Ремесло Государя

– Потому что от него всех девок лучше видно и весь ихний закуток, девкин. Я же тебя как старшего спросил, а ты...

– Ну не знаю я! Потом кого-нибудь допросим и узнаем. Главное, чтобы нашим не увлечься и всех сразу не перерезать.

– Хорошо бы.

А танец меж тем подходил к концу. Музыканты дудели и гремели из последних сил, но все так же громко и весело, танцоры, составившие мужское и женское коромысла, перехватились руками поплотнее: Куса и Тарпагу, сбросив на пол уже ненужные плети, теперь стояли втесную к Хваку, грубыми лапищами зацепившись за его толстую шею, а он, в свою очередь, ухватился как можно крепче за их плечи и шеи, женщины же просто укрепили, насколько могли, локтевую хватку. И оба коромысла закружились, одно подле другого, каждое вокруг своего корня, однако так, чтобы коромыслам и не столкнуться плечами, но и чтобы опасность сего столкновения - непременно была. Коромысла кружились все быстрее, пока, наконец, не началась главная битва: Куса и Тарпагу поджали ноги и уже летали по кругу, не касаясь пола, держась за Хвака только силою рук, женщины же просто должны были все быстрее перебирать ногами, чтобы соблюсти свое коромысло и не попасть под мужское, но и не расцепить при этом локти. Хвак лихо крутился, под собственные выкрики, на одном месте, весь багровый, в кипящем поту, секира за его спиной тряслась и громко хлопала по необъятному заду, на потеху многочисленным зрителям... Кто - кого? Чье коромысло первым рассыплется?

– Зубан, слышишь? А почему остальные эти... бабы с мужиками, не танцуют теперь в ручеек, а сквозь этих, которые кружатся, друг к дружке перебегают? Да еще на карачках?

– Не знаю я, не знаю. Наверное, пары себе облюбовывают, пока можно. А как эти две упряжки собьются с танца - так уже, небось, и нельзя будет. Не знаю. Пошел на место, ей-ей зарублю за нерадивость!

Первыми не выдержали девки: правое плечо коромысла, грудастая Птерочка, споткнулась на каблуке и врезалась головой прямо в святое брюхо отцу Тарпагу, но встречная сила движения была гораздо мощнее: брюхо спружинило, девку отбросило аж на четыре локтя, она шлепнулась задницей на пол... Танец закончился, как и обычно, победой мужчин. Птерочка брякнулась довольно громко, однако тут же вскочила без посторонней помощи, красная и довольная, от ушибов же и повреждений ее уберегла толстенная упругая задница.

– Ой, вина, мне! Ой, кишки полопались от дурьей головы!
– Отец Тарпагу завывал в полный голос, требуя выпивку, но зверовидное лицо святого жреца из лесного храма предовольно ухмылялось: видимо и ему его толстое брюхо послужило надежным щитом от всех танцевальных ран. Вина ему подали незамедлительно, и он залпом выглохтал первый кубок, не успев даже подцепить на место увесистый мирской, отнюдь не жреческий меч. Он бы и от девки не отказался после такого славного танца, но - трактир не келья, в присутственном месте подобает держаться благонравно, сообразно сану, а иначе какой будет пример прихожанам? И откуда тогда взяться уважению к поруганному на глазах у общества сану святому? И пожертвованиям? Нет уж, нет уж, правильно древними речено: половина жажды убьет половину похоти, стало быть, и дело за малым - долить в себя оставшуюся половину ведра.

Таким образом, жрец Тарпагу благочестиво отрекся от причитающейся ему награды в пользу остальных участников 'Коромысла', чем они и не преминули воспользоваться. Куса первый ухватил за руку понравившуюся ему девку. Была она помоложе двух своих товарок и не столь дебела и тяжела. Девка захихикала и охотно последовала за своим временным повелителем: Куса - видный мужчина, хотя и ведет себя с придурью жестокой, но зато щедр... Платить за сей раз необязательно, однако, наверняка чем-нибудь - да одарит! Хвак запыхтел с обидой, ибо Хвостик тоже ему понравилась больше других, но - все по чести: кто первый успел, тот и прав.

– И мне вина! Послаще!

Трактирщик Горуль, цепко помнящий вкусы и предпочтения всех своих гостей, до краев набухал в самый большой роговой кубок дешевого 'морского' вина и подсеменил к Хваку. Было в коренастом и плотном трактирщике четыре локтя без двух пальцев, вполне достойный рост для мужчины, но смотрелся он рядом с Хваком худощавым коротышкой.

– На доброе здоровьице! Это за счет заведения, так сказать, от восхищенных зрителей.

– А-а, даром, что ли ча? Изрядно, и-эх, почаще бы так! А ну, Птерочка и Тучка, куда, куда от меня побежали???

Две девки, Тучка и Птерочка, танцевавшие корень и правое плечо 'Коромысла', действительно, по каким-то своим соображениям, решили улизнуть от победителя, но Хвак вовремя это заметил.

– У-у-уххх!.. Мои красавицы! А сдобы-то добыто!!!
– Хвак швырнул опустошенный кубок за спину, в толпу, расставил во всю ширь ручищи, которые, будучи просто опущены вдоль жирного туловища, почти доставали ему до колен, и ринулся за своей законной добычей. Девки отчаянно и весело завизжали, втайне надеясь каждая, что этот мужлан остановит свой выбор не на ней, а на подруге, но их надеждам не суждено было сбыться: Хвак полуприсел, согнув ноги-бревна, и подцепил девок за подколенки, так, что пышнейшие задницы обеих красоток двумя преогромными подушками, затянутыми в дешевые кружева, осели на его предплечья. Это были сильные, толстые и очень рослые девки: Тучка вымахала почти с трактирщика ростом, Птерочка на два пальца пониже, но зато гораздо грудастее. Хвак подхватил обеих, выпрямился, и тут его шатнуло, то ли от полубочки ранее выпитых вин, то ли от невероятной тяжести поднятого... Девки завизжали еще громче и уцепились друг за друга, в тщетной попытке обрести равновесие, которое в этом положении зависело отнюдь не от них... Но Хвак устоял и выровнялся. Он словно бы мешки с овсом встряхнул, поддернул обеих, с тем, вероятно, чтобы сподручнее было держать, потом выцелил заплывшими глазками лестницу, ведущую в гостевые клети, и стремительно пошагал к ней.

– Горуль... это... вина туда подай, потом, не сейчас... фруктов в меду и пожрать!

– Трактирщик даже ладонь к уху приложил, чтобы сквозь чад, всеобщий хохот и оглушительные взвизги расслышать и понять заказ... Кивнул.

Хвак бегом взбирался по крутой лестнице, прочнейшие дубовые ступени которой даже не стонали, а обреченно хрустели под разношенными Хваковыми сапожищами. Девки, сидя у него на руках, вдруг перестали визжать и обе, как по команде, тяжко-претяжко вздохнули: от подруг, ранее имевших дело с бродягой, они знали предстоящее: праздник закончен, и теперь до самого полудня, а то и до ночи их ждет каторжный и бесплатный труд.

Разведчики пиратов глядели, во все глаза глядели на это восхитительное веселье и проглядели... Словно бы черная тень легла на Бача и Зубана, хотя, откуда взяться теням в предрассветных сумерках, когда солнце еще спит и даже розовый полог рассвета не отдернут... Но почувствовали оба - аж затылки заиндевели - обернулись медленно и враз... Возвышается над ними здоровенный детина, не свой, одетый по-здешнему. Блеснуло на миг из трактирного окна - бородища черная, рубаха под нею темная, а глаза - даже во мгле предутренней - два луча мрака.

– Помогай вам боги, друзья! Уток воруете?

Зубан, как старший и более опытный боец, мгновенно понял про себя, мысленно, три вещи: первое - надо заговорить зубы этому... невесть откуда взявшемуся, хотя бы на несколько мгновений, чтобы тот задержал руку на секирной рукояти, второе - их товарищу, разведчику Лоскуту лучше бы в этот миг не мешкать, а бить незнакомца насмерть, быстро и тихо, третье - если все обойдется благополучно - выбить Бачу зубов побольше, никак не меньше половины, ибо это из-за тупого Бача они прохлоп... у...

Незнакомец не позволил Зубану додумать до конца и ловким ударом секиры снес ему голову. Бач успел и того меньше, потому что его голова улетела в кусты еще вперед Зубановой. А Лоскут лежал на своем месте смирно и бездыханно, надежно пришпиленный к мокрой предрассветной земле чудовищным ударом простого швыряльного ножа.

Незнакомец вошел в трактирные двери и остановился, сощурив смеющиеся глаза:

– Горуль! По какому поводу веселье!?

– Я!
– отозвался на крик трактирщик.
– Что?.. О-о... О, о, о! Ай, да это гости к нам! Сиятельный господин Зиэль, счастье-то какое! Давненько о вас не слышно было. Что? А... Так ведь Праздник Закатов на дворе, вот и гуляем, закаты и рассветы напролет!

Зиэль осторожно пробрался сквозь пляшущие толпы и привалился к стойке.

– Ах да, я и забыл. Налей-ка мне имперского.

– Очень хорошее кремовое пришло. Просто нектар богов!

– Нет. Я же сказал: простого имперского кувшинчик. Как торговля идет?

– Сей миг будет сделано! Торговля? И слаще времена бывали, но жаловаться грех. Вот, лучшее, прохладненькое. И кубок - тот самый, ваш!

– Спасибо, Горуль.
– Зиэль вынул из кармана на ладонь три червонца и брякнул ими в стойку.
– Возьми пока. Если не хватит - напомни. Но есть у меня предчувствие, что хватит и этого, не успею напить и наесть.