Реликвии и скоровища французских королей

Вновь он был арестован в марте 1797 года. На этот раз его осудили на четыре месяца тюрьмы.

Потом Жан-Мари Эрваго объявился в Алансоне и там стал представляться членом семьи герцога де Монморанси, ограбленным бандитами и оказавшимся в отчаянном положении.

Весной 1798 года его вновь арестовали за «подозрительное поведение» и препроводили до выяснения личности в тюрьму города Шалон. Далее произошло самое удивительное: слух о том, что в тюрьме находится некто, отличающийся от обычных бродяг изысканными манерами, пополз по Шалону, и немедленно нашелся кто-то, кто заявил, что это бежавший из Тампля дофин. Слухи эти, как обычно бывает, попали на подготовленную почву ожидания чуда в лице «доброго короля», который объявится и вслед за этим жизнь наладится.

Подобный поворот событий понравился Жану-Мари Эрваго, и он стал развивать версию о том, что он является «спасшимся дофином». Вокруг него тут же возникло некое подобие двора, причем мошенник очень умело и со вкусом пользовался всеми выгодами своего нового положения. Будучи человеком умным и осторожным, он не стал рисковать выдать себя рассказами о раннем детстве и времени до заключения в Тампль. Потому он сразу заявил, что из-за нервного шока, полученного после казни венценосных «родителей», забыл все, что было с ним ранее. Зато о своем «спасении» он рассказал, что его передали вандейскому лидеру генералу Франсуа де Шаретту, а тот переправил его в Англию. Там он якобы жил в качестве гостя короля Георга III и чудом спасся, когда граф д’Артуа, сам желающий сесть на французский трон, подсыпал ему в еду мышьяк.

Потом он рассказал, что Георг III счел за лучшее отправить его в Ватикан, где его принял сам папа. Там же якобы по приказу его святейшества он был клеймлен французскими королевскими лилиями на правое бедро и лозунгом «Да здравствует король!» на левую руку (после этого он всегда показывал соответствующие знаки, более похожие на тюремные татуировки).

Далее «дофин» якобы посетил Испанию, где был с почетом принят при дворе. Потом он оказался в гостях у прусского короля и лишь после этого вернулся во Францию. Там-то его якобы и арестовали…

С каждым разом рассказы Жана-Мари Эрваго обрастали все новыми и новыми подробностями, но это не помогло. Слухи о спасшемся дофине распространялись все дальше и дальше, и власти, опасаясь беспорядков, приняли решение начать дознание. Лже-Людовик был отправлен в Суассон с полным запретом встречаться и переписываться с кем бы то ни было. Кончилось все тем, что делом Эрваго лично заинтересовался глава наполеоновской полиции Жозеф Фуше. Однако этот опытнейший интриган быстро разочаровался в «дофине», поняв, что тот не годится для крупной политической игры. А без этого он был для Фуше лишь «мелким воришкой».

В результате Жан-Мари Эрваго был сослан в колониальный полк в Белль-Иль-ан-Мер, но бежал из армии, попался вйовь и был приговорен к четырем годам тюрьмы. Его отправляется в тюрьму города Кремлен-Бисетр, и оттуда он уже не вышел, так как умер 8 мая 1812 года в своей камере. В это время этому лже-Людовику было всего 31 год.

Очередной лжедофин — Анри-Этельбер Эбер, он же Клод Перрен, он же «барон де Ришмон» (подлинное имя и происхождение этого человека установить не удалось) — работая в конце 20-х годов XIX века в префектуре Руана, не переставал рассылать воззвания к французскому народу, в которых уверял, что он, и только он, является сыном казненного короля.

В 1834 году суд признал его домогательства необоснованными (среди свидетелей оказался престарелый Этьенн Лан, бывший тюремный служитель дофина, и он категорически заявил, что перед ним самозванец). Приговор был достаточно суров — 12 лет каторжных работ. Лже-Людовик оказался в тюрьме, где пробыл около года, а потом по недосмотру тюремщиков сумел бежать и до 1840 года скрывался у тех людей, что поверили ему и остались верны. Потом король Луи-Филипп объявил амнистию всем осужденным за политические преступления, и «барон де Ришмон» наконец-то почувствовал себя в безопасности. После этого он обратиться с иском о наследовании против герцогини Ангулемской, сестры Луи-Шарля де Бурбона. Он потребовал от нее половину наследства, и только смерть герцогини в 1851 году положила конец почему-то начавшейся бессмысленной судебной тяжбе.

Последние годы «барон де Ришмон» жил на полном обеспечении у своей ярой поклонницы графини д’Апшье. Умер он 10 августа 1853 года, и надо сказать, что он оказался один из немногих лже-Людовиков, закончивших жизнь на свободе и в полном довольстве.

* * *

Нельзя не рассказать и еще об одном претенденте — Карле-Вильгельме Наундорфе. До 1810 года жизнь этого человека историкам не была известна. А потом он вдруг появился в Берлине и вскоре, «под давлением обстоятельств», открыл прусскому министру полиции свое «настоящее» имя и якобы даже представил ему подтверждающие документы, в частности письмо, подписанное Людовиком XVI.

Известно, что этот человек долгое время жил в Пруссии. В 1824 году у него начались какие-то проблемы с прусским правосудием, и до 1828 года он находился в тюрьме. После освобождения он вдруг начал выдавать себя за бежавшего из Тампля Людовика XVII. В 1831 году вышли в свет его «Мемуары», а в 1832 году — «Откровения о жизни Людовика XVII». В 1834 году он заявился в Париж для участия в процессе против уже известного нам «барона де Ришмона», еще одного претендента на то, чтобы называться дофином. В 1836 году его изгнали из Франции, и он обосновался в Англии, а затем в Голландии, в городе Делфте, недалеко от Гааги. Там он и умер 10 октября 1845 года.

Нельзя сказать, что Карл-Вильгельм Наундорф был очень похож на Людовика XVII. О его происхождении известно крайне мало. Вроде бы он родился в Веймаре в 1775 году, то есть на десять лет раньше дофина, но точных свидетельств этому нет. Он был темноволос, а дофин был блондином с голубыми глазами. Но парадокс заключается в том, что когда он явился во Францию и начал встречаться с людьми, знавшими Людовика XVII, более пятидесяти человек признали в нем дофина. В их числе была мадам де Рамбо, бывшая горничной дофина с его рождения и до 1792 года, бывший министр юстиции господин Жоли де Флёри, бывший секретарь Людовика XVI господин де Бремон и многие другие. Последний даже в 1837 году официально подтвердил перед трибуналом, что признал в Наундорфе Людовика XVII. После этого он предоставил трибуналу подробнейшую пояснительную записку и несколько писем, подтверждающих его правоту. Эти документы были приобщены к делу, но вскоре куда-то пропали…

Удивительно, но этот самый Наундорф «сохранил в памяти» массу фактов из реальной жизни дофина, он помнил массу людей, отлично ориентировался во дворцах, где жил настоящий дофин, но где сам он побывать до этого просто не имел возможности. Он «сохранил воспоминания» о детстве дофина, даже самые интимные, самые тайные, без труда мог указать, какие изменения произошли во дворцах со времени пребывания там королевской четы. У него при себе якобы было множество различных документов, служивших подтверждением его правоты, но все эти документы были у него отобраны, а сам он был изгнан из Франции в Англию.

И во Франции, и позднее в Англии на него было совершено несколько покушений, но он всегда выходил сухим из воды. Когда он умер в Голландии, его жена пыталась доказать факт его отравления, но она ничего не смогла добиться. Но, когда врачи осматривали его тело, они обнаружили у него шрам на губе, точно такой же, какой был у дофина после укуса его домашним кроликом, родимое пятно на внутренней стороне левой ноги, точно такое же, какое было у дофина, и несколько других признаков, в точности соответствовавших характерным отличительным чертам дофина. В результате король Голландии Вильгельм II разрешил похоронить этого Наундорфа под именем Людовика XVII и признал за его детьми право ношения имени Бурбонов.