Репей в хвосте

Мы ехали уже с полчаса, когда Славка проорал, перекрикивая ветер.

— Теть Маш, вы не будете сердиться, если я спрошу у вас кое-что?

— Начало мне нравится. А что дальше?

— Понимаете, одна моя знакомая… Она замужем, и… В общем, она полюбила другого мужчину и теперь не знает, что ей делать. Никак решиться ни на что не может.

— По-моему тут может идти речь только об отсутствии этой самой решимости у того мужчины. Нам, теткам, слишком долго вдалбливали в головы, что мужчина — главный, первый, он должен и он может… Ну ты понимаешь, что я имею в виду. Поэтому мы чаще всего склонны идти у вас на поводу и именно от вас ждем решительных действий.

— Она, кажется, беременна и… Короче этот мужчина не уверен, кто настоящий отец ребенка — он или ее муж, и не хочет разрушать семью.

— Кажется! А что же сама твоя знакомая говорит?

— Говорит — мой… — он понял, что проговорился и осекся.

Я тоже было начала тактично молчать, но потом не сдержалась.

— Господи, Слав, во-первых, кому как не ей знать, кто отец, а во-вторых, какая, в сущности, разница? С моей точки зрения, а опыт, согласись, у меня есть, отец не тот, кто зачал, а тот, кто душу вложил, носил ночами на руках, когда животик пучило, шлепал по заднице, когда он (или она) шкодили, подсматривал в окошко, с кем у подъезда целуется — достойная кандидатура или нет… — я все еще молотила языком, когда меня вдруг пробило. — Слава, да ты никак Лидушу у мужа увел!

Мотоцикл вильнул по дороге, и нас подбросило на ухабе так, что я чуть было не прикусила свой болтливый язык. Но посудите сами — чего бы он стал со мной обсуждать подобное, если бы я не была заинтересованной стороной? Парень молчал долго, явно сдерживался, а потом…

— Ни фига я ее не увел! — воскликнул отчаянно, сердито.

— Так чего телишься? — заорала я не менее гневно — ох уж мне эти мужики! — Уводи поскорее, да и дело с концом! Э… Только забудь, что я тебе это говорила и никогда не вспоминай. Хорошо?

Облегченное ржание (иначе не назовешь), которое я услышала в ответ, было лучшим, что случилось со мной за последнюю неделю… Если не считать недавних Ванечкиных слов… И того, что я все-таки вернулась к нему живой… И того, что встретилась со Славой Ильченко и с Медведем Ивановичем… И еще с Никой… Я буду не я, если не сосватаю ему какую-нибудь хорошую дивчину! У меня, ведь, оказывается, это получается! Господи, да жизнь вообще отличная штука! И я не хочу, чтобы ее отобрали у меня по пока совершено непонятной для меня причине незнакомые мне люди! Я все узнаю, и уж тогда-то они у меня попляшут!

Дядя Веня встретил нас радушно, хотя и несколько настороженно. Славка тут же был отослан на кухню с поручениями касательно ужина, а я поднялась следом за хозяином на галерею. Он выслушал меня молча, качая седой головой. Потом просмотрел запись с диска, глянул в петренковскую бумажку. Задумался. А потом, хлопнув себя по неподвижным коленям, сказал.

— Ну что ж! Выходит так, что ждать больше нельзя. Не очень я еще готов, да что делать. Человек предполагает, а бог располагает, — потом поднял на меня глаза и продолжил. — Твой ход, Маша. Я думаю, твоя компания заинтересуется тем, что одну из ее ведущих сотрудниц пытались убить.

— Так вы хотите…

— Да. Этот диск и эта бумажка должны оказаться в эфире с соответствующими комментариями. И чем скорее, тем лучше.

— А?..

— Нет. Предысторию не трогай. И Ивана не поминай. Просто этот последний случай.

— Но ведь тогда тот второй, Лелик, останется как бы и не при чем.

— Нужно просто обозначить участие ФСБ в твоей судьбе. Засветить их. Остальное и главное все равно будет делаться внутри самой Службы. Чеботарев, чего бы он ни хотел добиться, провалился, а у нас такие не задерживаются. За ним и Крутых скатится, если запачкался. Опять же по факту начнется внутреннее расследование, которое наверняка многое выяснит, а значит информация дойдет и до меня. Я уж постараюсь это устроить. Что же касается твоего Ивана… Поузнаю, конечно, про то заведение, но без гарантий. Подобных тихих неприметных углов много, и все они более чем хорошо засекречены. Правда, по опыту могу сказать, если то, что произошло с ним, результат промывания мозгов, память, скорее всего, не вернется к нему никогда. Может, это и хорошо, потому что контингент тех, кто попадает в подобные места, хоть и широк, но не включает в себя людей безобидных. Я видел, как он дрался с твоим отцом. Память может безмолвствовать, но тело помнит действия когда-то доведенные до автоматизма. Он профессионал, Маша. Кто его готовил, для чего, а главное, почему все закончилось именно так, а не иначе, теперь, наверно, так и останется тайной, погребенной под обвалами его личности. Что же до остального… Не знаю, что и сказать тебе. Так-то вот.

— Он хороший человек, дядя Веня, и он любит меня.

— Когда Диогена спросили, что заставляет человека видеть в другом человеке качества, которых у него нет, и не замечать те, что есть, он ответил — зависть. Я же прибавил бы сюда и любовь… И ненависть… — полушепотом закончил старик и отвернулся, по всему видно уже думая о своем.

Время было уже довольно позднее. Своего шефа я, судя по всему, застала где-то в гостях или в ресторане, потому что когда он откликнулся по мобильнику, на том конце «провода» стоял более чем характерный шум. А потому я лишь договорилась с ним о встрече на завтрашнее утро и дала понять, что дело более чем важное. Слава моментально доставил меня в Москву. На каком-то оживленном перекрестке я отпустила его и пересела в такси, которое уже доставило меня к подземному гаражу моего московского жилища. Я даже не стала подниматься наверх. Сразу села в свою машинку и вскоре уже выруливала на трассу. Старый дачный дом был темен, и я даже обиделась — неужели Иван не мог меня дождаться? Заглянула к Васятке — мальчик мой спал, как обычно свернув комом одеяло, которое покоилось где-то в районе головы и верхней части его тощего уже здорово загорелого туловища, в то время как попа и ноги гуляли на свежем воздухе. Накрыла, как следует. Помедлила возле дверей комнаты Ивана, но, все еще обижаясь, не пошла, а свернула в ванную. Горячий душ показался мне таким же чудом, как евреям манна небесная, хотя, наверняка, много более приятным. С детства «манна» у меня плотно ассоциировалась с манной кашей, а ничего противнее я и теперь придумать не могу. Одежду целиком бросила в стирку и, завернувшись в большое банное полотенце, поплелась к себе. Уселась на край кровати, вздохнула. Помедлила, но потом все-таки зажгла свет — два часа ночи. Гасить не стала, понимая, что как бы ни устала, заснуть сразу не смогу, потому как рассчитывала совсем на другое. Обернулась…

…Он спал в моей постели. Божественно нагой, расслабленный. Руки, перевитые мышцами, закинуты за голову, широкая, поросшая темными волосами грудь размеренно вздымается… Теперь я удивлялась, как не почувствовала его присутствие сразу — казалось вся комната дышала только им. Это был ни с чем не сравнимый запах сна, тепла, запах его тела… Такой мужской, сексуальный…

Внезапно какая-то волна судорогой свела мышцы, исказила болью лицо. Он застонал жалобно и как-то беззащитно, и я сжалась, понимая что невольно присутствую при чем-то более интимном, чем все, что было между нами раньше. Почему-то вспомнился «Вавилон-5», где в одной из серий главная героиня — инопланетянка, по своему инопланетному же обычаю, проводит ночь перед свадьбой наблюдая, как спит ее избранник. Может быть, в этом действительно есть какой-то смысл, отвергаемый нами, помешанными на житейской суете, работе, делах?

Я прилегла рядом, стараясь не разбудить, и долго любовалась его смягченным сном лицом, на котором боль уже сменилась тихим умиротворением. Потом не выдержала, прижалась теснее, он вздохнул, пробормотал что-то и обнял меня, притягивая к себе на грудь. Какое оказывается удовольствие проводить ночь в объятиях любимого человека! Дома… Аслана я ночевать не оставляла — Наташка была уже достаточно взрослой, да и перед Петюней, как ни крути стыдно, муж все-таки… А с Никой и вовсе все было как-то… Мы словно воровали у кого-то те минутки, что проводили вместе. Теперь же… Нет, я все таки земная, грешная и нетерпеливая. Дольше лишь наблюдать не было никакой возможности, и я поцеловала его. Эгоистично? Несомненно. Но так приятно. Он вздохнул и приоткрыл один глаз.

— Я заснул?

— Да. И тебе снится сон.

— Так меня мучают кошмары?

— Негодяй!

Я накинулась на него с наигранной свирепостью, которую он, впрочем, очень быстро обратил в нечто иное. Боже! Как он умел это делать!

— Мама?! — я вздрогнула и вцепилась в мгновенно закаменевшие плечи Ивана.

В дверях, широко распахнув глаза, стояла Наташа… Как мы не услышали ее приезд? Почему она сама ничего не сообщила о том, что возвращается? Иван моментально скатился с меня и прижал к себе как назло спутавшуюся простыню. Я было тоже инстинктивно ухватилась за уголок, но он совсем не по-джентельменски выдрал ее из моих рук, и я уступила, понимая, что ему-то она действительно нужнее.

— Наташ, иди к себе, дорогая. Я сейчас приду.

— Но…

— Ты не ребенок, и мне не нужно объяснять, что появилась ты, скажем прямо, не вовремя! Иди.

Она вышла, громко закрыв за собой дверь, и я устало опустилась на подушки.

— Фу-ф!

Иван начал подниматься, и я ухватила его за руку.

— Не уходи, пожалуйста, — прозвучало довольно жалобно, и я заторопилась объяснять. — Я не собираюсь скрывать от детей наши с тобой отношения — они слишком важны для меня. Я поговорю с ней, и она все поймет. Все мы просто растерялись, вот и все.