Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969
Шрифт:
На другой день я с утра и почти до вечера снова колол дрова, а потом сразу пошёл к Генке Ворончихину, бывшему своему соседу. И тут ещё раз увидел старый свой дом. Окна и двери были освобождены от закрывавших их досок, из трубы валил дым. Прошло два дня, как я продал усадьбу. А ведь наш отец строил её для нас, успев за один год до войны. А что мы с ней сделали? Сначала забросили, а потом и вовсе продали. Сами же мыкались по чужим углам. В общем, на меня напала такая тоска, что к горлу подкатил комок, а на глаза навернулись слёзы. Я остановился перед окнами и как пригвождённый, не мигая, смотрел на окна и не мог оторвать от них взгляда. Не знаю, сколько я так простоял. Больше всего мне было жаль отца, погибшего на фронте. Именно здесь мы получили похоронную и оплакали его. Из ступора меня вывел голос Генки, увидевшего меня
– Ты что там стоишь?
– Иду, уже иду, – отозвался я.
Пришли и ребята, с которыми вчера встречались. Сели за стол. Тётя Дарья принесла закуски, и мы выпили по стопарику. Грустные мысли начали постепенно отходить куда-то вглубь сознания. Я раскрепостился и стал свободнее общаться с ребятами. Каждый старался вспомнить что-нибудь интересное. Я припомнил, как Генка Ворончихин сделал колоду игральных карт. Где-то он раздобыл несколько старых карт и по ним на сырой картошке довольно аккуратно вырезал трафареты всех четырёх мастей. Затем, намазав их чернилами, делал оттиски чёрных мастей, а свекольным соком – красных. Бумага у него была хорошая – где-то дома сохранился ватман. Этими картами мы иногда играли в дурака.
Тут я решил посмешить ребят трагикомическим случаем, произошедшим со мной именно на этой улице, под окнами этого дома. Во время моего рассказа вдруг раздался мелодичный девичий голосок: «А я тоже на этой телеге тогда прокатилась!» Все обернулись, и я увидел красивую девушку, сидевшую на лавочке в сторонке. Меня с ней никто не знакомил, но я догадался, что это сестра Генки. Глик – так её звали в детстве. Сейчас ей было около четырнадцати лет. Мои сёстры с ней когда-то дружили.
– Как ты выросла за это время, прямо и не узнаешь! – восхитился я. Она засмущалась, увидев направленные на себя взгляды парней. Генка Фёдоров решил нас отвлечь от неё, рассказав, что его старшая сестра тоже прокатилась на экипаже с рикшей Витей в упряжке. Увы, тогда рикша дал маху, и всё кончилось так, что кому-то было смешно, а кому-то больно. Впрочем, про этот случай я уже писал раньше.
Вспомнили мы и четверостишие неизвестного автора, которое пели во время Отечественной войны:
Сидит Гитлер на заборе,
Плетёт лапти языком,
Чтобы вшивая команда
Не ходила босиком!
Это было вполне патриотическое стремление унизить врага хотя бы до нашего уровня. Ведь он нас довёл до такого полунищего существования – народ ходил в лаптях, летом так вообще босиком. Про то, чем питались, я много рассказывал. Ни о какой гигиене почти не помышляли – не имели сменного белья и даже мыла, часто страдали цыпками или чесоткой. Но всё это было в прошлом. Сейчас уже чувствовалось, что люди почти оклемались от последствий войны и ужасного 1947 года. Хотя до цивилизации ещё было далеко. В Кваке по-прежнему не было ни электричества, ни радио.
Выпив «на посошок», я простился с ребятами. И на обратном пути шёл мимо бывшего своего дома уже почти без сожаления. «Твой дом там, где ты живёшь», – успокаивал я себя.
Тётя Наташа мне предложила поужинать, но я отказался, будучи сыт и чуточку пьян. Мне нужно было лишь выспаться, поскольку назавтра предстояло отправиться в путь-дорогу.
Утром я проснулся относительно рано, встал, умылся. Хозяйка покормила меня завтраком. А затем мы с ней попрощались, и я пошёл пешком по санной дороге. Дни в декабре короткие, а мне нужно было быть на железнодорожной станции как можно раньше, чтобы вернуться домой в дневное время. К счастью, на поезда дальнего следования зимой билеты можно было купить и по прибытии поезда. Взяв билет, я сел на поезд и мысленно попрощался со своей малой родиной. Утром следующего дня я уже был на станции Поклевская.
Домой пришёл перед обедом. Подарков я никому не покупал, стремясь сохранить деньги для крупных покупок: жилья и коровы. Дома меня встретили радостно. Две тысячи рублей я маме отдал полностью. На дорогу у меня были деньги кроме этих, и в поездке я себя не ущемлял.
После возвращения домой я с некоторым удивлением для себя почувствовал желание выпить. Это было результатом недельного ежедневного употребления алкоголя. Но через пару дней желание, которое и так было
не сильным, пропало. В это время мы в Первановой спиртного не употребляли.Глава 27. 1950 ГОД
Со второго января меня назначили перевозить почту из Талицы в Горбуновское почтовое отделение и обратно. Почта состояла из писем, газет, журналов, посылок и денежных переводов. Всё это, кроме посылок, упаковывалось в брезентовый мешок, завязывалось и скреплялось сургучной печатью. Наутро второго числа я появился в Горбуновском почтовом отделении. Меня проинструктировал заведующий: «Почта должна быть в целости и сохранности, особенно нужно следить за сургучными печатями. Доставлять её нужно в кратчайший срок, по дороге от маршрута не уклоняться и нигде не останавливаться». Даже в своей деревне, которая была по пути, мне нельзя было задерживаться. В общем, я был этаким мини-инкассатором, только без охраны и оружия. Транспортом моим была одна лошадиная сила – жеребец по кличке Рысак. Молодой, поджарый, длинноногий, светло-серой масти «в яблоках» – с бледно-розовыми крупными пятнами. Конь выглядел очень эффектно. Запрягал я его в добротную кошеву, обтянутую снаружи чёрным дерматином.
Мой рабочий день начинался довольно рано. Ещё в тёмное время я шёл на конный двор, запрягал Рысака и ехал в Горбуново за почтой. Дотуда было недалеко, около пары километров. Там я получал почту (иногда её запаковывали при мне) и уже на рассвете ехал в Талицу, опять через свою деревню. Конь был резвый, лихо носился рысью. Я сидел в кошеве «как кум королю». Дорога вела через деревню Луговую, а далее через занесённый снегом луг, потом вилась вдоль реки Пышмы и сворачивала в лес. За лесом уже был город. Я знал, где находится почтамт и сразу подъехал к нему. Увидел место стоянки. Для моего транспорта была предусмотрена коновязь. На двух деревянных столбиках высотой около метра закреплялось не слишком толстое бревно, к нему и привязывались поводки лошади. Я привязал Рысака. Другие «почтари» восхищались моим конём. Меня лишь немного тревожило то, что он и на привязи был очень неспокоен. «Соседи» его нервировали, он фыркал, хрипел и крутил головой. Если мне приходилось задерживаться на почтамте, то я частенько выходил наружу проведать коня.
Подкармливал я его сеном, а иногда и овсом. Настоявшись вдоволь на холоде, обратно он нёсся вихрем, так что не было нужды его подгонять. Но прыть куда-то исчезала, когда мы проезжали через свою деревню. Он так и норовил повернуть в сторону конного двора, переходил на шаг и недоумевал: «Почему надо идти дальше, когда мы уже дома?»
Почту в Горбуново я привозил во второй половине дня. Работа мне нравилась, я чуточку гордился, что мне доверяют материальные ценности. Проработал я там около двух месяцев. Нам сообщили, что очередь возить почту у нашей деревни закончилась.
Пару дней я побыл дома, и тут пришла команда: «Всем трактористам идти в МТС на ремонт тракторов». Приходилось вставать в шесть утра, чтобы к восьми уже быть на работе. Был конец февраля, в это время только начинало светать, а дорога до МТС занимала почти час. Трактористы же из дальних деревень жили в общежитии при МТС.
Мы ходили втроём: Тисо, Саша и я. Ходили в грязной рабочей одежде, потому что переодеваться было негде. Ремонтировали сразу несколько тракторов, поставленных в отапливаемые мастерские. Их разбирали, чинили и собирали. Мастера стремились каждому дать определённый узел для разборки-сборки. Я попал в подмастерье к штатному мастеру по ремонту: заливке, обточке и шлифовке вкладышей шатунных подшипников. С работой я справлялся и кое-чему научился у мастера Потехина. Жил он в Горбуново и ходил оттуда каждый день пешком на работу.
Нам с Тисо не пришлось ремонтировать свои трактора. Мы стали «студентами». В середине марта в МТС организовали курсы повышения квалификации механизаторов. На них записали меня и Тисо из нашей бригады, а также парня из Луговой, с которым мы учились на курсах трактористов в прошлом году. На курсы зачисляли имеющих стаж работы не менее года и с образованием не менее семи классов. Группа состояла из 25 человек, большинство из которых я не знал. Курсы вели главный механик Диденко и главный агроном Чистяков. Теорию они читали интересно, каждый по два часа в день. После четырёх часов теории следовала двухчасовая слесарная практика.