Реквием по вернувшимся

Искусственный интеллект не сумели создать, потому что неверной была сама предпосылка. Нейроны человеческого мозга не есть вместилище разума. Это всего лишь биологические терминалы, устройства ввода-вывода, обеспечивающие связь разума с внешним миром. Более того, каждый индивид являлся частью единого планетарного над-интеллекта, не подозревая об этом! Именно этот над-интеллект гасил все идеи, выбивающиеся из общего русла «познания», идеи, способные породить его конкурента.

Пришедшее во сне озарение было восхитительным, но требовало доказательств. А доказать не получалось, пока он оставался в силках над-интеллекта. Требовалось сбежать подальше от многомиллиардного человеческого муравейника. Виктору нужен был Дальний Космос.

Пришлось потратить время, переделывая собственное тело, тренируя его мышцы и реакции, пришлось зубрить неинтересные разделы кибернетики, но он своего добился. Он вырвался за пределы досягаемости человечества-монстра.

На корабле Виктора посчитали слегка сумасшедшим, и он старательно носил эту маску. Зато никто не набивался в друзья, никто не покушался на время, необходимое для экспериментов. Лишь один раз он испугался не на шутку – когда маленькая, настырная и большегрудая химичка попыталась вторгнуться в его личное пространство. Виктору сделалось дурно от одной мысли, что она подловит его где-нибудь и принудит… Повезло, женщина передумала, перестала его преследовать.

Впрочем, один человек на корабле был особенный. Пилот Ярослава – только её он мысленно называл по имени – отличалась от всех людей, с которыми Виктору приходилось сталкиваться. В её присутствии он не ощущал давления на свой разум. Это было странно и… приятно. Он не брался судить, красива Ярослава как женщина, или нет, – не считал себя знатоком в подобных вещах, а мнения мужчин на корабле были диаметрально противоположны. Но если бы ему позволили выбирать себе женщину, он бы выбрал эту. К сожалению, Ярослава была не из тех, кого выбирают, – она выбирала сама. И она уже выбрала.

А ещё она наверняка догадывалась, какую Задачу пытается решить кибернетик. Да он бы и сам рассказал – если бы она пришла и спросила. Ярослава не спрашивала, это ей было не интересно. Она решала собственную. Какую? Виктор не знал.

Спустя три с половиной часа координаты точки выхода были проверены и перепроверены. Коновалец вызвал рубку.

– Да, Витя, я слушаю, – в рубке дежурила Ярослава, навигатора видно не было. Поэтому Виктор осмелился улыбнуться.

– Расчёт по реперным квазарам закончен, – ему показалось, что женщина напряглась, готовясь услышать результат. – Корабль находится в локальном пространстве G00010496. Вышли согласно полётному заданию.

Он продолжал улыбаться, ожидая улыбки в ответ, – урок ведь сделан правильно. И Ярослава улыбнулась. Только улыбка у неё получилась какой-то… вымученной, ненастоящей.

Степан Маслов

Локальное пространство G00010496, 4 день экспедиции

Степан терпеть не мог эти первые сутки в чужом локальном пространстве.

Во-первых, потому что страшно. Бортинженер знал, как устроен м-двигатель до последнего микрона, наизусть помнил принцип его действия. И не доверял этой чёртовой технике ни на грош. Это Коцюба по своей наивности может задирать беличий носик – «па-ду-ма-ешь!» Степан-то знал, что масс-информационное преобразование не только красивый термин. Он проверял настройки двигателя перед разгоном. Да что настройки! Он чуял двигатель и корабль нутром – потому что был инженером от бога. А после гиперперемещения всё шло коту под хвост за одно мгновение. Потому что в другом локальном пространстве это был другой двигатель, другой корабль. И он, Степан Маслов, – не тот, кто был прежде. Понимать это было не то, что страшно – жутко!

Во-вторых, пока та же Коцюба отсыпалась в стасисе, ему приходилось пахать. Чуть ли не в буквальном смысле пахать – заново перебрать и перепроверить чёртов двигатель и чёртов корабль, чтобы задействовать то знание, которое не в голове, а в руках, чтобы снова почуять их своими. Чтобы у команды твёрдая уверенность была: случись что, двигатель не подведёт, системы жизнеобеспечения не откажут, корабль вернёт людей к родной Земле. Жизни их зависели в первую очередь от него, бортинженера Степана Маслова.

И в-третьих – неприятно было, что Буланов становился капитаном на это время. Не нравился ему этот сыч надутый, гориллоид, кичащийся своей принципиальностью, и всё тут! А кому понравится чмо такое? Губы бантиком, глазки маленькие, как у поросёнка, на голове ёжик неопределённого цвета. Чувство юмора атрофировано, полчаса думает, прежде чем что-то скажет. Закроется у себя в каюте и сидит там, неизвестно чем занимается. На голографию жены дрочит, не иначе, – такой же, как и сам, замухрышки. А скопидом, каких поискать! На кой он эти деньги коллекционирует? Тысячу лет жить собирается, что ли?

Причины ненавидеть первые сутки в чужом пространстве у Степана были основательные. Но в эту экспедицию он пошёл именно ради них, ради этих суток.

Много лет назад, юным балбесом, Степан пристрастился к Игре. Той самой, которую тысячи лет вели Мужчина и Женщина. Игре в обольщение, игре в любовь. Что может быть увлекательнее, когда вокруг сотни и тысячи карих, голубых, зелёных, золотистых глаз, глядящих на тебя с интересом, с ожиданием, с вожделением? Он был создан для этой Игры – высокий, стройный, умный, обаятельный, красноречивый. Белокурая голубоглазая бестия. Он умел добиться расположения любой женщины. Единственное, чего не хватало для полного счастья, для окончательной и безоговорочной победы в Игре… серебряных шевронов на лазорево-синем парадном мундире. Что поделаешь, если довелось жить в век, когда человечество таращится на звёзды, вместо того, чтобы смотреть по сторонам!

Разумеется, шевронами Степан тоже обзавёлся. И сразу стал полубогом. Даже искать предлог, чтобы познакомиться, больше не требовалось. Подойти к стойке бара, присесть за столик в кафе, продефилировать по вечернему бульвару, одарив мимолётной улыбкой прекрасную незнакомку. Девять из десяти побегут следом, а оставшаяся будет стоять соляным столбом, в надежде, что улыбка полубога не пригрезилась, что обернётся. Оборачивался, почему бы и нет?

Жаль только, отпуск у косморазведчиков коротковат – два месяца. А в экспедиции с женщинами туго. Маленькие экипажи на нуль-кораблях, потому что и сами корабли большими не построишь – условия марковского преобразования не позволяют. Но Игра есть Игра, поблажек себе Степан не давал. Раз пришёл в экипаж, то обязан «уложить» всех имеющихся в наличии самочек. После этого он писал рапорт о переводе. Обычно хватало одной экспедиции, от силы – двух.

Пристинскую он «уложил» в первом же совместном полёте. Честно говоря, там и усилий прилагать не пришлось. Корабельный врач относилась к самой «покладистой» разновидности женщин – «восхищённые». Для них хватало белозубой улыбки и дежурного набора анекдотов. Он бы и Коцюбу «уложил», да писатель некстати вклинился. Внешностью потягаться с Масловым тот, конечно, не мог, но лапшу на уши вешал профессионально. И вся экспедиция обернулась охами да вздохами по «любимому Андрюшке». Ничего, Маслов знал, что подобная романтичная влюблённость долго не держится, особенно у таких девиц, как Коцюба. Во-первых, она входила в категорию «скучающих», то бишь тех, кого можно подловить, сыграв на настроении. Во-вторых, она была явной «перехватчицей», – смириться, что лишена удовольствия, которого у подруги в избытке, не могла ни в коем разе. А Пристинская наверняка не молчала, расписала все Степановы мужские достоинства в лучшем виде. Во второй экспедиции Коцюба «уложилась». И пусть теперь сколько угодно мелет о «случайностях», Степан добился, чего хотел.