Репутация плохой девочки
Шрифт:
Мой бывший парень Эван Хартли.
ГЛАВА 2
Женевьева
У парня хватает наглости приходить сюда в таком виде. Эти преследующие, темные глаза, которые все еще скрываются в самых глубоких уголках моей памяти. Каштановые, почти черные волосы, которые я до сих пор чувствую между пальцами. Он так же потрясающе великолепен, как и фотографии, которые все еще мелькают перед моими глазами. Прошел год с тех пор, как я видела его в последний раз, но моя реакция на него такая же.
Это отвратительно, вот что это такое. И что мое тело имеет наглость реагировать на него сейчас, на похоронах моей матери, еще более тревожно.
Эван стоит со своим братом-близнецом Купером, осматривая комнату, пока не замечает меня. Парни идентичны, за исключением случайных различий в их прическах, но большинство людей отличают их друг от друга по татуировкам. У Купера два полных рукава, в то время как большая часть чернил Эвана у него на спине. Что насчет меня, я узнаю его по глазам. Светятся ли они озорством или мерцают радостью, нуждой, разочарованием … Я всегда знаю, когда Эван смотрит на меня.
Наши взгляды встречаются. Он кивает. Я киваю в ответ, мой пульс учащается. Буквально через три секунды мы с Эваном встречаемся в конце коридора, где нет свидетелей.
Странно, как хорошо мы знакомы с некоторыми людьми, независимо от того, сколько времени прошло. Воспоминания о нас двоих омывают меня, как приятный ветерок. Прогулки с ним по этому дому, как будто мы вернулись в старшую школу. Пробираться туда и обратно в любое время. Спотыкаясь, упираясь руками в стену, чтобы удержаться на ногах. Смеяться истерическим шепотом, чтобы не разбудить весь дом.
— Привет, — говорит он, протягивая руки в нерешительном предложении, которое я принимаю, потому что мне неловко не делать этого.
Он всегда приятно обнимал.
Я заставляю себя не задерживаться в его объятиях, не вдыхать его аромат. Его тело теплое, мускулистое и такое же знакомое мне, как мое собственное. Я знаю каждый дюйм этого высокого, восхитительного тела.
Я делаю поспешный шаг назад.
— Да, что ж, я слышал… Хотел отдать дань уважения. — Эван застенчив с руками в карманах и склонив голову, чтобы посмотреть на меня из-под густых ресниц. Я не могу представить, что потребовалось, чтобы он оказался здесь.
— Спасибо.
— И, ну, да. — Из одного кармана он достает синюю Blow Pop. — Я принес тебе это.
Я ни разу не плакала с тех пор, как узнала, что мама заболела. И все же, принимая этот глупый знак внимания от Эвана, мое горло сжимается, а глаза щиплет.
Я внезапно возвращаюсь к тому моменту, когда мы впервые обменялись Blow Pop [1] . Еще одни похороны. Еще один умерший родитель. Это было после того, как отец Эвана, Уолт, погиб в автомобильной аварии.
1
Название леденца, похожего на Чупа-чупс
Вождение в нетрезвом виде, потому что именно таким безрассудным, саморазрушительным человеком был Уолт Хартли. К счастью, больше никто не пострадал, но жизнь Уолта оборвалась той ночью на темной дороге, когда он не справился с управлением
и врезался в дерево.В то время мне было двенадцать, и я понятия не имела, что взять с собой на поминки. Мои родители приносили цветы, но Эван был таким же ребенком, как и я. Что он собирался делать с цветами? Все, что я знала, это то, что мой лучший друг и парень, в которого я всегда была безумно влюблена, сильно страдал, и все, что у меня было, — это один жалкий доллар. Самой причудливой вещью, которую я могла позволить себе в универсальном магазине, был леденец.
Эван плакал, когда я вложила Blow Pop в его дрожащую руку и тихо села рядом с ним на заднем крыльце его дома. Он прошептал:
— Спасибо, Жен, — а потом мы сидели в тишине больше часа, глядя на волны, набегающие на берег.
— Заткнись, — бормочу я себе под нос, сжимая леденец в ладони. — Ты такой тупой. Несмотря на мои слова, мы оба знаем, что я глубоко тронута.
Эван понимающе улыбается и одной рукой трогает галстук, поправляя его. Он хорошо одет, но не слишком хорошо. Что-то в костюме на этом парне все еще кажется опасным.
— Тебе повезло, что я нашла тебя первой, — говорю я ему, как только снова могу говорить. — Не уверена, что мои братья будут так же дружелюбны.
С беззаботной ухмылкой он пожимает плечами.
— Келлан дерется как девчонка. — Типично.
— Я обязательно передам ему, что ты так сказал.
Какие-то бродячие кузены замечают нас за углом и смотрят как будто они могли найти причину прийти поговорить со мной, поэтому я хватаю Эвана за лацкан и толкаю его в сторону прачечной. Я прижимаюсь к дверному косяку, затем проверяю, чист ли коридор.
— Я не могу втянуться в очередной разговор о том, как сильно я напоминаю людям свою маму, — стону я. — Типа, чувак, в последний раз, когда ты меня видел, я все еще не ела твердую пищу.
Эван снова поправляет галстук.
— Они думают, что помогают.
— Ну, это не так.
Все хотят рассказать мне, какой замечательной женщиной была мама и как семья была для нее очень важна. Это почти жутко, слышать, как люди говорят о женщине, которая не имеет никакого сходства с человеком, которого я знала.
— Как ты держишься? — грубо спрашивает он. — Как, правда?
Я пожимаю плечами в ответ. Потому что это вопрос, не так ли? За последние пару дней я задавала этот вопрос дюжиной разных способов, и у меня до сих пор нет правильного ответа. Или, по крайней мере, не тот, который люди хотят услышать.
— Я не уверена, что я что-то чувствую. Я не знаю. Может быть, я все еще в шоке или что-то в этом роде. Ты всегда ожидаешь, что все это произойдет за долю секунды или в течение многих месяцев. Это, однако? Это было похоже на просто неправильное количество предупреждений. Я вернулась домой, а через неделю она умерла.
— Я понимаю это, — говорит он. — Едва успеваешь сориентироваться, прежде чем это заканчивается.
— Я уже несколько дней не знаю, в какую сторону идти. — Я прикусываю губу. — Я начинаю сомневаться, что со мной что-то не так?
Он смотрит на меня недоверчивым хмурым взглядом.
— Это смерть, Фред. С тобой все в порядке.
Я фыркаю от смеха над его прозвищем для меня. Я так давно его не слышала, что почти забыла, как он звучит. Было время, когда я отзывалась на него больше, чем на свое собственное имя.