Реми

Я хочу, чтобы она принесла мой iPod, чтобы я мог включить ей песню. Снова «I Love You». Или какую-то другую. Черт, ничто не сможет передать, как сильно я люблю ее.

Она начинает дрожать, а мои глаза начинает жечь, когда я слышу вырывающиеся из нее рыдания. Они прорываются из глубины, ее голос звучит совсем незнакомо, от чего я чувствую боль в местах, о которых и не подозревал.

— Как ты п-посмел заставить м-меня смотреть на э-это... как ты мог стоять там и заставлять меня смотреть, как о-он уничтожает тебя! Твои кости! Твое лицо! Т-ты... был... моим! Мне... принадлежал... Как ты с-смеешь ломать себя! Как ты смеешь ломать меня!

Мои глаза жжет огнем, я, блин, не могу пошевелиться, все, что я могу, это лежать здесь, пока ее и моя боль разрывает меня.

— В-все, что я хотела, это помочь своей сестре и не в-в-втягивать тебя в неприятности. Я также хотела защитить тебя, позаботится о тебе, быть с тобой. Я хотела осс-статься с тобой до тех пор, пока бы ты не устал от меня, и не перестал нуждаться во мне. Я хотела, чтобы ты любил меня потому, что я... я... О, боже, но ты... я... не могу. Я больше не могу. Тяжело наблюдать за тем, как ты дерешься, но смотреть, как ты убиваешь себя — это... я не буду этого делать, Ремингтон!

Издавая звуки, я пытаюсь пошевелиться, несмотря на руку в гипсе, ненавидя то, каким тяжелым ощущается сейчас мое тело. Мое быстрое, натренированное тело подводит меня, она разбито настолько, насколько я себя чувствую.

Слезы бегут вниз по ее щекам, неожиданно она подходит ко мне и касается моей целой руки, наклоняется к моей груди, целуя костяшки пальцев, ее слезы падают на мои шрамы.

Я так сильно хочу к ней прикоснуться, что заставляю руку в гипсе сдвинуться, чтобы погладить ее по затылку, провести по ее волосам. Она вытирает щеки и смотрит на меня сквозь слезы, я молчаливо даю ей понять, что справлюсь с этим, справлюсь с избиением.

Но внезапно она встает, чтобы уйти.

Я хватаю ее за руку, сжимая так сильно, насколько могу, не ломая ее хрупкие кости. Она высвобождается, обхватывает руками мое лицо и целует меня в лоб. Я чувствую, как ее боль взрывается внутри меня, черт, она убивает меня. Звуки вырываются из моей глотки, когда я хватаю дыхательную трубку, пытаясь вытащить ее, и аппарат сходит с ума, как и Брук.

— Реми, нет, нет! — умоляет она, но я ни хрена не останавливаюсь, я должен ее вытащить. Я никогда не был человеком, для которого важны были слова, но я не потерплю какую-то хрень в своей глотке, когда мне есть, что сказать ей. Брук паникует и зовет медсестру.

— Медсестра! Пожалуйста!

Медсестра вбегает в комнату и что-то через капельницу врывается в мои вены, я мгновенно становлюсь тяжелым, голова отключается. Брук смотрит на меня с выражением на лице, которое я никогда не забуду. Я думаю, что сломал ее. Она сильная, она моя пара, сама по себе она достаточно сильна, чтобы справиться со мной... нет.

Никто не сможет справиться со мной.

Я вижу ее взгляд, думаю, у всех, кто понимает, что я безнадежен, именно такой взгляд. От меня одни беды. Но потом она улыбается мне, и эта улыбка остается запечатленной в моей голове. Я цепляюсь за нее, начиная тонуть, пытаясь придумать, какую песню включу ей, когда очнусь...

«Дорогой Ремингтон. 

Когда я впервые тебя увидела, думаю, что уже принадлежала тебе. И я думаю, ты знал. Как ты мог не знать? Моя жизнь замерла на месте. Так и было. Ты заставил меня идти вперед. Ты снова привнес краски в мою жизнь. И когда ты пришел за мной и поцеловал, где-то глубоко внутри я просто знала, что моя жизнь изменится навсегда благодаря тебе. Так и случилось. 

Самые удивительные, невероятные, прекрасные моменты моей жизни у меня были с тобой. Ты со своей командой стали моей новой семьей, и я никогда, ни на секунду не планировала уходить. Не от них, но больше всего, не от тебя. С каждым днем, что я проводила с тобой, я жаждала тебя все больше. 

Все, чего я хотела — это быть ближе. Это больно находится рядом с тобой и не прикасаться к тебе, я хотела проводить каждый день с тобой, каждую ночь в твоих руках. Так много раз я хотела рассказать тебе, что ты заставляешь меня чувствовать, но я хотела, чтобы ты сказал это первым. Больше никакой гордости. Не теперь, я не хочу сожалеть о том, что не сказала тебе: «Я люблю тебя, Реми. Всем сердцем. Ты самый многогранный, нежный боец, которого я когда-либо встречала. Ты сделал меня безумно счастливой. Ты испытываешь меня и восхищаешь, заставляя чувствовать себя ребенком, ожидающим с нетерпением всех тех удивительных вещей, просто потому, что я смотрела в будущее с мыслью разделить это все с тобой. Я никогда не чувствовала себя настолько в безопасности, как когда я нахожусь с тобой, и я хочу, чтобы ты знал, что я безумно влюблена в каждую часть тебя, даже в ту, которая разбила мне сердце.» 

Но я не могу больше оставаться, Реми. Я не могу смотреть, как ты вредишь себе, потому что, когда ты это делаешь, ты причиняешь мне такую боль, какую я никогда не думала, что кто-то может мне причинить, и я боюсь сломаться и никогда не поправиться. Пожалуйста, никогда больше не позволяй никому причинять себе такую боль. Ты — боец, которым каждый хочет быть, и поэтому все в мире тебя любят. Даже напортачив, ты снова встаешь и продолжаешь бороться. Спасибо, Реми, за то, что открыл мне свой мир. За то, что разделил себя со мной. За мою работу, и за каждую твою улыбку мне. Я хочу сказать тебе, чтобы ты поскорее выздоравливал, но я знаю, что ты так и сделаешь. Я знаю, что ты будешь голубоглазым, самоуверенным и снова будешь драться, а я буду в твоем прошлом, как все то, что ты преодолел до меня.

Просто знай, что я никогда не смогу слушать песню «Iris» снова, без мысли о тебе. 

Всегда твоя, 

Брук.»

Сегодня я снова и снова перечитываю это письмо. Я прочел его, не веря в происходящее, в гневе, испытывая отвращение к самому себе, чувствуя одиночество, отчаяние, оно ни разу не оставило меня равнодушным. А теперь я снова читаю его, и до меня доходит, что она — моя девочка — оставила меня. Мое тело взрывается, я рычу, роняя голову, испытывая боль, таблеток от которой не существует. Мои глаза жжет, я снова и снова провожу пальцами по словам «Я люблю тебя, Реми», пока слышу, как в гостиной Пит разговаривает, будто это обычный день.

Еще один день из чертовой жизни Разрывного.

До того, как он встретил... ее.

— Полторы тысячи акций этой фирмы. Продавай... Да

Далее следует тишина, по которой я понимаю, что он закончил разговор, и я вижу, как поворачивается ручка на двери в спальню. Занавески распахнуты, он замирает, когда видит меня.

— У тебя голубые глаза.

Я потираю лицо, пытаясь сложить воедино в голове прошедшую неделю, но все, о чем я могу думать, это отрывки из этого письма. «Я люблю тебя, Реми... Ты сделал меня безумно счастливой...» 

Пит заходит в комнату, подходя ко мне.

— Ты был не в себе почти три недели. Ты помнишь?

Тишина, я просто смотрю на него, держа письмо в руке.

— Ремингтон, ты понимаешь, что ты сделал? Ты проиграл чертово звание чемпиона. Ты сдал. Бой! Ты отказался от всего, ради чего работал. Вся твоя ликвидная наличность пропала, до последнего пенни. Годы достижений и работы. Звание чемпиона... все пропало, — его голос обрывается, он смотрит на меня. — Ты помнишь это?