Реквием по завоевателю

Англо снял с пояса бластер. С натренированной ловкостью он быстро отделил лучом голову Пибала от тела и снял ошейник. Глянув на замершего в оцепенении Стаффу, Англо скомандовал:

— Ты принес сюда эту развалину, ты и унесешь его обратно. Во рву есть рытвина. Можешь швырнуть его туда. Мы не будем устраивать званый ужин для местных шакалов, но если они потрудятся раскопать его, — их дело. — С этими словами Англо молча развернулся и ушел в свою палатку с воздушным кондиционером.

— Я убью его, — пообещал Стаффа, перекинув изуродованное тело Пибала через плечо и подняв его голову за волосы. — Я у него у живого вырву глаза, отрежу член и заставлю сожрать его. Он у меня подавится им!

— Нет, — возразила устало Кайлла, когда они шли по барханам хоронить ювелира. — Он умрет, и все мы покинем это место. Не только ты.

Он присвистнул — этот звук дался ему с большим трудом. И спросил с грустной усмешкой:

— Каким же образом, милая Скайла, ты это всем нам обеспечишь?

— Опять воспоминания замучили, Тафф? Ты снова видишь во мне свою Скайлу.

Он покачал головой и невесело рассмеялся, отчего тело бедняги Пибала едва не упало.

— Да, она помогает мне выжить. С ее помощью я еще и держусь, — сказал он, а про себя добавил: «И с твоей».

Она кивнула.

— Поэтому-то ты до сих пор не давал себе воли?

Он искоса глянул на нее.

— В каком смысле?

— Я несколько раз замечала желание в твоих взглядах. Оно было по моему адресу? Или по адресу твоей Скайлы? Впрочем, неважно. Я все думаю, когда же ты возьмешь меня?

— Зачем?!

Она пожала плечами.

— Сейчас такое поганое время. Все противно. От всего тошнит. Мужчины погибают в жестоких войнах и драках. А женщины? Женщины становятся чьей-то собственностью. В них видят только привлекательную оболочку и не замечают души, чувств и переживаний. Их можно без конца насиловать, бить, унижать. Я к этому не привыкла. Ты никогда не пробовал поставить себя на наше место? По-моему, женщинам приходится в нынешние времена куда хуже, чем мужчинам.

Она покачала головой.

— Я единственная женщина, у которой хватило силы воли внешней и внутренней, чтобы выдержать. Другие рано или поздно срывались и предпочитали смерть от ошейника, избавляющую от невыносимых длительных страданий среди песчаных дюн. Их насиловали каждую ночь. Никто не выдержал, кроме меня. — Она сплюнула себе под ноги. — Мужчины желают меня. Даже ты. Но ты не лез еще ни разу ко мне. Почему?

Из его горла вырвался раздраженный смешок.

— Может, честь не позволяет.

— Да, понимаю… Держись и дальше в том же духе. Не передумай. Мне сейчас все мужчины противны.

Чтобы успокоиться, Стаффе пришлось несколько раз глубоко вздохнуть. Несмотря на то что он недавно пил воду, во рту пересохло.

— Почему ты не сдаешься? — спросил он. — Почему продолжаешь борьбу?

— Месть, Тафф. — Она окинула рукой ослепительно белые просторы, которые окружали их. — Господь допустил, чтоб мы, человечество, создали сами себе эту вонючую погибель. Бесконечное, адское страдание. Мы это создали для себе подобных. Я никогда… Впрочем, тебе это можно знать, ничего от этого не изменится. Ты даже не представляешь себе, сколько в моей голове было всего самого злого и плохого. Но я никогда ничего не претворяла на практике. Не знаю, сразу ли после смерти наши души устремляются к богу или нет, но я тебе вот что скажу! Я очень хочу, чтобы этот ублюдок полной чашей испил страдания, унижения и боль перед тем, как я умру!

— О чем ты говоришь? Кому мстить?

— Богу, — прошептала она, уронив голову и сосредоточившись на своих мозолистых ногах, которые с каждым новым шагом погружались больше чем по щиколотку в обжигающую песчаную топь.

— Ты с Этарии? Жрица?

— Седди, — спокойно ответила она. — Только между нами.

Он подумал с минуту, потом согласно кивнул.

«Кто я такой, чтобы осуждать ее за суеверия и язычество? Кто я такой, чтобы упрекать ее хоть в чем-нибудь, после всего того, что я сделал? Каждый платит за свои грехи по-своему».

Они спустили останки Пибала на дно рва. С минуту Стаффа молча стоял над покойным, потом нагнулся и перевернул его на спину, скрестил ему руки на груди и приставил голову. Сдул песчинки с широко раскрытых, остекленевших глаз и закрыл их. Затем они вместе засыпали его песком.

Кайлла внимательно посмотрела на Стаффу и спросила:

— Прости, конечно, но зачем нам было так возиться с трупом?

— Выражение уважения. Это был хороший человек, не потерявший чувства собственного достоинства.

— А ты не похож на обычного раба, Тафф, — сказала она и пошла вдоль по рву к выходу из него. — Кто ты?

— Никто.

Чтобы предотвратить дальнейшее развитие темы, он догнал ее и вручил медальон.

— Вот, возьми. Пибал хотел, чтобы я подарил тебе его.

Она опустила глаза на медальон, лежавший у нее на раскрытой ладони. Затем сжала кулак с такой силой, что у нее побелели суставы на пальцах. Одна-единственная слеза пробежала по ее щеке, оставляя грязный след. Подбородок чуть дрожал, и Стаффа заметил это.

— Пойдем, мы и так опоздали, — сказал он, чтобы дальше не смущать ее. — Мне его тоже не хватает. Он научил меня… Черт возьми, ладно, оставим…

Он взял ее за руку и подтолкнул вперед. Когда они показались из рва, их бригада уже подсовывала канаты под очередной отрезок трубы.

Она взглянула на него, наконец уняв дрожь подбородка.

— Ты сделан из другого теста, чем все остальные. Ты другой. В тебе чувствуется сила, власть. Ты держишься слишком гордо для раба, затерянного в этих богом забытых песках.

Он изумленно уставился на нее.

Поняв, что она застала его врасплох, Кайлла подняла его руку и вложила в ладонь медальон.

— Тафф, — ее голос сорвался, она нахмурилась и договорила:

— Сохрани для меня.

Он отрицательно покачал головой.

— Сохрани! — повышая голос, потребовала она. — Англо все равно найдет и отнимет. Мне некуда спрятать. Пибал, видимо, вывез его в анальном отверстии, а я не могу себе и этого позволить! Англо… Свинья… Ну, словом, ты понимаешь.

— Хорошо, я буду хранить при себе медальон до конца жизни, если потребуется. Настанет день, и я верну тебе его. Когда мы получим свободу.

— Спасибо, Тафф… Ты друг мне.

Стаффа, не говоря больше ни слова, присоединился к бригаде и подставил свое изувеченное плечо под ярмо.

— Хо! — крикнула Кайлла, хватаясь за буксирный канат.

Стаффа изо всех сил напрягся, толкая огромную тяжесть вперед. После отдыха работа казалась особенно тяжкой. Создавалось впечатление, что мышцы вот-вот не выдержат и лопнут.

День тянулся очень медленно. Стаффа отчаянно щурился, хотя солнце стояло за его спиной, немилосердно жгло ему затылок и, казалось, хотело добраться до мозга, чтобы хорошенько поджарить его. Из подмышек обильно выделялся пот, но он испарялся прежде, чем успевал достичь локтей. О нем напоминали только грязные разводы на руках.