Решальщики. Развал. Схождение
Шрифт:
— Доклад — это святое, — согласился Брюнет. — Не смеем задерживать. И — спасибо тебе…
— Брось, Виктор. Какие могут быть «спасибы» промеж старых друзей? — решительно возразил Пономаренко и позволил себе «шуткануть»: — Так что, ежели снова понадобится кого-то обыскать, обращайтесь. В любое время. Потому как дружба — понятие круглосуточное.
Уже в дверях полковник неожиданно поворотился:
— Леонид Николаевич, можно тебя на минуточку?
— Да пожалуйста, — удивленно пожал плечами Купцов и вышел из кабинета следом за Пономаренко.
— Теперь мне
— Тут всё очень просто, — пояснил Дмитрий. — Для светского общества, в которое Ольга протиснулась не столь давно, она подобным образом готовила… хм… общественное мнение. Дескать, молодая страдающая жена. Чего только не делала ради спасения мужа. Нанимала лучших врачей (здесь — исключительно на словах, так как на самом деле она не приглашала). Стояла службы в церкви. Ставила свечки во здравие. Отчаявшись, даже обратилась за помощью к магическим силам преподобного и модного Серафима. Словом, как бы положила себя на алтарь, но… бог, в отличие от дьявола, оказался глух к ее стенаниям.
— Вот с-с-стерва!.. А знаешь, она ведь мне с первого раза не понравилась. Есть в ней что-то такое от…
— От приснопамятной Лисы?
— Во-во. Именно. Хотя… Все равно — хорош-ша, чертовка!
— Да-да, я помню. Титьки — у-у-у!..
Ленинградская область, Приозерский район, пос. Лосево, 7 ноября, вс.
На следующий день, в ознаменование профессиональных заслуг решальщиков, а также в связи с очередной годовщиной Великого Октября Петрухин с Купцовым впервые удостоились чести посетить загородное поместье Брюнета.
Не будем здесь подробно задерживаться на описании всех этих «садов камней», запруд с карасями, фонтанов, трехэтажных роскошеств и излишеств, широкой линейки «циклов» (квадро-, гидро-) и прочая, и прочая, и прочая.
И без того понятно, что у человека ТАКОГО уровня «домик в деревне» — он тоже — на Уровне…
После часовой ознакомительной экскурсии по угодьям и интерьерам Брюнет ввел решальщиков в гостиную, в центре которой красовались богато накрытый стол и еще более богато одетая мадам Брюнетша.
Виктор Альбертович дежурно поцеловал супругу в щечку, после чего намекнул/озвучил:
— Алинушка! Мы голодны как волки!
— У меня практически все готово. Остался только гусь — еще буквально десять минут. Потерпите?
— Ну как, мужики, потерпим?
— За ради гуся? Потерпим и пятнадцать! — подтвердил Петрухин.
— Прекрасно. Мы как раз успеем закончить наши финансовые вопросы. Мужики, обождите здесь. — С этими словами Брюнет удалился в свой кабинет.
Откуда вскоре вернулся с двумя приятной толщины конвертами.
— Вот. Держите. Персональные премии. За героические усилия в деле борьбы с нечистой силой.
— О! Как это кстати! А то я, признаться, как раз сейчас нахожусь в глубокой финансовой заднице.
— Тебя послушать, так ты из нее вообще не выбираешься. Я не догоняю, Борисыч, куда ты деньги деваешь? Даже тачку, хотя бы и самую незаковыристую, до сих пор не купил? Вон, всё на казенном микроавтобусе рассекаешь. Всё на баб тратишь, что ли?
— Вот уж фиг! Если женщина отдается мужчине
за деньги, значит, она — не подарок, — рассудил Петрухин, пряча деньги.— Смешно, — сказал Виктор Альбертович. Однако вместо улыбки лицо его вдруг на секунду перекосила гримаса боли. — Ой-йо-о…
— Что? Опять спина?
— Она, проклятая.
И тут вместо Брюнета неожиданно начал смеяться Петрухин.
Да не просто смеяться — ржать в полную мощь своих прокуренных легких.
— Между прочим, грешно смеяться над больными людьми.
— Витя! А где… где у тебя… ой, не могу… щас… где у вас тут покоится супружеское ложе?
— В каком смысле?
— В прямом.
— Не понял?
— Покажи, а?! Очень надо. Чес-слово…
На кухне мага Серафима «побратавшиеся» собутыльники, они же бывшие сотрудники, «распаковывают» вторую бутылку. Намереваясь «выпить брудершафта».
— Всё, Жека, не бери в голову! Я ведь исключительно в этнографических целях тебя навестил. В конце концов, каждый зарабатывает чем может. Так что колдуй себе спокойно. А за инфу по Глинской — особое спасибо.
— Борисыч! Ты — человек!
— А разве имелись сомнения?
— Борисыч! Ты не понял! Ты — настоящий мужик. Ты — единственный, кто сумел меня… э-э-э… осязать…
— Чего я сумел?
— В смысле — осознать… Ты ведь меня осознал?
— Само собой.
— Во-от! Все вокруг почему-то думают, что у меня работа — сахар. Такой, знаешь, рафинад. Ни фига подобного! Думаешь, легко с этими бабами се… э-э-э-э… сеансироватъ?
— Ну, с бабами оно вообще нелегко.
— Во-от!.. Опять же — живу как на вулкане. То из налоговой придут, то еще какие-нибудь черти… Меня в прошлом месяце — только тссс! это секрет! — один муж разорённый… э-э-э-э… разъяренный… вааще чуть не придушил. И, заметь, не в моральном плане! В физкультурном.
— Ты, наверное, хотел сказать — в физическом?
— Я? А! Да… Короче, Борисыч, будем отныне держаться друг дружки. Вот, держи, это моя визитка… Звони в любое время ночи. Только не утром. Утром я сплю.
— Договорились. А вот тебе моя…
Серафим пьяно всматривается в Петрухинскую карточку.
— Так ты че, в «Магистрали» работаешь?
— Ну да. А что такое?
— Пошли.
— Куда?
— Пошли, чего покажу…
— Витя, ты с какой стороны обычно спишь? — поинтересовался Петрухин, стоя перед роскошным ложем. И мнится нам, что таковым не побрезговали бы даже члены императорской фамилии.