный намек на Бориса. — Очень скоро.
— Не заглядывайся, Матвей! — рявкнул вдруг Гордеев тоном, от которого по спине у Лизы расползлись табуны мурашек. А едва успокоившееся сердце вновь зашлось бешеным ритмом. Этот человек – эталон спокойствия, уверенности и сдержанности – мог… ТАК разговаривать?! — Тебе ли не знать, он за свое…
Алексей замолчал, покосившись на побледневшую до состояния бледной поганки девушку, а после продолжил куда мягче:
— Не дури, в общем. Целее будешь.
— Спасибо! Но ни в советах, ни в заботе я не нуждаюсь.
— Зря! — Гордеев кивнул на Лизу. — Судя по ее реакции, ничего тебе не светит. Его она! До мозга костей – его.
Конечно! От макушки до кончиков пальцев. До последнего вздоха!
— Когда Прокурор объявит Дмитрия своим преемником, все будет кончено.
— Не гони коней. Смотрящий без срока за плечами? Нонсенс! Велика вероятность, что народ откажется под ним ходить. И тогда Борзый будет свободен от своих «обязательств». Как думаешь, кого он вернет себе в первую очередь?
Матвей передернул плечами и улыбнулся столь лучезарно, что зажмуриться захотелось, лишь бы не видеть:
— Воровской кодекс… вещь неоднозначная. Конкретики-то никакой, по сути. А срок у него имеется. Нигде ведь не прописано, что он должен быть реальным, а не условным. Да и реальная статья у него что надо! Уважением среди наших пользуется!
В горле встал ком. Лиза знала, о чем речь. Знала…
Егор. Жуткая расправа, преследующая его в кошмарах по сей день.
Каким-то чудом ему дали за убийство условный срок вместо пожизненного заключения. Она подозревала, конечно, что чудом являлся Ювелир собственной персоной. Но… была ему за это лишь благодарна.
Алексей осуждающе покачал головой:
— Все никак смириться не можешь, что Даню посадили…
—
Мой брат – жертва несовершенства судебной системы! — громогласно перебил его Верещагин. — Он с толпой дрался и не мог знать, что один из нападавших ласты склеит. Банальная самооборона. А Дмитрий за своего Егора мстил намеренно. Мстил ТАК, что старшие в ах*е пребывали, не в силах его угомонить. И ничего…— Захлопнись уже!
— Ему было за что на зоне чалиться, Гордей! Мы оба это знаем!
— А здесь что, сука, святые собрались? И тебе есть за что, Матвей! — ответил совершенно спокойно. — И мне. Однако ни один из нас даже условки не имеет. О какой справедливости ты тут бормочешь?
Они замолчали оба. Казалось, и о существовании Лизы забыли.
А она и дышать-то старалась через раз, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Наконец ей стала понятна причина натянутых отношений между Димой и Матвеем, о которой умолчал Даня. Верещагину было обидно за брата, которого осудили несправедливо, в то время как Похомова подобная участь миновала. Благодаря связям.
— Ты так сильно желаешь видеть Дмитрия смотрящим, - задумчиво протянул Гордеев.
– Неужели, когда ему город передадут, сможешь подчиняться, учитывая вашу взаимную… симпатию?
— Смогу! И буду! – жесткий ответ.
– Вопреки всему… я уважаю его. И благодарен ему. За брата.
— Похвально, — усмехнулся Алексей. — А то я, грешным делом, подумал, будто ты мечтаешь об этом по иным причинам! Надеешься, что он лишится всяческих прав на девчонку, как только вступит… в должность!
— Не без этого!
— Напрасно, — продолжил философствовать Гордеев, поглядывая на Лизу так… будто информация предназначалась именно для нее. Мотай, мол, на ус и делай выводы. — Семью и детей ему иметь, разумеется, будет нельзя. Но ведь неузаконенные отношения еще никто не отменял. Он – живой мужик с естественными потребностями. Кто-то же должен согревать его постель – без претензий на совместное будущее.
Поняв, куда он клонит, Матвей рассвирепел:
— И всю жизнь быть его подстилкой? — сурово выплюнул. — Прокурор никогда не одобрит подобную связь. Никогда! Речь о его племяннице.
— Прокурор не вечен. А Лиза еще слишком юна, чтобы задумываться о детях. Современные женщины, знаешь ли, рожают после тридцати. У них с Дмитрием в запасе есть – ни много ни мало – десять лет. И посвятить эти годы они могут исключительно друг другу.
Господи! Да как же она сама-то не додумалась?
Пришлось спешно зажать рот ладонью, дабы не завопить во всю мощь голосовых связок от переполнившей ее радости.
Его шл*хой! Его подстилкой! Кем угодно пускай считают!
Ей побоку чужое мнение. Лишь бы рядом с ним быть.
— И это далеко не единственный возможный вариант, — продолжал Алексей, чеканя каждое слово. — У Борзого в башке не мозг, а микрочип – и не такое придумает, чтобы девочку свою вернуть. Так что, Матвей, закончим тем, с чего начали – не заглядывайся на нее!
Не выдержав, Лиза расхохоталась. Глупо. Громко. Заливисто.
А после, впервые с момента их знакомства, кинулась на шею Алексей и смачно расцеловала его в обе щеки, буквально обескураживая его своим далеким от адекватного поведением.