Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969
Шрифт:
В наряд мы ходили в лес, где на снегу проводили по двенадцать часов. Одна из ночей выдалась тихой, безветренной. Старшим наряда со мной был старослужащий девятой заставы. Внезапно я услышал вой, раздавшийся эхом по всему лесу: «Ууууууууй», – а потом началась перекличка – вой в другом месте, в той же заунывной тональности, но на более высокой ноте.
– Что это такое? – спросил я у напарника.
– Волки воют, – ответил он спокойно.
– Интересно. Я в Удмуртии – волчьем краю – долго прожил, видел много волков, но воя их никогда не слышал.
– Они на охоту ходят всегда бесшумно, – объяснил напарник. – А сейчас у них, наверное, гон.
Ночи три я слышал вой волков в лесу. А затем погода изменилась, лес загудел уже от ветра. Волки, наверное, попрятались в логово.
Закончилась
Во время моей командировки на одиннадцатой заставе произошёл почти трагический случай, связанный с волком. Предыстория его такова. На заставе была сторожевая собака-овчарка, которая помогала часовому нести охранную службу. На цепь её не сажали, ходила она свободно, без поводка. Была у неё на улице конура, и она когда хотела – спала, когда вздумается – бегала. Она знала всех на заставе, довольно часто посещала пограничные наряды по своей инициативе. Об этой её привычке все знали. Пограничники собаку гладили, делились с ней сухим пайком, а некоторые даже брали для неё из столовой «ужин». Так её приучили, что она постоянно бегала «проверять» наряды, особенно ночью.
…Бежит со стороны заставы крупный волк по тропе, проторённой пограничниками. Тропа жёсткая, бежать по ней легче, чем брести по рыхлому, глубокому снегу. Он болен – заразился бешенством от своей добычи. Возможно, поэтому сородичи изгнали его из стаи. Впереди он видит вооружённых людей, но ему всё равно, у него помешался разум. В таком состоянии он вдвойне опасен для всех живых существ. Но когда он подбегает к человеку, тот в него не стреляет, а снимает варежку и протягивает руку погладить. Решил солдат, что это овчарка с заставы с «проверкой» прибежала. А волк голодный и злой, с клыков слюна ядовитая капает. Не останавливаясь, кинулся на человека, прямо на грудь – со всего маху!
От неожиданности и стремительного напора хищника человек не успел отступить назад и, поскользнувшись, опрокинулся на спину. Падая, выронил из руки оружие. Волк насел на человека, который закрывал от укусов руками лицо и шею.
– Стреляй! – закричал солдат своему напарнику, но тот медлил, боясь попасть в своего товарища, и пытался при помощи приклада отогнать зверя.
Волк не отпускал свою жертву, никакие удары приклада не были ему помехой. Он разорвал рукава полушубка, вцепился мёртвой хваткой в руку. И тогда напарник улучил момент и выстрелил из карабина в волка с колена. Пуля попала тому прямо в голову, он озадаченно крутанул башкой, и полилась на пострадавшего кровь – на грудь, руки и даже на лицо. Волк попытался совершить прыжок, но тут же рухнул замертво рядом со своей жертвой.
Напарник попытался поднять на ноги пострадавшего, но тот не смог встать, а лишь сел на снег. Тогда здоровый боец подал в изуродованные руки товарища его карабин, а сам побежал к розетке (которая была не близко), чтобы сообщить на заставу о случившемся.
Скоро на место происшествия прибыла тревожная группа во главе с заместителем начальника заставы. Пострадавшему сразу перевязали раны. А затем подъехала санная повозка, и его увезли в военный госпиталь в Ахалцихе. А на то же место направили новый наряд, заменив и того солдата, что убил волка. Заступившему на дежурство новому наряду было строго наказано кроме границы охранять ещё и труп волка – самим его не трогать и никого не подпускать близко.
На следующий день волка забрала ветеринарная служба. Быстро определили, что он был болен бешенством. Соответственно, наш бедный пострадавший солдат вынужден был не просто поправляться от ранений, но ещё и пройти двухмесячный курс лечения от бешенства, состоявший из сорока довольно болезненных уколов.
Надо сказать, медики свою работу сделали хорошо, и через пару месяцев солдат вернулся на заставу.
В декабре, накануне 1953 года, вдоль всей границы Советского Союза проходила эстафета. Она передавалась от одного погранотряда к другому и, соответственного от одной
заставы к другой, независимо от того, где проходила граница – по морю, холодному Заполярью, жарким пустыням Средней Азии или горам Закавказья. Нашему начальнику нужно было выставить команду из трёх лыжников, которые принимали бы эстафету у одиннадцатой заставы и передали бы её тринадцатой.Старший лейтенант Кириллов не лишён был тщеславия и, вместе с тем, авантюризма. Тщеславие заключалось в желании как можно быстрее пронести эстафетный вымпел по своему этапу, а авантюризм заключался в способе этого достичь. Начальник объяснил свой план.
Три лыжника приняли эстафету, указали в документах время приёма, взяли вымпел, документы и побежали вверх по ущелью. За поворотом, у большой скалы их ждал верхом на коне «адъютант» – кавалерист Чернов (адъютантом мы его прозвали, потому что он всегда ездил с начальником в комендатуру и штаб части верхом на коне). Лыжники, запыхавшись, подошли к Чернову и передали ему всё, что получили от эстафетчиков одиннадцатой заставы. Он поскакал на заставу. Там его ждали три наших лучших лыжника, которые должны были пройти оставшуюся часть пути и передать эстафету тринадцатой заставе. Всё получилось очень быстро и как будто хорошо.
Но не прошло и часа, как пришло сообщение по телефону: пропал важный документ, в котором расписывались в приёме эстафеты все командиры пограничных частей страны. Поскольку застава номер 13 была последней в нашей части, то следом начиналась «зона ответственности» Алалкалакской погранчасти, и её командир прибыл на первую свою заставу, чтобы засвидетельствовать подписью получение эстафеты. Но документа, в котором необходимо было расписываться, не оказалось! Начали искать от первой заставы нашей части. Все говорят, мол, принимали, передавали. Лишь наши эстафетчики не могли толком объяснить, «а был ли мальчик». Одиннадцатая застава утверждала, что передала документы двенадцатой, тринадцатая говорила, что их не получила. В общем, как ни крути, получалось, что документ пропал на нашей территории.
Довольно быстро прибыл «особый отдел», который не любит церемониться. Сразу начались допросы участников эстафеты. А у нас их было (не считая коня) аж семеро – вместо трёх по условиям эстафеты. В ней участвовал и мой одногодок и земляк Сергей Ивонин – лучший лыжник заставы; он был в группе, которая передавала эстафету тринадцатой заставе. Допрашивали по одному. Допрос проходил с угрозами, но без физического насилия, хотя выходили эстафетчики из кабинета начальника какие-то пришибленные. У особистов была одна версия, которую они и озвучивали – что документ был похищен с целью передачи за границу. Проще говоря, шпионаж. Допытывались, у кого и где находится документ. Помнится, я в то время подумал, что хорошо, что меня на эстафету не поставили.
Первые допросы результата не дали. А затем особисты изменили тактику. На повторном допросе Ивонину сказали, что скрывая правду, он не только себя подвергает опасности сурового наказания, но и своих товарищей. Сергей не был подлецом и не стал подставлять других под удар и во всём сознался. Дело было так. Кавалерист Чернов у заставы передавал вымпел и документы лыжникам. Он не запомнил точно, кто и что взял, но передал всё. Свёрнутый рулончик бумаги достался Ивонину. Он сунул его в карман куртки, а сам, вероятно, мыслями уже бежал по «трассе» – как можно быстрее добежать. На стыке застав их уже ждали соседи. Наши быстро передали эстафету и пошли «домой». А Ивонин забыл о своём рулончике, и лишь только вернувшись на заставу, обнаружил его в кармане. После ночного раздумья он нашёл не лучший выход из создавшейся ситуации – никому ничего не говорить, а документ уничтожить.
– Да, это я забыл передать документ, – признался он на допросе.
– Где он сейчас? – спросил особист.
– Я его сжёг.
– Где, когда?
– Не так давно, в печи.
– Ну, пошли смотреть.
Они подошли к печи. Там уже догорали дрова, а рулончик выглядел почти целым, только чёрным. Его осторожно достали совочком, и когда он остыл, под верхним сгоревшим слоем обнаружили несколько сохранившихся кусочков бумаги. По ним нетрудно было понять, что это именно тот документ, о котором шла речь. Ивонину задали последний вопрос: