Решальщики. Раскрутка

Осознав, что начальник дошел до того эмоционально-пограничного состояния, за которым может последовать неуправляемая ядерная реакция, партнеры синхронно поднялись с мест и молча направились к выходу.

И все-таки, распахивая дверь, Петрухин не удержался:

— Вот видишь, Леонид Николаевич, никакой это не злой умысел — всего лишь недоразумение…

* * *

Тем временем впервые упомянутая при разговоре в начальственном кабинете «Магистрали», равно как во всем нашем повествовании, Яна Викторовна Асеева уверенно держала оборону на очередном судебном заседании арбитражного суда. Более того — буквально в эту самую минуту, полностью измотав противника и принудив его к позиционным боям, сейчас она намеревалась перейти в решительное контрнаступление.

То была высокая, привлекательная, молодая — немногим за тридцать — шатенка с почти идеальной фигурой. В данном случае «почти» заключалось в быть может чутка излишней полноте бедер, выдающих в обладательнице оных женщину рожавшую. Хотя, на вкус и цвет… Кому-то, может, и излишне, а кому-то, напротив — в самый раз. И вообще, как оптимистично уверяют женские интернет-форумы, «широкие бедра вкупе с высоким ростом и длинным ногами» в совокупности дают что? Правильно! Сексапильную фигуру Софи Лорен!..

Ну да бог-то с ним, с «сексом»! В смысле — после, позжее «попилим». А покамест в тесном и душном районного масштаба храме Фемиды враждующие стороны продолжали пилить безналичные миллионы и наличные производственные площади.

— У вас всё, Яна Викторовна? — с плохо скрываемой надеждой поинтересовалась пожилая судья. Последние минут сорок тягомотнейшего, без концов и краев, судебного разбирательства всеми мыслями она пребывала на даче, в окружении сданных дочерью на лето внуков. В общем, как некогда высказался один рифмоплет: «Ей в ту минуту было по фиг — тех чуйств, что вызывала в я и в ты».

— Нет, ваша честь.

— Тогда слушаем вас.

— Я прошу приобщить к материалам дела полученный нами документ. — Ухоженными перстами Асеева извлекла из лежащего перед ней портфельчика листок и через секретаря переслала в судейский президиум.

— Что это?

— Копия свидетельства о смерти мажоритарного акционера «Интеграла», экс-директора завода господина Семенова. Обратите внимание на дату! Если сопоставить ее с той, что проставлена на документах, предоставленных господином Бажановым… — Здесь Яна Викторовна метнула выразительный взгляд в сторону оппонента: — Получается, что решение о продаже своего пакета господин Семенов подписывал через три дня после своей смерти.

«Оппонент» — неприятно молодящийся господин лет сорока пяти в модном, легкой помятости синем костюме и с крупной помятости красным лицом взвился со своего места и протестующе замахал руками. Аки та мельница, на которую героически наскакивал Дон Кихот.

— Я протестую! Ваша честь, я решительно протестую! Ксерокопия не может рассматриваться как полноценное свидетельство!

— Я принимаю доводы Павла Тимофеевича, — рефлекторно кивнула выдернутая из грез о даче и внуках судья. — Яна Викторовна, оригинал документа имеется?

— Безусловно. К следующему заседанию я буду готова его предоставить.

— Хорошо. Тогда на этом сегодня и закончим. Следующее заседание состоится через две недели… э-э-э-э… шестого июля.

Немногочисленный народец, присутствовавший в зале исключительно по долгу бизнес-службы, загомонил-зашебуршил на выход. Потому как пятница — она не только для пожилой судьи отрада. Пятница — праздник общенародный. Особливо в краткосрочную летнюю пору.

Асеева сложила документы в портфельчик, мельком заглянула в зеркальце и, оставшись более-менее удовлетворенной увиденным, вышла следом за остальными. Оппонент Бажанов проводил ее недобрым взглядом, а затем перекинулся парой фраз со своим помощником — прыщавым юнцом, на самодовольной физиономии которого отчетливо проступали три класса Оксфорда. Впрочем, стоило Павлу Тимофеевичу изменить тональность в сторону недовольства и раздражения, как чопорно-оксфордское выражение тотчас сменилось угодливым церковно-приходским. Юнец часто-часто закивал головой, впитывая начальственные инструкции и присовокупив к оным врученный Бажановым невеликий пакетик, нырнул в дверь, ведущую в святая святых — комнату отдыха судей.

Сам же Павел Тимофеевич бросился догонять Асееву и настиг ее на парковке суда. Аккурат в тот момент, когда юрисконсульт «Магистрали» собиралась укрыться в своей миниатюрной канареечного цвета «шкоде».

— Яна Викторовна! Подождите! Можно вас на минуточку?

Асеева поморщилась, но, притормозив, обернулась:

— Мне кажется, мы с вами сегодня и без того перебрали лимит общения?

— Буквально пару слов! Как говорится, без протокола.

— Хорошо, слушаю.

— Не поделитесь секретом: где вы раздобыли оригинал? Мне думалось, его давно не существует в природе?

— Рукописи не горят, — усмехнулась юрисконсульт «Магистрали».

— С юридической точки зрения, этот афоризм не выдерживает критики. Да и с литературной, кстати, тоже. Вспомните хотя бы Гоголя.

— Вы хотели поговорить со мной о литературе?

— Вовсе нет. Это так, к слову пришлось. А хотел я вам, уважаемая Яна Викторовна, сказать, что даже при наличии подобного артефакта, боюсь, ваши дела отныне все равно обстоят не столь блестяще.

— Меня не интересуют ваши оценочные суждения. Это во-первых. А во-вторых — бойтесь за кого-нибудь другого. За меня — не нужно.

— Тем не менее согласитесь, что убийство господина Червеня вносит в наше с вами… э-э-э-э… опять-таки выражаясь литературным языком, «противостояние» интригующий колорит?

— А при чем здесь убийство Червеня?

— Ну как же? В свете той нелицеприятной роли, которую сыграли сотрудники охранного предприятия «Квадрига»…

— А что вы подразумеваете под словом «нелицеприятный»?

— Лично я подразумеваю насильственное воспрепятствование попыткам законного руководства завода приступить к исполнению своих обязанностей.

— Прошу прощения, Павел Тимофеевич, но «законность» того или иного состава руководства я готова обсуждать исключительно «под протокол»!

Бажанов аккуратно пригладил растрепанные ветром жидкие волосишки и как бы доверительно как бы улыбнулся:

— Ох, Яна Викторовна! Не на той… Не на той стороне баррикад хлеб насущный добываете! Решительно не понимаю: как вы вообще можете работать на Голубкова? На человека, выступившего непосредственным виновником всех тех несчастий, что обрушились на вашу семью? Это ж, извините, форменный мазохизм! Знаете, как в народе говорят: «Скажи мне, на кого ты работаешь — и я тебе скажу, кто ты».

Глаза Асеевой сощурились — не то от гнева, не то от ветра:

— А еще в народе говорят: «Ахал бы дядя, на себя глядя».

— Хм… А вы непростая штучка, Яна Викторовна!

— А вы только теперь это поняли, Павел Тимофеевич?

— Нет, не теперь. Но согласитесь, после того как все газеты отписались, что руководитель «Квадриги» застрелен киллером, рабочие завода могут усомниться в чистоте помыслов питерских благодетелей. А если вспомнить, что во времена не столь оные ваш босс носил трогательную кличку Брюнет и проходил по нескольким уголовным делам, картина складывается…