Ремесло сатаны

Шацкий носился как угорелый на своей машине, в облаках пыли. Носился и днем и ночью. Вряд ли немногочисленные перевязочные пункты, обревизовать которые он был командирован, требовали таких неустанных разъездов.

В лесу и в заросших кустарником диких оврагах по ночам он имел таинственные встречи с какими-то подозрительными людьми, у которых было основание не попадаться на глаза нашим патрулям и военной полиции…

2. «МАСКАРАД»

Загорскому приходилось допрашивать пленных, перебежчиков и лазутчиков, являвшихся в штаб с какими-нибудь сведениями с того берега Днестра, где укрепились австро-германцы.

Беда была с венграми. Немногие объяснялись по-немецки, мадьярский же язык был для Загорского тем же, что и китайский. Единственный переводчик с венгерского находился при штабе армии в Тернополе — за сорок пять верст. Не выписывать же его всякий раз на гастроли.

Пленные не часто давали полезные сведения. Не потому, что бы не хотели, наоборот, славяне, в особенности сербы и чехи, ненавидевшие австрийцев, рады были от души поделиться всем, что знают и видели…

Но, во-первых, знают и видят они мало, вся сфера их наблюдения — свой крохотный участок, во-вторых, командный состав не доверяет славянам и они до последней минуты не посвящаются даже в самые ничтожные мелочи, в-третьих же, пленные, измученные, отупевшие, изголодавшиеся, полны одним животным всепоглощающим желанием:

Есть, есть, без конца есть! До обалдения в глазах и в красном напряженном лице, уничтожать порцию за порцией — и какие чудовищные порции! — жирных щей и черного солдатского хлеба.

Правда, и пленные обмолвливались иногда ценными сведениями, но лишь в редких, исключительных случаях.

Зато «художниками, профессорами» самой тщательной, тонко проведенной разведки являлись иногда те лазутчики, для которых военный шпионаж являлся выгодным, прекрасно оплачиваемым, хотя и опасным ремеслом…

В большинстве случаев эти господа работали на два фронта и, сплошь да рядом, с одинаковой добросовестностью. Если он будет только вашим лазутчиком, ему трудней проникнуть в расположение австрийцев. Но, допустим, даже посчастливилось проникнуть — этого мало, надо и вернуться беспрепятственно, миновать все заставы, передовые цепи и охранение, а это возможно, только имея соответствующий пропуск.

Такая же самая картина и по отношению русских позиций. Ни за что не пропустят к себе и не выпустят человека, не имеющего соответствующей бумаги от штаба.

Попадались натасканные агенты, смекавшие, и довольно толково, как в военном деле вообще, так и в фортификационном в частности. Сделанные ими наброски, чертежи, пронесенные зашитыми в голенище, в шапку или в одежду, — мало ли ухищрений, — давали весьма точное понятие об укреплениях противника, с подробным указанием батарей, пулеметов и всего, что необходимо знать о враге.

Спустя два-три дня по приезде Шацкого в дивизию к Загорскому явились на квартиру два человека. Один в свитке, с подстриженным затылком — обычай местных галицийских мужиков, другой — в суконном пиджаке с массивной серебряной цепочкою на жилете. Первый был крив на один глаз, а у второго — блондина с жиденькими усиками — глаза неустанно бегали.

Эта парочка не внушала особенного доверия. Но каким же агентам-лазутчикам, работающим не из патриотизма, а из корысти, можно всецело довериться?..

Говорил блондин в пиджаке. Мужик в свитке молчал, одобрительно кивая головой.

Смысл был таков.

Они знают, что пан ротмистр — дался им этот пан ротмистр — держит в своих руках нити разведки по всему фронту дивизии. Вот они и пришли к нему. За Днестром, — пан ротмистр это, «без сомнения, знает — в Залещиках находится штаб 19-го австрийского корпуса. И хотя это — штаб корпуса, а не армии, но, видимо, придается ему большое значение. Нет-нет и заглядывают важные генералы, а теперь ждут со дня на день какого-то эрцгерцога…»

Штаб корпуса приютился в доме ксендза. В хорошую погоду завтракают и обедают в саду под хор трубачей шестого уланского полка.

Подвыпившие генералы, не стесняясь, говорят обо всем откровенно и громко. Наблюдатель, хорошо владеющий немецким языком и не менее хорошо знакомый с военным делом, может собрать интересный и ценный материал.

А «наблюдателей» — сколько угодно! Мужики, ребятишки, девчата, привлеченные музыкою, толпятся у ксендзовского сада. Их никто не гонит. Длинный же стол штабных трапез в нескольких шагах от забора. Вообще, если опытный человек потолкается день-другой в Залещиках, он вернется оттуда с большим запасом новостей и сведений об австрияках. Да и не только об австрияках. И про германцев узнает многое.

Загорский внимательно слушал. Перспектива — что и говорить — соблазнительная, однако кто же порукою за этих двух милостивых государей?

— Вы оба из Залещиков?

— Так, мы залещинские.

— Как же вас пропустили австрийцы?

— А мы их спрашивали? О, naw ротмистр, мы знаем каждую стежку (тропинку), нас никто и не видел, а потом сели в челн и проехали на вашу сторону.

— А как прошли сквозь русскую цепь?

— А мы сказали, что идем до вашего штаба, нам дали двух вояк, они и сейчас у сенцах, вояки…

Действительно, через дверь донеслось солдатское покашливанье. Земляки переминались с ноги на ногу, постукивая прикладами винтовок о деревянный пол сеней.

— Что ж, вы не любите австрийцев или деньги нужны?

— А кто же любит его, шваба? Да и гроши, правду сказать, нужны. Война! Все дорого, килограмм хлеба, подумайте, тридцать пять геллеров стоит!

Загорский испытующе смотрел на обоих пришельцев.

— Имейте в виду, если вы меня продадите австрийцам, вам небольшая будет корысть, даже никакой, вернее. За меня вам не дадут и пяти гольденов, за простого солдата, но если вы благополучно вернетесь вместе со мною, вас ждет здесь награда в тысячу рублей. По пятисот на брата, неплохо?.

— Ой, паночку, мы таких денег и в очи николи не бачили, — заговорил, впервые заговорил кривоглазый мужик с подстриженным затылком.

— Но имейте в виду, сейчас вы не получите ни гроша!

— А нам хоть бы что, — пожал плечами суконный пиджак, — мы знаем, у вас деньги верные, как у цесарском банке…

Загорский соображал что-то.

— Ну вот, побудьте здесь, а я вернусь через несколько минут. Который час? Девятый… Мы выедем на машине, а там — пешком до переправы. К тому времени совсем уже смеркнется. Лодка есть?

— А як же?!. Наш челн стоит в лозняке у вашего берега, ждет!..

Загорский распахнул дверь.

— Земляки, — сказал он солдатам, — смотрите за ними в оба и дверь пусть будет открыта.

Загорский направился через улицу к Столешникову.

В столовой, где все уже было накрыто к ужину, генерал сидел в обществе Шацкого. Увидев «уполномоченного», Загорский слегка поморщился. Чуть заметным кивком ответил на поклон расшаркивавшегося блондина с голым, костистым лицом.

— Что, милый Дмитрий Владимирович?