Решала

— Отлично поработал! Слушай тренера и победишь, — сказал на голубом глазу Леонидыч. — Работай в ближнем бою в атакующем стиле.

А ничего, что я Костину установку выполнял?

В третьем раунде немец, которому терять было нечего, попёр на меня буром, и я волей-неволей стал работать на контратаках, то, что и советовал мне тренер в предыдущем раунде. В итоге все пять судей отдали победу мне. Пять по шестьдесят — максимальные триста баллов. Да это и понятно, я доказал своё преимущество и в ближнем, и дальнем боях, да и на средних дистанциях. Толком Зигфрид меня ни разу и не ударил.

— Штыба опять слил третий раунд, — звякнул кто-то из тренерского штаба на разборе полётов.

— Ты говори да не заговаривайся, чисто выиграл мой боксёр этот раунд, — Леонидович осмелел после того, как я его прикрыл после конфликта в сборной на краевом уровне.

— Он имел в виду, что преимущество было не такое очевидное, как в предыдущих двух, — поправил старший тренер сборной Копцев. — Что обсуждать, финал с поляком, этот как его… дылда.

Народ засмеялся.

— Финал уже ничего не решает, Штыба едет в Сеул, Ерещенко запасной, если что. Толя, главное, не травмируйся. Будет ещё сбор в августе, в связи с твоей большой нагрузкой кубок можешь пропустить, — закончил прения по мне Копцев.

Глава 39

— Костя, ты чего? Путёвка на олимпиаду твоя, — утешал Цзю Артемьев.

— Тебя засудили, — поддакивал и я.

Вообще, бой был равный, и счёт 3–2 по судейскому решению отражает реальное положение. Другое дело, что два советских судьи должны были отдать два голоса Косте. Один вывел вперёд Костю, а второй, судья из Латышской ССР, вывел на первое место кубинца.

— Ладно, буду, парни, за вас болеть, — вскинул голову наш друг. — Уверен, победите оба.

А я вот нет. Посмотрел бой поляка Яна Дыдака и вижу — это серьёзный соперник. Очень техничный и ростом выше меня. В нем 185 сантиметров, а значит, мои длинные руки не такие уж и длинные. Плюс он мой ровесник и физически готов хорошо. Даже мне, положа руку на сердце, не уступает в физухе. Может, жрёт чего? Тут на турнире есть проверка на допинг, но она выборочная, и мы трое не попали под неё. Финалы у нас разбиты на два дня, мой пройдет в субботу, а у некоторых — в воскресенье.

Заказал междугородние переговоры с родными. Дома только бабушка. Мам Вера гуляет с детьми, отец ещё на работе. В очередной раз выслушал бабушкины горести о том, что корова-кормилица мало молока стала давать, и о том, что его никто не покупает. Чего тогда о потере производительности горевать? Потом позвонил Аленке Фарановой по поводу перегона автомобиля из Красноярска в Ростовскую область. Её муж в наш город прибудет только в понедельник, неожиданно приболел парень, билеты пришлось менять даже. Пообещал компенсировать. Значит, примерно числа двадцатого июня отец получит свою «Ниву». Решил ещё звякнуть Власову.

— Значит, отобрался окончательно в Сеул? Молодец! Давай там, не подведи. Ладно, у меня тут совещание по ярославским событиям…

— Ярославским, а что случилось? — удивился я.

От Ярославля ничего плохого не ждал.

— Там в эту среду у памятника Некрасову прошёл митинг протеста в связи с выдвижением делегатом от области на партконференцию главы обкома Лощенкова. Население собрало против него 6000 подписей. И вот сегодня опять митинг. Надо будет убирать его из делегатов, вот и обсудим это в тесном кругу… — раскрыл секрет Власов.

Чёртова гласность, попробуй рот закрой, когда меченый требует выискивать под лупой недостатки. Что, так плохо в Ярославле живётся? Рядом Москва со своим снабжением…

Всю пятницу работал по плану своего тренера. Леонидыч, после того, как я официально стал первым в своей категории, стал переживать, чтобы я травму ненароком не получил до сентября.

— Финал этот — тьфу, можешь не упираться, главное — не покалечься.

Поляк серьёзен перед боем, он единственный из делегации своей страны в финале, и в его синем углу пяток тренеров, врач и даже кто-то в деловом костюме, возможно, из посольских. Не знаю, есть у них консульство в Ленинграде или нет? Парня накачивают. У меня в углу один Леонидыч, и он посматривает на всю суету в польском углу с превосходством. Уже был бой Артемьева, и он выиграл в финале, чему и рад безмерно. За меня, гад, и болеть не стал, побежал домой звонить. Наконец, судья приглашает нас на ринг.

Я после недолгого прощупывания соперника джебами пошёл вперёд. Работать стараюсь в разных стилях — то парочками, то затяжными сериями. Хвалёный Дыдак ничего путного противопоставить мне не может.

«Зря я его переоценил», — мелькнула мысль в голове.

И тут меня настигла серия ударов — сквозь перчатки, снизу в туловище и правой боковой в челюсть. Хорошо хоть вскользь все прошли.

«Ай, хорошо-то как! Ай, молодец, Ян! Так тебе и надо! Зазнался, что ли? Получи по мордасам, Штыба!» — думаю про себя, ища пятый угол на ринге. Спасает меня гонг.

— Нормально, Толя, середина твоя, концовка его! — подбадривает тренер, а зрители, впрочем, немногочисленные, свистят.

Как говорится, «такой хоккей нам не нужен»! Выхожу на второй раунд взбодрённым и злым. Поляк, доволен концовкой предыдущего раунда, тем не менее, в обмен ударами не лезет. Даже когда я специально отступил к канатам, он продолжает работать одиночными джебами, зля меня и приглашая атаковать. Опущенный руки и молниеносные контратаки — это стиль Яна. Принимаю бой на средних дистанциях и старательно ищу дыры в защите оппонента. Внезапный сильный удар по корпусу настигает меня. Я не упал только потому, что канаты рядом, но боль страшная. И как продышаться-то? На морально-волевых при счете «восемь» встаю в стойку, и рефери, запнувшись, всё же даёт сигнал на продолжение боя. Рефери наш, советский, по шапке ему получать неохота потом. Как ни странно, удар окончательно прояснил мои мозги. Пара обнимашек, и я в норме, а к концу раунда просто загонял Дыдака, попав ему в корпус чуть ли на последней секунде.

— Не лезь, не лезь, ты ведёшь, — бубнит Леонидыч.

Я в этом не уверен, бой пока равный, несмотря на мой нокдаун. Что нокдаун? Это лишь один удар.

Третий раунд опять начался по моему сценарию. Поляк бросился в атаку, явно получив команду из своего угла, и уже два раза левый чек-хук залетал к Дыдаку.

Этот удар используется против агрессивных боксеров. Контрольный крюк состоит из двух частей. Первая часть состоит из обычного крюка. Вторая, более сложная часть, включает в себя работу ног. А с ногами у меня полный порядок. Когда противник делает выпад, боксер должен выбросить хук, развернуться на ведущей ноге и повернуть заднюю ногу на 90 градусов. Поляк, делая выпад, пролетал мимо меня, как бык, упускающий матадора. Зрителям такое понравилось, и за меня стали болеть в полный рост, что ещё больше подхлестнуло меня. Уверившись, что бой я сделал, старался во второй половине осторожничать, и соперник смог набрать очков, попадая в мой корпус.

«Надо что-то с этим делать», — даже промелькнуло у меня в голове, но подоспел удар гонга.

Скорее всего, я победил. Но судьи так не считали! Двое дали мне победу, а трое поставили по 58 баллов, выведя вперёд Дыдака. Причём среди тех, кого я не впечатлил, был тот же самый рефери, который засудил и Цзю. Ну, Цзю то он может и не засудил, но у меня победу точно украл! Зрители засвистели. Я бой провел зрелищнее, а после того как, побывав в жестком нокауте, продолжил драться и даже сильнее бить, я местной публике понравился! Мельком увидел, как сморщил лицо главный тренер сборной Копцев. Походу, у этого латыша будут проблемы в судейском корпусе. «Сука какая!»

Это уже не мои слова, а моего тренера в адрес судьи. Награждение завтра, всех вместе будут награждать, в том числе и Цзю за бронзу, и я, не оставшись на тренерский совет, уехал в гостиницу. Леонидыч сказал, что прикроет меня.

Цзю остался смотреть бои, и в комнате я один. Иду в душ, хотя уже сходил в спорткомплексе и рефлексирую. Нечасто я проигрываю. Проанализировав бой, понял свои ключевые ошибки — во втором раунде пропустил удар и в третьем рано сбавил обороты. А ведь сил много ещё было. Я уже сейчас могу если не двенадцать раундов, то шесть легко отпахать.