Религия в Китае. Выживание и возрождение при коммунистическом режиме
Шрифт:
На самом деле теория секуляризации не обязательно верна даже для Европы. Г. Дэви сообщает, что большинство европейцев не утратили религиозные верования, хотя посещаемость церквей в Европе гораздо ниже, чем в США.
Дэви описывает ситуацию с религиозностью в Европе формулой «вера без принадлежности» [Davie 1994; Religion in Modern Europe 2000]. Отталкиваясь от подобных эмпирических свидетельств, сторонники новой парадигмы расширяют свою теорию, объясняя европейский материал [Stark, lannaccone 1994; Stark, Finke 2000]. Согласно Старку и соавторам, более низкая посещаемость церкви в Европе не имеет отношения к уровню модернизации; это следствие религиозных регуляций и пережитков государственных церквей в европейских обществах. На дерегулированном, свободном рынке, подобном рынку США, религиозный плюрализм и свободная конкуренция скорее приведут к большей религиозной активности. Это верно не только в отношении Соединенных Штатов. Эмпирические свидетельства привлекались, чтобы продемонстрировать работу подобного паттерна и в Европе [Hamberg, Pettersson 1994]. Здесь необходимо отметить одно важное обстоятельство. Дебаты об отношении религиозного плюрализма и жизнестойкости религии продолжаются. Хотя негативная
Не отказываясь от старой парадигмы и не отвергая новую, Дэви сравнивает их обе с географическими картами и говорит, что карта Скалистых гор не может быть использована для восхождения на Альпы [Davie 2007] [10] . Однако эта альпинистская метафора плохо подходит для описания изучения религии посредством общественных наук. Новая парадигма это не конечный продукт и не карта. Скорее, это набор картографических и топографических инструментов.
Хотя изображения различных частей земли будут отличаться друг от друга, улучшение топографических и картографических техник позволит нам создавать более точные и более применимые на практике карты. На данный момент рыночная теория в рамках новой парадигмы плодотворно использовалась для изучения различных религиозных ландшафтов в Латинской Америке и посткоммунистической Восточной Европе [Gill 1998; Froese 2001; Froese 2004b; Froese, Pfaff 2004; Gautier 1997]. При картографировании религиозного ландшафта Китая становится понятно, что новая парадигма жизнеспособности религии предоставляет нам более адекватный, более подходящий и более категориально развитый набор теоретических инструментов, чем парадигма секуляризации.
10
В более ранней статье Дэви выражается менее уверенно: «карты Скалистых гор (т. е. более оформленные версии теории рационального выбора) следует адаптировать для применения к европейскому материалу так же, как карты Альп (теория секуляризации) следует адаптировать для исследований американского материала» [Davie 2003: 61-75].
Притом китайский религиозный ландшафт, по причине долгой истории этой страны и в силу того, что она 60 лет находится под управлением коммунистов, несомненно, обладает множеством специфических характеристик. Существующие картография и топография, сложившиеся в процессе исследования западных религиозных ландшафтов, могут оказаться неспособны уловить все особенные, но важные характеристики китайской ситуации. Поэтому необходимы теоретические адаптации и доработки. С другой стороны, если топографические и картографические техники благодаря исследованию китайского материала могут быть улучшены, эти улучшенные инструменты будут способны пригодиться также для более точного картографирования западного или иного ландшафта.
Здесь не представляется важным продолжать деконструкцию теории секуляризации, поскольку настоящая книга посвящена выживанию религии и ее жизнестойкости в сегодняшнем Китае. Желающим рассмотреть предлоги, которыми пользуются те, кто не хочет расстаться со старой парадигмой или отказаться от теории исключительности того или иного рода, я приведу слова Иисуса, сказанные в похожей ситуации: «Пусть мертвые погребают своих мертвецов» (Мф 8:22). В дальнейшем я буду придерживаться новой парадигмы социологии религии и выстраивать свое исследование в русле политико-экономического подхода. Чтобы четко обозначить этот подход, следует произвести апроприацию основных концептов существующего экономического подхода, устранив при этом упрощения, которые оказались с ними связаны по причине односторонней теории, ориентированной на предложение.
Спрос, предложение и регуляция на рынке религий
В основе экономического подхода к социологии религии лежит простая идея о том, что религия представляет собой экономику, во многом подобную коммерческой и другим экономикам:
Религиозная экономика включает в себя совокупность религиозной деятельности, происходящей в том или ином обществе: «рынок» актуальных и потенциальных приверженцев, набор из одной или более организаций, которые стремятся заполучить последователей или контролировать их, и религиозной культуры, предлагаемой организацией/ организациями [Stark, Finke 2000: 193].
Как и коммерческие экономики, религиозная экономика чувствительна к изменениям структуры рынка. Самое значительное изменение рынка часто выступает в виде регуляции или дерегуляции: «Регуляция ограничивает конкуренцию, изменяя стимулы и возможности для производителей религии (церкви, проповедники, харизматические лидеры и т. д.) и наличные опции для потребителей религии (члены церкви)» [Finke 1997: 50].
Согласно Старку и Финке, религиозная монополия, вводимая посредством государственной регуляции, порождает ленивое духовенство и, соответственно, меньшую религиозную мобилизацию у населения. На дерегулированном – то есть свободном – рынке, напротив, как правило, побеждает тенденция к плюрализму: «В зависимости от того, насколько в религиозной экономике отсутствует регуляция, она будет демонстрировать тенденцию к плюрализму», то есть будет появляться больше религиозных «фирм», конкурирующих за долю рынка [Stark, Finke 2000: 198]. Более того, Пропозиция 75 в исследовании Старка и Финке «Символы веры» гласит: «В зависимости от того, насколько религиозные экономики свободны от регуляции и основаны на принципе конкуренции, общий уровень участия населения в религиозной жизни будет возрастать» [Stark, Finke 2000: 199]. Эта пропозиция нуждается в коррективах и уточнениях
в свете динамики олигополии, к которой мы обратимся в этой главе ниже и которую более подробно рассмотрим в главе 7.Изменчивость религиозной жизни в Соединенных Штатах, как представляется, служит важным доводом в пользу эффекта от дерегуляции. Более чем за 200 лет, которые прошли с принятия Первой поправки к Конституции США, отменявшей официальную религию на федеральном уровне, то есть дерегулировавшей рынок религий, уровень религиозной вовлеченности населения в США возрастал от 17 % в 1774 году до 62 % в 1980 году, и на 2000 год, согласно Финке и Старку, остается прежним [Finke, Stark 1992]. И наоборот, хотя религиозная свобода прописана в конституциях большинства современных национальных государств, западноевропейские страны до недавнего времени либо имели государственные церкви, финансируемые обязательным и всеобщим религиозным налогом, либо через государственные субсидии и другие привилегии оказывали протекцию определенным церквям. Согласно Старку и его коллегам, более низкий по сравнению с США уровень участия в религиозной жизни населения некоторых стран современной западной Европы – в значительной степени следствие существования там режима государственной религии или его пережитков [Stark, lannaccone 1994]. Хотя такой вывод следует подвергнуть эмпирической верификации или фальсификации, как это пытались сделать некоторые ученые, изучая исторические данные в различных обществах, нам нет нужды останавливаться на них. Достаточно сказать, что дерегуляция оказывает на рынок религий в Соединенных Штатах и некоторых других странах заметный эффект.
Конечно, регуляция – очень важный концепт в экономических теориях религии, но он нуждается в прояснении. Критики справедливо отмечали, что полностью нерегулируемого рынка не существует и что государственная регуляция может выступать как против религии, так и в пользу ее [Bruce 2000; Beaman 2003]. Следовательно, чтобы продолжить формулировку этого концепта, необходимо выделить регуляцию религии в широком и узком смысле. В широком смысле регуляция религии может включать в себя все законы и правила, которые вводятся, чтобы управлять религиозными делами. В Соединенных Штатах, например, основные правила в отношении религий предоставляет Первая поправка. Зонирование, таксация и прочие регуляции также относятся к религиозным организациям. В этом смысле «нерегулируемой» религиозной экономики нет. Ни одно современное государство «в действительности не допускает ничем не связанную реализацию этой свободы» [Beyer 2003b], а «позволить совершенно неограниченную свободу было бы опасно для общества» [Gill 2003]. С другой стороны, регуляция рынка религий в США имеет целью не ограничить деятельность приверженцев той или иной веры, а обеспечить равную конкуренцию и свободную практику религий, хотя реальность может не соответствовать этому идеалу. Квинтэссенцией регуляции, конечно, является ограничение. Законодательные правила вводят ограничения либо для определенных конкретных групп, либо для всех групп в отношении определенных практик или действий. Следовательно, регуляция в виде ограничения может служить определением регуляции религии в узком смысле, как ее подразумевают Старк и другие исследователи.
К тому же ограничительная регуляция – переменная, варьирующаяся в различных обществах или в различные периоды времени в отдельно взятом обществе от высокой до минимальной степени. Для ранжирования степени регуляции религиозных экономик Чавес и Канн предлагают шкалу из шести пунктов [Chaves, Cann 1992]. Можно измерять регуляцию и по ординарной шкале, на одном краю которой будет находиться полный запрет или искоренение всех религий. Такое ограничение редко практиковалось в истории человечества, а подобные попытки длились недолго, как это видно на примере Албании [Gjuraj 2000] и Китая при склонных к радикализму коммунистах. В бывшем СССР и других советских обществах по крайней мере некоторые религиозные группы существовали на протяжении всего коммунистического периода легально. Ближе всего к этому радикальному краю спектра будет находиться монополия, при которой запрещаются все религии, кроме одной. Средневековая Европа и некоторые современные мусульманские государства, в сущности, представляют собой монопольные религиозные экономики, в которых одна вера защищается государством, а все остальные «девиантные» группы подвергаются суровой регуляции. Рядом с монополией стоит олигополия, когда законом дозволяются несколько религий, а остальные подавляются. Большинство стран современного мира относятся к категории религиозных олигополий, о чем пойдет речь в главе 7. На другом краю спектра лежит свободный рынок религий, руководимый принципом laissez-faire (невмешательства), когда для ограничения не выделяется никакая из групп, хотя минимальные административные ограничения могут быть применены по отношению ко всем. По преимуществу свободный рынок религий представлен в США.
Важно отметить, что в монополистической или олигипольной экономиках регуляция будет не только приводить к запрету других религий, но также налагать определенные ограничения на привилегированные. В обмен за политическую протекцию и преференции, дозволенные религия или религии будут вынуждены принять ряд политических ограничений. Государство может поставить их под пристальное наблюдение, отслеживая девиации от желательного ему, государству, курса. С другой стороны, свободный рынок нельзя назвать нерегулируемым, если мы берем термин «регуляция» в широком смысле.
Возвращаясь к Пропозиции 75 «Символов веры» Старка и Финке, заметим, что здесь, по-видимому, подразумевается, что дерегуляция влечет за собой более высокую вовлеченность населения в религиозную жизнь. Если это так, то политический режим, стремящийся понизить влияние религии в обществе, будет стараться поддерживать регуляцию религиозного рынка или усиливать ее. Китайское правительство под контролем Коммунистической партии Китая (КПК) представляет собой именно такой режим, и за последние три десятилетия оно всегда вело себя в отношении религии именно так. Отказавшись от политики искоренения религии, КПК всеми силами стремится ее регулировать, вводя все новые регулятивные меры. Однако вопреки ожиданиям партии, репрессивная и ограничительная регуляция не является эффективной. Религии в Китае переживают времена возрождения и растут, несмотря на государственную регуляцию.