Реквием

— Когда я запрягал лошадей, Гнат мне сказал:

— Вот этот рыжий конь — внук кобылы, купленной у бабы Софии.

Сообщение отца, насколько помню, я воспринял тогда более, чем равнодушно. Конь как конь.

За дедом Иваном следовали сестры Евдокия и Анна. Брат Яков родился четвертым, за ним сестры Мария, Надежда и Александра, впоследствии выданные замуж в село Каетановку (Первомайск) Дрокиевского района. Я их не видел ни разу. Старшие сестры остались в Елизаветовке. Анна вышла замуж за Калуцкого Михаська. Жили они в ста пятидесяти метрах ниже нашего дома, сразу же за домом Флорика Калуцкого, внучатого племянника старого Михаська.

Ганьку (Анну) Калуцкую помню плохо. В моей памяти осталась старуха в темном, постоянно возившаяся у горящей печи. Я не предполагал тогда, что старая Михасиха — родная сестра моего покойного деда Ивана. Узнал я об этом, к моему великому стыду, совсем недавно, когда всерьез занялся генеалогией моего клана.

Больше запомнился её муж, Михасько Калуцкий. Запомнил я его коренастым седым крепышом, в длиннополом кафтане, сапогах и с черной смушковой шапкой-кушмой на голове.

Сразу после женитьбы Михасько с группой сельчан уехал в Америку на заработки. В Штатах он проработал около семи лет. За это время порог Михасевой хаты обивал недалекий холостой сосед, рассчитывая отбить Ганьку у Михася и жениться на ней самому. Все ухаживания Ганька отвергала. Перед самым возвращением Михаська по селу поползли черные слухи о «легко доступной» Ганьке. Вернувшемуся Михасю информацию «слили» оперативно и прилюдно, чтобы было больнее.

Михась тут же отреагировал на новость весьма своеобразно. Так же прилюдно он громогласно заявил:

— А чому бы моеи Ганьке не подобатеся и другим. Вона була самою гарною дивчиною. Вы шо хочете? Як подобаеця комусь, то минi втрое. Шо я в Америцi жинок не бачив? О-о! Але таки моя Ганька сама гарна и розумна!

По словам старожилов, пересказывающих этот случай как анекдот в течение нескольких десятилетий, Михасько моментально заткнул уста всем сельским острословам и прекратил дальнейшие пересуды.

Из Америки Михасько привез модный костюм и лакированные мужские туфли-лодочки. Много лет он ни разу не надевал и не обувал обновы. Уже вернувшемуся с фронта приемному сыну Ивану наказал:

— Вот так и похоронишь меня!

По рассказам внучки Лоры, дочери Ивана, дед Михась был похоронен так, как завещал.

Михасько Калуцкий был грамотен, читал газеты. Когда я заходил к ним, голова моя каждый раз была готова задеть, висящую на стене справа, широкую черную полку. На полке всегда лежали несколько старых книг, среди которых выделялась, в коричневом кожанном переплете, библия.

Библейские истории Михасько Калуцкий знал, казалось, в совершенстве. Во время крестин, свадеб и похорон Михасько в подробностях повествовал о библейских событиях из старого и нового Завета. Все пожилые полагали, что наличие на полке библии и отличное знание её свидетельствует об особой религиозности Михаська. Сомнения в высокой набожности старика были посеяны в моей душе в возрасте восьми лет самим старым Михаськом.

После тяжелого онкозаболевания желудка умер муж моей тетки Павлины, старшей сестры отца, Иван Еремчук. Родители помогали тетке готовиться к похоронам. Я же забрался на кровать бабы Софии за грубкой и внимательно слушал разговоры стариков, пришедших на бдение у гроба покойника, который лежал в другой комнате.

Видимо все пришедшие не умещались в комнате, где лежал покойник, так как часть стариков расположилась в жилой комнате, сидя на кровати, на лавке и низеньких табуреточках. На табуретке сидел Михасько Калуцкий. На кровати, среди старух сидела старая Воренчиха (Мария Твердохлеб).

Каждое лето, как только начинали желтеть абрикосы, сад Воренчихи становился объектом нашего самого пристального внимания. Потом в саду Воренчихи зрели мелкие круглые сливы (алыча), которые мы называли пруньками (пруне — сливы, молд). Завершался, повторяемый из года в год, сезон набегами на удлиненные крупные орехи с тонкой скорлупой и поздние сочные кисло-сладкие груши.

Весь сад и огород Воренчехи был занят цветами, которые цвели от Пасхи до самого Покрова. Сама Воренчиха боялась умереть холодной снежной зимой. Она говорила:

— Дуже хочу вмерти, коли кругом будут квитки. А лучше би то трапилось, коли росцветут георгины и хризантемы. Умерла Воренчиха в конце пятидесятых, осенью. Когда её хоронили, перед её домом и в саду раскинулся желто-оранжевый ковер из цветущих георгин и хризантем.

Во время бдения речь зашла о пред-пасхальных днях. Рассказывали о въезде Иисуса Христа в Иерусалим. Эту историю я слышал тогда впервые. Я весь обратился в слух, слушая увлекательную библейскую сказку. Во время беседы старый Михасько уличил одну из старух в неточности пересказа библии. Он поправил рассказчицу и сам продолжил рассказывать в подробностях о въезде мессии в Иерусалим:

— В воскресенье, первый день недели Иисус Христос…

— Первый день недели — понедельник! — не выдержав, из-за грубки перебил я рассказ Михаська. Я перешел тогда во второй класс и в днях недели считал себя уже вполне грамотным.

Старый Михасько не возмутился и, довольно доброжелательно глянув в мою сторону, пояснил:

— Это у нас понедельник, а в библии и у евреев первый день недели — воскресенье.

— В воскресенье Иисус Христос верхом на веслюкове (осле) вместе со всей своей…

Михасько замялся, подбирая слова.

— Вместе со всей своей бригадой и с пальмами в руках въезжал в Иерусалим…

— Михаську, яка бригада? То шо вам колхоз? — Это был голос старой Воренчехи.

— Навить не знаю, як сказати, — снова замялся Калуцкий, — як не бригада, то компания, або дружина, че банда…

Воренчиха вскочила и, угрожая отполированной клюкой, двинулась на, сидевшего на табуретке, старого Михаська:

— Михаську! Яка банда!? Зараз як дам вам циею палицей по голови! То буле всi его апостолы!

Старый Михасько даже не пошевелился:

— Та не-е… Манько! Апостолами вони поробились потому. А до того уси вони ще будут розбигатеся, тикати и предавати Христа. А за банду ще до войни менi мiй преятиль Ися Гельман на станции казав. Вiн там був за попа.

В тот вечер в моей восьмилетней душе было посеяно очередное зерно неверия в высшие силы…

Старики Калуцкие были бездетными. В молодости они усыновили одного из племянников Михаська, сына старшей сестры — Ивана Полевого. Иван Полевой вернулся с войны без левой руки. В электронной базе данных награжденных участников Великой Отечественной Войны я нашел:

Тов. Полевой Иван Емельянович при прорыве долговременной глубоко эшелонированной обороны немцев 11 января 1945 года в районе деревни Яськово первым ворвался в немецкую траншею, откуда умело вел огонь из ручного пулемета.

11.01.1945 года противник предпринял попытку вернуть утерянные позиции. Тов. Полевой в этом бою уничтожил 25 немецких солдат и офицеров.

Звание: красноармеец

в РККА с 25.06.1944 года Место призыва: Тырновский РВК, Молдавская ССР, Сорокский уезд, Тырновский р-н

Место службы: 412 сп 1 сд Дата подвига: 11.01.1945,15.01.1945

За этот бой Иван Емельянович Полевой награжден Орденом Славы 111 степени.

Полевой Иван Емельянович, будучи в составе второй роты 1-го батальона 112 стрелкового полка 1 стрелковой дивизии в боях с немецко-фашистскими захватчиками ранен 12 января 1945 года в левую руку. Ампутирована левая верхняя конечность в верхней трети плеча. По выздоровлению подлежит исключению с учета как инвалид Отечественной войны.

После выписки из госпиталя награжден Орденом Отечественной Войны 1 степени. Фронтовой приказ № 409 от 27.04.1945 Издан ВС 2 Белорусского фронта Архив ЦАМО, фонд 33, опись 690306. ед. хранения: 2898, № записи 44181752.