Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

* * *

Любопытно, что мы с Романом были похожи, одинакового роста, разве что он был немного смуглее меня, волосы тоже были более тёмные. Некоторые даже называли нас братьями. До ужина мы с ним гуляли по окрестностям Уктуса. Спустились вниз к бурно текущей речке, через которую был проложен довольно широкий металлический пешеходный мост с перилами. По этому мосту мы ходили строем в столовую. На прогулке, никуда не торопясь, мы зашли на мост, прислонились к перилам и начали говорить о том, где бы хотели служить. Я сказал, что мечтал о Морфлоте, показал свою фотографию в морской форме. Рома же хотел в лётные войска. И мы оба не угадали наше будущее. Один хотел взлететь в небо, другой – ходить по морям, а о земле-то и забыли. Верно говорят: «Там хорошо, где нас нет»!

На утро следующего дня после завтрака нас выстроили по всему спортзалу. Послышалась какая-то суета, и к нам подошли более десяти офицеров и сержантов в зелёных фуражках и с зелёными же погонами. По рядам прошёл тихий говорок: «Пограничники!» Моему удивлению не было предела. Я раньше перебирал в уме войска, начиная от военно-морских и кончая сапёрными, но пограничные части гадатели вроде меня почему-то упускали. Почти для всех это оказалось сюрпризом. Теперь оставалось узнать, на какую границу нас повезут.

Нас начали вызывать по заранее заготовленным спискам. По тридцать человек грузили в крытые военные машины, на которых с двумя сопровождающими (офицером местного гарнизона и сержантом-пограничником) перевозили на железнодорожную станцию. Мы с Ивановым стояли рядом и условились, что если не попадём на одну машину, то попробуем найти друг друга на станции. Меня вызвали из строя где-то в восьмой-девятой группе. Иванов всё ещё стоял в строю. Уходя, я коснулся его руки и сказал: «До встречи».

Привезли нас на станцию, но не на пассажирскую, а на сортировочную, где формируют грузовые составы. На одном из запасных путей стоял эшелон из двадцати грузовых четырёхосных крытых вагонов. Впереди состава стоял пассажирский вагон, за ним вагон-ресторан – старый, наверное, списанный из пассажирского парка. Такая же пара вагонов была размещена в хвосте состава. Призывников рассадили по грузовым вагонам – по три десятка человек в каждый. Мой вагон был где-то в середине состава. Из соседей я запомнил трёх земляков из Талицкого района: Мосина, Молодцова и Синицына. Внутри вагона царственно расположилась печь-буржуйка. По обеим сторонам от свободной середины были устроены в два яруса нары. Около печки стоял ящик с углём и дровами, а также фляга с водой. На нарах для нас было «постелено» сено.

Глава 38. ДОРОГА НА ГРАНИЦУ

Сержант-пограничник, который был прикреплён к нашему вагону «шефом», сам в нём не ехал. Как все командиры, он размещался в пассажирском вагоне. Приходил он к нам лишь на остановках для проверки личного состава и интересовался, нет ли жалоб на здоровье. Нам по-прежнему не говорили, куда мы едем. К вечеру первого дня пути мы прибыли на станцию Челябинск, и стало ясно, что мы движемся на юго-запад. Стоянка была довольно продолжительной, и нам принесли в вагон ужин: горячую ячневую кашу, чай, хлеб. Пищу готовили в вагоне-ресторане, кормили два раза в сутки, и ещё выдавали сухой паёк. Сержант назначил дневального, который должен был топить «буржуйку» всю ночь – время-то было осеннее, да и ехали мы ещё в пределах Урала. Здесь же, в Челябинске, я встретился со своим другом Ивановым. Он ехал через три вагона от нас.

Паровоз тащил нас всё дальше и дальше от дома. Мы безмятежно заснули, но к утру в вагоне стало холодно. Ребята просыпались, ворча на истопника. Он, оказывается, преспокойно дрых, а печь тем временем остыла. Его разбудили, и он в темноте затопил печку. Постепенно стало теплее. Я снова лёг на нары, так как был одет теплее многих. У некоторых из тёплых вещей были только свитеры или пиджаки. Они собрались в кружочек вокруг печки и грелись.

На второй день мы доехали до Башкирии и миновали без остановки её столицу Уфу. Иногда мы подолгу стояли на полустанках, там нас кормили, а мы успевали сбегать в кустики – облегчиться.

Ещё через день мы доехали до Куйбышева (Самары). Стояли там довольно долго: запасались продуктами, топливом, водой. Двинулись дальше около полудня и через час-полтора оказались у Сызранского железнодорожного моста через грандиозную русскую реку Волгу-матушку. Перед мостом поезд вдруг замедлил ход буквально до скорости пешехода, и так тащился до противоположного берега. Сделано это было явно не для того, чтобы мы могли вволю полюбоваться панорамой реки Волги и пейзажем её берегов, а потому что мост был на реконструкции – там строился второй путь. Днём мы всегда держали дверь вагона открытой, а чтобы из вагона на ходу никто не выпал, поперёк двери был закреплён на уровне груди прочный и широкий брус. Облокотясь на этот брус, мы любовались красотами нашей огромной страны. А сейчас перед нашим взором была Волга!

На шум сбежались и те, кто отдыхал на нарах. Около дверного проёма возникла сутолока, всем хотелось вдоволь наглядеться на легендарную реку. Дверной проём был широк, в один ряд могли встать около десятка человек. Но видеть-то хотелось всем трём десяткам. Обошлось без ссор. «Малышей» поставили в первый ряд, высоким же пришлось стоять в третьем ряду, но они не обижались. Поскольку я был среднего роста, то и стоял в среднем ряду. Кто-то сказал: «Нужно в реку монетку бросить, чтобы захотелось ещё сюда вернуться». Все начали шарить по карманам и приготовились дарить подарок Волге. Тут из третьего ряда мы услышали пение. Все обернулись, чтобы увидеть певца, а он затянул:

Из-за острова на стрежень,

На простор речной волны

Выплывают расписные,

Острогрудые челны.

Поющим оказался самый высокий в вагоне призывник из Талицы Молодцов. Вначале все так опешили, что даже забыли о намерении бросать монетки в воду. Сама панорама реки просила поддержать певца, и мы поддержали. Сначала робко, а потом присоединились все, кто мог петь. Получился настоящий хор. Это было, действительно, всеобщее вдохновение! Молодцов продолжал, а мы ему подпевали:

На переднем Стенька Разин,

Обнявшись, сидит с княжной,

Свадьбу новую справляет,

Сам весёлый и хмельной.

Наше пение услышали в соседних вагонах и тоже подхватили. Поезд двигался медленно, почти без стуков на стыках рельс. И полетела песня по-над Волгой, раздаваясь сразу из многих вагонов:

Позади их слышен ропот:

«Нас на бабу променял,

Только ночь с ней провожался,

Сам наутро бабой стал!»

Я на несколько секунд закрыл глаза и представил Стеньку Разина и его братков на расписных челнах. Река на этом месте была широкая – более километра, и по мосту мы ехали минут двадцать, продолжая песню:

Волга, Волга, мать родная,

Волга, русская река,

Не видала ты подарка

От донского казака.

Мощным взмахом поднимает

Он красавицу княжну

И за борт её бросает

В набежавшую волну.

После этих слов те, кто приготовил монетки (а таких было большинство), стали бросать их в реку. Я тоже кинул три монетки, которые оказались у меня в кармане.

После «переправы» на западный берег наш состав двинулся в направлении Саратова. А по пути у нас в вагоне разгорелась жаркая дискуссия о поступке Стеньки Разина. Кто-то считал, что это безнравственно по отношению к женщине, другие – что жестоко так поступать с человеком, а были и такие, которые говорили, мол, она была княжна и дочь врага народа. Раньше мы ехали почти молча, каждый со своими думами, а теперь начали общаться и знакомиться, появились темы для разговоров. Вот такие перемены произошли в нашем вагоне после пересечения Волги. На Молодцова смотрели как на артиста, хотя на самом деле он был водителем грузовика-лесовоза, возил лес из-за Талицы на станцию Поклевская.