Рентген строгого режима

Родом Миша был из Калуги, родители – русские образованные интеллигенты. В 1917 году Михаил Сироткин воевал в Красной Гвардии, потом служил в Красной Армии. Обладая выдающимися способностями, особенно к математическим наукам и языкам, быстро продвинулся по службе и был направлен на учебу в Военную академию имени Фрунзе. После окончания академии сам Ворошилов направил его на разведработу в Японию, в аппарат военного атташе. Япония в то время представляла для нас весьма опасного потенциального врага на Дальнем Востоке. В прошлом службист до мозга костей, Миша никогда не рассказывал о своей работе в Токио. Никогда, как я к нему ни приставал, как ни просил. Я даже обижался на него, но потом понял, что так и должно быть у настоящих мужчин, особенно если они работали в разведке...

В 1937 году мудрый Сталин приказал уничтожить весь аппарат советской разведки во главе со знаменитым Берзиным. Сироткину приказали срочно вернуться в Москву, что он и сделал в 1938 году. Дисциплина превыше всего. Такой приказ получил и Рихард Зорге, но у Зорге хватило мужества не выполнить его, и он погиб как герой от рук врагов Родины, а не от рук своих «братьев и сестер».

Мишу прямо с вокзала отвезли во внутреннюю тюрьму на Лубянке. Следствие было мучительным, его зверски пытали, об этом Миша как-то глухо обмолвился, потом приговорили к расстрелу за якобы шпионскую деятельность в пользу Японии. Больше месяца он ждал расстрела в камере смертников, потом «вышак» ему заменили пятнадцатью годами строгого лагеря, и он отбыл день в день без единого дня зачетов. Я всегда с особо теплым чувством вспоминаю Мишу, мысленно вижу его необыкновенный череп Сократа, голый и блестящий, как бильярдный шар, немного жесткое аскетическое лицо, голубые чистые глаза, которые могли очень остро смотреть на тебя, и врать этим глазам было просто бессмысленно... Миша очень выразительно пел романсы Рахманинова, Чайковского, Бородина, знал много цыганских романсов. Свободно говорил по-английски и по-японски, читал иероглифы, много путешествовал по Дальнему Востоку, Японии, Китаю, Корее и Индонезии, и где он только не бывал... В конце концов он «приехал» в Воркуту всерьез и надолго. Привезли Мишу в Воркуту еще до войны, на барже по рекам Печоре и Воркуте, жил поначалу в землянке, которую сам вырыл на берегу реки, потом с организацией Проектной конторы его зачислили в архитектурно-планировочный отдел, где он и проработал весь свой срок.

Чувство юмора всегда было главной отличительной чертой Михаила Ивановича. Как-то во время войны в страшную голодуху в комнату, где работали Миша и Илларий, зашла вольная женщина, недавно приехавшая в Воркуту вместе с мужем-военным. На всех заключенных она смотрела с ужасом и отвращением, так как в оперслужбе ей разъяснили, что все зыки страшные злодеи, ходили по колено в народной крови и теперь посажены за это прочно и надолго. Были и такие дуры, которые верили всему, что написано в газетах, или россказням чиновников в погонах. Смотрела она, смотрела на Мишин лоб, высокий и крутой, как у Ленина, ничего бандитского не высмотрела и решилась спросить его:

– Скажите, а как вас в лагере кормят?

И Михаил Иванович на полном серьезе отвечает:

– Кормят, конечно, хорошо, грех жаловаться, только вот утки с яблоками ужасно надоели, каждый день утки да утки, опротивели, сил нет.

Женщина оторопело смотрит на совершенно серьезное лицо Михаила Ивановича, но его лбу и глазам нельзя не верить, и она сокрушенно вздыхает:

– Скажите! А вот в воркутинских магазинах никаких уток и никаких яблок.

Илларий, слышавший этот разговор, ясно представил себе, что скажет вечером муж этой женщины, когда она начнет сетовать на несправедливое распределение уток и яблок в Воркуте...

В комнате, где работали Миша и Илларий, целый день топилась печка с плитой, на которой всегда кипел большой чайник. Любой желающий в любое время мог налить себе кипятку в банку. И вот подойдет очередной любитель чая со стеклянной поллитровой банкой из-под консервов и начнет лить в нее кипяток. В этот момент Миша, не поднимая головы и очков с глаз, начинает тянуть басом:

– П и и ... и ... и ... и ...

И, конечно, дно у банки с треском отваливается и со звоном падает на пол, а кипяток, естественно, обливает штаны зыка, и тут раздается выразительное Мишино:

– здец!

А любитель чая бросал бешеный взгляд на невозмутимого Михаила Ивановича и, отряхивая штаны и чертыхаясь, идет искать другую банку...

Самым близким другом Михаила Ивановича был инженер-теплотехник Валентин Александрович Мухин. Небольшого росточка, тщедушный на вид, внешне очень тихий и незаметный, Валентин, однако, был прекрасным инженером, но отличался крайне злым и ядовитым юмором, на язык к нему лучше не попадаться. Что их связывало? Трудно объяснить, но по вечерам они всегда были неразлучны и по-братски делили добытую махорку и съестные припасы. Вечерами, когда в запертом бараке заняться было просто нечем, Валентин своим тихим голосом, почти без выражения, рассказывал очень интересные байки, в том числе и о Михаиле Ивановиче, который сидел тут же и ехидно улыбался. Если Валентина начинало «заносить», Миша немедленно наставлял его на путь истинный. Все эти истории я потом слышал и от других зыков, и в главном они полностью совпадали.

Воркуту строил и был ее бессменным богом, царем и воинским начальником знаменитый генерал Михаил Митрофанович Мальцев. Воркутинскому угольному бассейну еще до войны придавалось очень большое стратегическое значение, так как уголь Воркуты шел для питания промышленности всего севера вплоть до Ленинграда, а во время войны, когда шахты Донбасса попали в руки немцев, уголь Воркуты должен был заменить утраченную добычу. В силу этих соображений генералу Мальцеву была дана команда: «Любой ценой дать уголь Родине!» – клич, так хорошо знакомый нашему народу.

Рабочая сила? Заключенных сколько угодно. Мало? Дадим еще...

Главный лозунг генерала Мальцева: «В Воркуте пурги не бывает». То есть нечего сваливать на погоду. Надо отдать должное генералу, он знал, что от него хотят, и знал, что надо делать, чтобы оправдать доверие. Ему единственному было дано право казнить или миловать заключенных, он мог, например, сократить срок или вообще освободить из-под стражи – без права выезда, конечно, самых свирепых «врагов Родины», севших еще в 1937 году. Правда, снижал срок или освобождал из-под стражи Мальцев только крупных инженеров, в первую очередь горняков конечно, и только за отличную, самоотверженную работу. Мог и расстрелять, если находил нужным. Но за неудачи, ошибки в работе или даже катастрофы на шахтах никогда сурово не наказывал, только ругал ужасно или снимал с командной должности. Он мог, например, назначить заключенного главным инженером шахты, и все вольные обязаны были ему подчиняться.

Но вот блатных воров ненавидел люто и, случалось, стрелял собственноручно. Очевидцы рассказали мне об одном таком случае. Как-то летним днем Мальцев шел со свитой по строящемуся городу, где впервые за полярным кругом посадили молодые деревца, привезенные откуда-то издалека, и получилось даже нечто вроде бульвара, чахленького конечно. На одной из скамеек уселся блатной вор и с нахальным и независимым видом заплевал шелухой от семечек чистый желтый песочек дорожки. Генерал рявкнул на блатняка командирским басом и услышал в ответ то, что и должен был услышать:

– Соси фал, генерал, и не кашляй!

Мальцев не мог сделать вид, что он ничего не слышал, а может быть, и не захотел, во всяком случае, он вынул пистолет и с первого выстрела уложил блатняка наповал. Бросив свите: «Списать!» – он как ни в чем не бывало, пошел дальше. Свита списала зыка без лишних слов, написав в акте, что смерть наступила в результате кровоизлияния в мозг, и не погрешила против истины...

Незадолго до конца войны Мальцеву было приказано показать правительству плоды своих трудов – панораму Воркутинского угольного бассейна с птичьего полета. Но кто и как эту сложнейшую работу сможет выполнить? Мальцев вызвал к себе начальника Проектной конторы Рябцева, порядочного труса и подхалима, и дал ему задание: нарисовать панораму в кратчайший срок. Убежден, что эту работу в то время в Воркуте мог выполнить только один человек – Михаил Иванович Сироткин. Ему и поручили. Соединив несколько листов ватмана и наклеив их на холст, Миша изобразил панораму воркутинских шахт и города с высоты примерно трехсот метров. Панораму эту я не видел, но все, кто видел, говорили, что она была сделана блестяще. Мальцев очень торопил, и Миша работал день и ночь, почти не отрываясь... Наконец настал день, когда панораму свернули и с большими предосторожностями доставили в кабинет Мальцева. Начальник конторы Рябцев (видимо из трусости) взял с собой и автора панорамы – Михаила Ивановича, которого оставил в приемной генерала, а сам вошел с панорамой в кабинет, как в клетку с тигром. Миша встал, как и следует дисциплинированному и бесправному заключенному в присутствии высоких чинов, скромно у стенки, опустив руки по швам. Он не знал, как посмотрит генерал на его работу, вдруг возьмет да и посадит на пять суток в холодный карцер... Неожиданно из кабинета Мальцева вышла большая группа военных, все в больших чинах, видимо, какая-то комиссия из Москвы, и прошла мимо Михаила Ивановича. Вдруг один из генералов остановился и стал пристально рассматривать Михаила Ивановича. Миша поднял на него глаза и мгновенно узнал своего однокашника по Академии Фрунзе. Молча они смотрели друг на друга несколько минут. Наконец генерал тихо спросил:

– Ваша фамилия Сироткин?

– Так точно, гражданин начальник, заключенный Сироткин, статья 58-16, срок 15 лет.

Генерал вздохнул и медленно вышел, не сказав больше ни слова...

Через несколько минут Михаилу Ивановичу приказали зайти в кабинет Мальцева. Генерал стоял перед Мишиной панорамой, укрепленной на стене, и внимательно ее рассматривал.

– Вы делали? – спросил Мальцев басом.

– Так точно, я, гражданин начальник.

– Фамилия?

– Заключенный Сироткин, статья 58-16, срок 15 лет.