Реплика в зал. Записки действующего лица

И будто жестокий, неумолимый рок висел над этими красивыми, искренне любящими друг друга людьми. Что-то было, видимо, в них, что приманивало беду.

Судачили, что Климов интересуется телекинезом, что может загипнотизировать, что в его ближнем окружении есть некто Боря Ермолаев, врач по образованию и кинорежиссер по второй профессии, очень "продвинутый" во всем "непостижимом". Якобы, он взглядом поднимает тапочки. Мне даже показывали фотографию, сделанную в той компании: человек, похожий на Ермолаева, расставил ладони, а в пространстве между ними сама по себе висит баскетбольная кеда.

Однажды случилось познакомиться с этим человеком. Поскольку он входил в круг Климова, коротко расскажу.

Одно из тяжких впечатлений той поры - просмотр привезенного для сдачи комитету фильма Бориса .Ермолаева "Мой дом - театр" - о классике русской драматургии Александре Островском. Показанное оказалось не просто беспомощным - это была беда. Безвкусная претенциозность во всем - в монтаже, в мизансценах, в актерских состояниях, - говоря коротко, тут была явлена полная режиссерская беспомощность. Причем Б.Ермолаев еще и собственной персоной периодически возникал на экране, загримированный под Гоголя: искоса "со значением" смотрел на зрителей. Словом, провал, стыдно показывать людям. И никакие поправки не спасли бы, их было просто бессмысленно предлагать.

Тем не менее, из просмотрового зала переместились в мой кабинет и распределились по обе стороны длинного стола: члены сценарной коллегии, представители студии, кто-то из съемочной группы и, конечно, сам режиссер-постановщик. Я, понятно, - в торце, веду. Пока мои красноречивые коллеги-редакторы не оставляют от ленты камня на камне, замечаю, что один из сидящих за столом высунулся из ряда и прямо-таки испепеляет меня взглядом. Как только что Гоголь с экрана. Да это же режиссер Ермолаев, - догадываюсь.
– Меня гипнотизирует!( Вспомнились тапочки...) Не знает, что меня такие штуки не берут...

В заключительном слове среди прочего обратил внимание создателей фильма на неточность: один из персонажей астму назвал грудной жабой, а грудная жаба, как известно, - это стенокардия. Тут мой гипнотизер встрепенулся: "А я вам как врач говорю, грудная жаба - это астма".

– Вы такой же, видимо, врач, как и режиссер, - пришлось ответить художнику нелюбезно.

Читатель удивится: неужели автор дословно запомнил? А вот запомнил! Слишком болезненной оказалась для меня ситуация, оттого и врезалась в память. Ведь авторами сценария фильма "Мой дом - театр" были два уважаемых мною человека: Сергей Ермолинский и, что особенно мне было неприятно, - Владимир Лакшин. Замечательным литераторам катастрофически не повезло: их сценарий, с удовольствием одобренный в свое время сценарной коллегией Госкино, попал в совершенно беспомощные режиссерские руки.

Фильм получил низшую категорию по оплате и минимальный тираж копий.

Ваяя сей режиссерский образ, решил заглянуть в Интернет: а вдруг там есть что-нибудь про Б.Ермолаева? Есть, оказывается, - во всей красе интернетовской всеядности. Во-первых, сообщается, что "биополе Ермолаева в 10 тысяч раз превышает биополе обычного человека". Вот, оказывается, какая энергетика подключалась порой к созданию даже самых слабых советских фильмов! А как я умудрился в живых остаться?! Но это не всё. На другом сайте уже сам Ермолаев объясняет почему "Мой дом - театр" фактически лег на полку. Оказывается, из-за идеологической обстановки в стране, приведшей к высылке Солженицына! В Госкино, мол, разглядели в его фильме некие подозрительные аллюзии. Поистине, куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Политические аллюзии вкупе с образом Солженицына там не могли возникнуть даже под гипнозом! А вот сожаление по бездарно потраченным государственным деньгам возникало.

После V съезда кинематографистов все "полочные" фильмы были пересмотрены, но и тогда "Мой дом - театр" на экраны не вышел. Исчез. Так и не нашлось добровольцев его показывать.

На обнаруженном мною сайте Ермолаев признается: "Я всегда работаю с актерами в состоянии гипноза, всегда. Это мне дано от Бога".

Зачем, как говорится, поминать всуе?.. Не проще было загипнотизировать еще и зрителей, глядишь, они и не поняли бы, что режиссер просто не умеет профессионально работать с актерами, вот и пыжится вгонять их в доморощенный транс?..

Когда со съемочной площадки "Иди и смотри" приходили слухи, что Климов использует в работе с актерами психологов и психиатров, я долго не верил. Слишком унижало бы это режиссера-профессионала, наверняка умеющего добиваться актерского результата, не прибегая к помощи медиков. Но после того, как исполнитель роли Флеры актер Алексей Кравченко в своих интервью именно об этом рассказал, пришлось поверить.

Не знаю, насколько подвержена была "непознанному" и экстраординарному Лариса Шепитько, но, думаю, ее талант был все-таки большей защитой от увлечения подобными крайностями, чем было у мужа.

Вижу ее на сцене в Доме кино, на вечере, посвященном очередной довженковской дате. Она у него училась. Хорошо говорит, держит в руке большое яблоко. Это символ яблоневого сада, когда-то высаженного великим мастером на киностудии. Она перекладывает яблоко с ладони на ладонь - стройная, красивая, очень серьезная. Вспоминались строчки Евтушенко: "Пусть будет слово явлено, простое и великое, как яблоко, с началом яблонь будущих внутри".

"Куст" военных фильмов в Госкино тогда вела Джемма Фирсова - она тоже красавица, снималась как актриса, потом стала лауреатом и Государственной, и Ленинской премии как режиссер-документалист. Все месяцы, что делалось "Восхождение" - от сценария до последнего монтажного варианта - она как редактор была рядом с Ларисой, что-то они обсуждали, о чем-то наверняка спорили, но непримиримых конфликтов не было. Когда фильм сдавался сценарной коллегии, по-моему, Джемма волновалась больше, чем Лариса.

Фильм ошеломил. Глаза Бориса Плотникова переворачивали душу, а неистовое саморастерзание Гостюхина буквально повергало в ужас. Евангельская высота и мудрость жили в каждом кадре.

Лариса в работе была неистовой, добиваясь художественного результата, не щадила ни себя, ни актеров. Однажды оказался на Кубе вместе с Борисом Плотниковым. Там проходил кинофестиваль латиноамериканских стран. Как-то брели между жарких стен старой Гаваны, и актер спокойно так рассказывал, что на съемках ему закапывали в глаза уротропин, чтобы на экране получился тот самый ошеломляющий взгляд на эшафоте. Полноценное зрение вернулось только через полгода.Или: он лежал на земле, а волосы ему поливали и вмораживали в лед. С тех пор стал лысеть...

Ничего "кровавого", связанного с прохождением на экран фильма "Восхождение", не припоминается. Наверняка были какие-то редакционные пожелания, но сути они изменить не могли, да и не было такой задачи. Сегодня узнаю из мемуаров, что оказывается первый секретарь Белорусской компартии Машеров был на самом деле "спасителем" готового фильма, что он даже плакал на просмотре. Может быть, и плакал. Но от кого спасал? Госкино отправило "Восхождение" на Берлинский кинофестиваль, и фильм получил главный приз. А потом Лариса проехала со своей лентой по миру, с подобающим триумфом.

Итак, у Климова "Агония" по воле не Госкино, а самых верховных, то есть партийных, властей лежит на полке, а Шепитько купается во славе. Что может твориться в душе мужа? С какими последствиями? Сегодня сын вспоминает в "Караване историй": "Отец не выдерживал: срывался, уходил (однажды он пару месяцев жил у Виктора Мережко), прятался от мамы, даже запивал - всякое было... На фоне сильнейшего стресса оказалась поражена левая половина мозга. И как следствие - ужасная кожная болезнь".

Поражена левая половина мозга?.. Ничего себе...