Репродуктор

Виолетка сидела на подоконнике — на почтительном отдалении от самербековского кабинета.

— Ну что? — спросила она, спрыгнув, как только Аля выбралась на свет.

Та помотала головой.

— Так плохо? — ужаснулась Виолетка. — Что сказал-то?

Аля призналась, что ничего не поняла. Она спросила про порт, но Виолетка тоже ничего не знала. Надо было посоветоваться с Мартой, но тут выяснилось, что Варвара требует сначала пройти какой-то тест у психолога департамента.

— Это зачем? — изумилась Аля. — Хотят проверить, ни трекнулась ли я здесь?

Виолетка пожала плечами.

Герман

Герману снилось, что он стоит в очереди за солнцем. Ему шесть лет, на нем панама и голубые шорты. Мама отправила его совсем рано, и на улице еще прохладно. Мятая желтая бочка — почему-то с надписью «Масло» — заняла позицию на углу Энтузиастов и Литовской, а к ней уже выстроилась очередь из жителей ближайших домов. В руках у них бидончики, трехлитровые банки и пластиковые канистры. Впереди Германа стоит тетка в красно-цветочном платье, а сзади — дед с длинной бородой поверх застиранной армейской гимнастерки.

— Двух литров не хватит, — говорит дед кому-то за своей спиной. — Не. Тут такое дело — не окрошка же. Надо три…

Зазвонил телефон. Открыв глаза, Герман еще несколько секунд соображал, где находится, а потом отбросил одеяло и нащупал ногой стоящие около кровати тапки. Он доплелся до кресла, откуда раздавался телефонный клекот, и попробовал на ощупь найти трубку. Это получилось не сразу: прежде чем ее обнаружить, Герман выгреб из-под подушки кресла несколько монет, фантик и какую-то книжку. Когда он все же сказал «да», выяснилось, что к телефону можно было и не подходить.

Звонил брат Германа, он сначала делал вид, что хочет просто поболтать, но очень быстро сдался: Борису нужна была справка о прописке в квартире родителей и Борису нужны были деньги.

— Денег нет, — предупредил Герман, — я тебе серьезно говорю. Справку завтра сделаю, а деньги ищи сам.

— Совсем нет? — недоверчиво поинтересовался Борис.

— Совсем.

Брат принялся что-то задумчиво насвистывать в трубку.

— Может, тогда продать чего? Позарез ведь надо.

Герман вздохнул:

— Боря, мама для твоего «позареза» продала что только можно. Я в это не играю. Уже взрослый мальчик, сам выкрутишься.

— В тюрьму сяду, — весело сообщил Борис.

— Все в тепле будешь. Счастливо.

Он взял с полки будильник, убедился, что еще два часа можно спокойно себе спать, и снова забрался под одеяло. Сон, однако, уже не шел. Герман принялся думать про брата, вспомнил историю, как тот унес из дома его магнитофон, и пришел в полнейшую ярость.

— Говнюк, — сказал он, садясь на кровати, — вот не дал же поспать…

Умывшись, пошел варить кофе. Телефон еще дважды звонил, но Герман не стал повторять ошибки и остался на кухне. Позавтракал наспех приготовленной овсянкой, кофе и сыром. Потом включил телевизор и по несколько минут посмотрел каждый из трех каналов.

Мысль о Борьке не шла из головы. На кой черт ему справка понадобилась? Герман вернулся в комнату, выдернул телефон из розетки и принялся потрошить шкаф: все же надо найти Борькины бумаги, а где они лежат — поди разберись. По ящикам были разбросаны инструкции от бытовой техники, поздравительные открытки от родственников, коммунальные квитанции, какие-то распечатки с прошлой работы, договоры, а кроме того, фотоальбомы и коробки с мамиными вещами. Все лежало вперемешку и без какого-либо смысла.

Среди прочего Герман обнаружил свой значок часового Старосты, марки с военными дирижаблями и увеличительное стекло. Ни одной Борькиной бумаги не наблюдалось. Наконец с нижней полки Герман вытащил бледно-голубую папку: в ней лежат мамины документы и фотографии. Не исключено, что разная ерунда, оставшаяся от младшего брата, тоже там.

Он расшнуровал грязновато-бежевые тесемки. Сверху лежали шесть фотографий разного формата. На самой большой мама, Герман и Борька сидели под пальмой: Герман в богатырском шлеме и красном плаще, Борька — в перьях и с томагавком в руках. На двух других снимках мама стояла вместе с какими-то своими подругами. На оборотах было написано: «Москва. Галя, Вера и я. 07.07». Еще на одном фото — совершенно выцветшем — на берегу неспокойного моря стоял дед. Молодой, лет, может, сорока. Рукой он показывал в сторону корабля под странным флагом неизвестного Герману государства: флаг был наполовину синий, наполовину белый или желтый, теперь уже не определить. Оставшиеся две фотографии были портретами Германа и Бориса, такими же, как на школьных виньетках, только побольше. Герман помнил, что его снимали после девятого класса, а Борьку, наверное, раньше, может, в седьмом.

Под фотографиями лежали завернутые в полиэтиленовый пакет квиточки, чеки и банковские выписки, мама зачем-то старалась их сохранять. Здесь же в отдельной прозрачной папке прятались почетные грамоты и наградные листы деда. Сначала Герман хотел их порвать и выбросить, но потом передумал: пусть останутся на память, может, кто-нибудь прочитает и ужаснется.

Дед был архитектором-проектировщиком, начальником бюро. Того самого бюро-17, которое разработало комплексы реадаптации. Вроде бы даже по инициативной заявке.

Дед проектировал бараки и рабочие загоны, исправительные залы и кельи. А еще конструировал мебель, пристяжные цепи, упряжь, повозки, строгие намордники. Это был большой, прямо-таки всеобъемлющий заказ. Ну и ямы в нем, конечно, тоже были. Герман потом долго изучал чертежи в краеведческом — через отвращение, через ползавший по спине ужас.

Первые два года комплексы использовали только для медведей, но потом в реадаптацию стали включать и своих служащих. Второй Староста настоял, а дед не стал спорить и взялся перекраивать свои чертежи, больше всего похожие на концепт-реквизит ада, под новые габариты.

Его дважды награждали за новые разработки, в том числе за низкопольный гидрокомплекс Еканова, ту самую «мокрую яму». И еще за успехи — за это дали целых четыре грамоты (не факт, что все сохранились). А потом вроде даже орден был.

Вспомнилась парадная фотография, которая когда-то стояла у матери на комоде: дед скромно улыбается в усы, а его за плечи обнимает пухлощекий крепыш в ярко-синем пиджаке — управделами Старостата. Они в каком-то ангаре, где по стенам висят непонятные детали, кругом рабочий беспорядок — может, и намеренно наведенный. Не сразу заметишь, да и приметив, засомневаешься, только справа от деда виднеется край шкуры…

Дед работал к западу от города, сейчас там ничего, кроме Полей, но раньше стояли огромные, рыжие коробки заводов. Мать говорила, что дед хотел переехать еще дальше, на старые федеративные земли. Но туда так никто и не перебрался. А теперь и не помнят про тот нацпроект.

В комнату заглянул Сергей, смерил скептическим взглядом разбросанные бумагами и сказал «мя». Без какого-то смысла. Скорее всего, поздоровался.

— Иди дрыхни, — посоветовал коту Герман, — рано еще.

Он посмотрел на настенные часы — корпоративную дешевку из красного пластика от «Позывного» — можно потихоньку собираться.