Реквием. Умирать — в крайнем случае
Шрифт:
— Несколько ампул? — Чарли поворачивается в его сторону. — Что такое несколько ампул, когда впереди целая жизнь?
— Про то, что нас ждет впереди, еще успеем подумать.
— Вот как? А завтра? А послезавтра? — И, обращаясь к Лили, уныло сидящей чуть поодаль, нежно просит: — Милая деточка, останови этот магнитофон, останови, родненькая, я сам тебе поиграю...
Лили встает как автомат и медленно уходит куда-то за пределы видимости. Чарли тоже встает, ставит ногу на кушетку, слегка наклоняется к Бояну и в момент, когда замолкает магнитофон, начинает бренчать на гитаре. Разница между только
— Ты можешь заполучить десятки, сотни, тысячи ампул, мой милый Боян...
— Каким образом? — спрашивает Боян без особого энтузиазма. — Если уеду с тобой туда?
Чарли отрицательно качает головой.
— Тут, тут, мой милый Боян... Тысячу ампул и девочку, да какую — богиню...
— Богини мне ни к чему, -- морщится парень.
– Меня и эти вот устраивают. Ты давай ампулы.
— Заработаешь, получишь ампулы.
— Как именно?
Чарли еще больше наклоняется к Бояну, но тут на кушетку возвращается Лили.
— Всему свое время! — бормочет косматый.
«Вот оно! — соображаю я, больше не обращая внимания на карканье косматого. — Как и следовало ожидать. Клюнул-таки».
ГЛАВА 4
— Куда тебя отвезти? — спрашиваю, когда мы подходим к машине, оставленной в темном переулке.
— Поехали ко мне, — предлагает Борислав. — Елена сжарит нам яичницу с ветчиной.
— Сейчас, в полночь?
— Не беспокойся... Она обычно допоздна читает.
Я не возражаю, мне абсолютно все равно, куда ехать. Мы трогаемся с места, а по дороге мой друг поясняет:
— В июне у нее последняя сессия, так что она читает без конца.
Мы входим в квартиру моего друга. Оказывается, Елена и в самом деле еще читает, лежа на диване в гостиной.
— Ну и застали же вы меня, — говорит хозяйка, явно смущенная тем, что она босиком, в пижамной блузке и поношенных брюках.
— Не стесняйся, — успокаивает ее Борислав. — Это Эмиль.
— Догадываюсь, — кивает Елена, вскакивая на ноги.
— Только не знаю, догадываешься ли ты. о том, что Эмиль голоден как волк.
— Что ж, попытаюсь вам помочь. Правда, вы не рассчитывайте Бог знает на что, — добавляет дама, влезая в комнатные туфли, после чего исчезает на кухне.
Мы выкуриваем по сигарете, затем до нас доносится голос хозяйки, сопровождаемый ароматом жареной яичницы:
— Ну идите, а то остынет.
Мы садимся за небольшой стол.
— Ты можешь ложиться. Мы тут сами справимся, — обращается Борислав к хозяйке. А когда она уходит, продолжает: — Только справимся ли?
— Если ты имеешь в виду яичницу с ветчиной...
— Ты знаешь, что я имею в виду.
Мы сосредоточиваемся на еде, каждый занят своими мыслями. Наконец хозяин приносит с плиты ковшик горячего кофе и берет сигарету с каким-то отсутствующим видом, как будто сам не сознает, что делает.
— Ты должен выручить парня из беды, Эмиль.
— Согласен. Остается только выяснить, как именно.
— Ты прекрасно знаешь как.
— Ты переоцениваешь мои возможности. С каких пор ломаю над этим голову и ни к чему не прихожу.
— Так это же проще
простого! — восклицает Борислав. — Сходи к нему, отзови его в сторонку и вправь ему мозги.– Не валяй дурака, все это не так просто. Ты отлично понимаешь, что так в подобных случаях не поступают.
— Велика важность. Нет правил без исключения. Ради сына Любо Ангелова можно и отступиться от правила.
— Ты меня удивляешь... — Отпив кофе и вобрав в себя две порции дыма, продолжаю: -- Что бы мы ни доказывали, генерал не даст согласия.
— Зависит от того, как представить дело.
— Как ни представляй, он на это не пойдет. И ты это знаешь не хуже меня. Мы у самых истоков операции, которой, возможно, будет нанесен серьезный удар противнику. А ты хочешь заранее поставить крест на этой операции, для тебя важнее всего отправиться к возможному предателю и предупредить его, дескать, таким ребятам, как ты, негоже становиться на путь предательства.
— Но ведь это же сын Любо!
— Строго говоря, это всего лишь потенциальный предатель. Пешка в руках противника, и только. И наша задача состоит в том, чтобы дождаться, когда противник начнет переставлять фигуры, и посмотреть, как он намерен распорядиться этой пешкой.
— Будет тебе. Не лучше ли подготовить человека, поставить перед ним задачу?
— Во всяком случае, не сейчас. И не обязательно. Подобного рода задачи возлагаются, как тебе известно, исключительно на людей, пользующихся безграничным Доверием. А к этому нашему молодцу я в данный момент не испытываю никакого доверия. Он обещал порвать с этой шайкой и обманул меня. Обещал покончить с морфием и тоже обманул меня. Вчера участвовал в ограблении аптеки, а завтра собирается...
— Нельзя же судить о человеке лишь с профессиональных позиций, — возражает Борислав и от раздражения закуривает еще раз.
— Можно... И должно... Особенно если он попал в поле зрения разведки. А с Бояном именно это случилось. До сих пор они его изучали. Изучали пристально, со всех сторон, чтобы зря не рисковать. Теперь перешли непосредственно к вербовке. Начались испытания. И теперь зависит только от Бояна, выдержит он экзамен или провалится.
Мы возвращаемся в гостиную, но и там разговор продолжается в том же духе, потому что мой друг, человек удивительно спокойный, если уж что-то задумает, то, хоть ты тресни, будет спокойно и твердо стоять на своем. Поначалу я сокрушаю один за другим его аргументы, потом из участника беседы постепенно превращаюсь в слушателя, а в дальнейшем, вероятно, и слушателем перестаю быть, потому что вдруг устанавливаю, что лежу на кушетке, укрытый одеялом, и сквозь тюлевую занавеску мне видно, как ранним утром светлеет небо.
Следующие два дня образуют длинную паузу. Длинную, потому что все это время уходит на ожидание. Компания находится под непрестанным наблюдением, однако говорить особенно не о чем, если не считать того, что на другой день вечером снова собрался интимный кружок на квартире у Марго.
— Еще четверть часа назад они валялись как трупы, — докладывает утром рано лейтенант. — Чарли и Боян только что уехали на мотоцикле.
— Постоянно поддерживать связь со службой слежения, — даю дополнительное указание. — О малейшей перемене обстановки сообщать мне.