Реквием по любви. Грехи отцов

Лиза уставилась на него с таким презрением, что самой тошно стало.

— Из-за меня умерли невинные люди! — закричала она надломившимся голосом. — Ты серьезно думаешь, что мне сейчас есть дело до сохранности моего тела? Я уже хочу сдохнуть! Уже! Я не знаю, как с этим… жить! Убийца! Чертов убийца! Чудовище! Дима растерзает тебя! Сделает со всеми вами все то, что вы сделали с моим отцом, ублюдки! Ненавижу… а-а-а!

Явно устав от ее гневной тирады, Шмель прямо за волосы поволок Лизу к машине. Не позволил подняться. Просто тащил вперед, вынуждая следовать за ним на четвереньках. Отчаянно брыкаясь, она со всей дури укусила его за ногу. Только тогда Соколовский отпустил ее, отвесив очередную пощечину за непокорность. Впрочем, именно этого она и ждала. Именно на это его и провоцировала. С готовностью встретив удар, Лиза вновь распласталась на земле. Но лишь для того, чтобы дотянуться до пистолета Дани. Тот все еще лежал в ладони своего хозяина. Манил. Притягивал. Казалось, что даже после смерти Верещагин продолжает защищать ее. Ей хотелось так думать.

А потому, сморгнув слезы, она наконец сжала в руках оружие и направила его на Шмеля. С предохранителя сняла, но прицелиться не получалось – слишком сильно тряслись руки. Глаза противника сперва увеличились от удивления, а после превратились в две маленькие щелочки.

Однако сам мужчина разразился громким лающим смехом:

— Не выстрелишь! — язвительно сплюнул он. — Не сможешь! Кишка тонка!

Тем не менее Соколовский медленно попятился назад. Она наивно полагала, что смогла напугать его, но… просчиталась. Он вплотную приблизился к Соне, о существовании которой все благополучно забыли, и, силой оторвав ее от Алексея, прижал к себе, прикрываясь ей, как живым щитом. А после приставил пистолет к ее виску. И внутри у Лизы все оборвалось от дикого примитивного ужаса. Душа буквально покрылась толстой коркой льда.

«Нет! — повторяла, точно мантру, вглядываясь в зареванное до неузнаваемости лицо подруги. — Нет, моя родная! Я не допущу этого!»

Судя по всему, Алмазова так сильно переживала за Гордеева, что до сего момента вообще ничего вокруг не замечала. Зато теперь прозрела.

Увидев безжизненные тела у их ног, она завизжала так громко, что птицы с ближайших деревьев испуганно взмыли в воздух.

— Беги, Лиза! — закричала Соня, дрожа всем телом. — Беги! Он не выстрелит, ты нужна им живой! Иначе он уже убил бы тебя. Беги, умоляю…

Лиза сморгнула набежавшие слезы и медленно покачала головой:

— Нет! Никто больше не умрет из-за меня!

— Рыжик…

— Прости!

— Лиза, нет!

Но было уже поздно. Она решительно отбросила в сторону пистолет.

Выдержав испытывающий взгляд Соколовского, устало выдохнула:

— Отпусти ее! Соня здесь ни при чем!

— Она – свидетель! — возразил мужчина, криво усмехаясь. — Она выдаст меня!

— Дима и так узнает твое имя с минуты на минуту, — парировала Лиза. — Твоей игре в двойного агента пришел конец. Ты и сам это прекрасно понимаешь. Сжалься. Она беременна. Беременных даже конченые маньяки не трогают.

Шмель задумался. Наконец, сжав губы в тонкую линию, он пробормотал:

— Складно воркуешь! Но… что я получу взамен на ее жизнь?

Осмотрев его долгим взглядом, Лиза тихо обронила:

— Мою покорность!

— В каком смысле?

Она ничего не стала объяснять. Просто кивнула на его автомобиль и прошептала, чувствуя, как от страха кишки узлом скручиваются:

— Поехали!

Глава 49

В то же самое время…

Как только Лиза и Соня (в сопровождении охраны) отправились на прогулку – а по факту навстречу Гордееву – Ирина Павловна тоже удалилась. Бесшумно прошмыгнула внутрь дома, где уединилась с Валентиной Степановной. Что до остальных… в их «развеселой» компании повисла гробовая тишина. Каждый в этот момент думал о чем-то своем. Кто-то нервно курил, приговаривая одну сигарету за другой. Кто-то пребывал в полной растерянности от сложившейся ситуации. А кто-то, снедаемый любопытством, тупо ждал дальнейшего развития событий.

Дмитрий же не обращал внимания ни на кого из присутствующих.

Будто конченый безумец, почти не мигая, он всматривался вдаль, провожая Лизу и ее спутников хмурым взглядом. Не мог отвернуться, и все тут.

Умом-то понимал – с ней отправились достаточно опытные ребята. Закаленные. Проверенные. Но на душе от этого… легче не становилось.

Так неспокойно было, что временами даже воздуха на полноценный бл*дский вздох не хватало. А дышал он часто и жадно. Но за грудиной, один черт, все сильнее и сильнее ныло. Сдавливало. Тянуло. Выкручивало.

Все его нутро противилось такому сценарию. Бунтовало. Интуиция нещадно шарашила по натянутым нервам. В сознании отчаянно пульсировало:

«Не отпускай! Не отпускай! Верни!»

Дмитрий даже машинально шагнул вперед да кулаки сжал до онемения пальцев. Но сам же себя и остановил, отмахиваясь от дурных предчувствий:

«Устал я, видимо. Загоняюсь уже! Все нормально. Они в безопасности. Да и кто станет рыпаться сейчас, зная, что вернулся сам Прокурор? Никто. Конченым дебилом нужно быть! Или на всю башку прип*зднутым!»

Здравое зерно в его рассуждениях присутствовало. Однако напряжение, сковавшее мышцы, не ослабевало. И сердце барабанило в висках все сильнее.

Повинуясь до жути странному порыву, он уже реально собирался окликнуть этих «гулён», дабы вернуть обеих домой. Но не успел. В последний момент к нему подошел Пашка. Ободряюще похлопав его по плечу, он тихо буркнул:

— Все нормально, брат?

Дмитрий встрепенулся, хрустнув позвонками затекшей шеи:

— Да. Пока – да.

— Слушай, что-то не торопится этот наш, — он покосился на собравшихся и закончил фразу более завуалированно: — информатор… с признанием…

— Все будет, Соколик! — холодно усмехнулся Похомов. — У него нет выбора!

В гнетущей тишине из-за стола поднялся Матвей. Игнорируя присутствие старших, подошел к ним. Всем своим видом он демонстрировал раздражение. И нетерпение. Скрестив руки на груди (чем уже взбесил Дмитрия основательно), он «предельно вежливо» уточнил:

— Я хочу знать, почему ты не отпустил меня с ними?

От его дерзости ярость кипятком разлилась по телу. Ошпарила кишки.

Играя желваками на скулах, Борзый прищурился, с вызовом глядя на Матвея.

— На то были причины! — произнес с притворным спокойствием.

— Какие?

— Веские!

Верещагин горько усмехнулся:

— Думаешь, это я? Думаешь, я – крыса?

— Я очень на это надеюсь! — отозвался Дмитрий, практически рыча. — Давно мечтаю всадить тебе пулю в лоб! Так хоть весомый повод появится…

Пашка предусмотрительно вклинился между ними.

— Так, мужики, — попытался их утихомирить, — хорош быковать-то!

Будто не замечая Соколовского, Матвей гневно прохрипел:

— Ты сильно заблуждаешься на мой счет! Да, мы с тобой терпеть друг друга не можем – это неоспоримый факт. Но я никогда бы не…

— Не трать слова! — резко прервал его Похомов. — Если ошибаюсь – извинюсь!

— На хрен мне не упали твои извинения! — устало бросил он, отступая на полшага. — Неспокойно мне! Неспокойно, понимаешь? Я пойду за ними!

— Ты завалишь хлебало и сядешь на место! — велел ему Прокурор тоном, не терпящим возражений. — Никто и шага со двора не сделает, пока я не узнаю имя той паскуды, которая прогнулась под моих кровных врагов! А любой, кто рискнет… с высокой долей вероятности… покойник! Усекли, детишки?