Решающий шаг

Но от графа Доррера у генерала Маллесона не было особых секретов: тот был связан с англичанами с начала мировой война. Видя, что Дохов заснул, генерал перестал обращать на него внимание. Доррер выложил последние агентурные сведения; генерал в свою очередь сообщил своему резиденту несколько больше того, чем тот знал об английских планах в Средней Азии. Разложив на столе карту, он показал районы, захваченные атаманом Дутовым, и стал объяснять дальше схему подготовленных мятежей:

— Сейчас Дутов наступает на Актюбинск. А казаки Семиречья открыли фронт в Верном. Когда большевистское командование израсходует свои резервы на этих фронтах, выступят мощные резервы белого движения в Ташкенте, Самарканде, Фергане, отряды хорошо вооруженных и обученных басмачей под командованием белых офицеров... Вот отсюда, из Аулие-Ата последует удар на Арысь, — черкнул генерал пальцем по карте, — и железнодорожное сообщение между Ташкентом и Актюбинском будет прервано. Часть отрядов басмачей двинется из Ферганы на Чиназу и овладеет железнодорожным мостом через Сырдарью, Джунаид-хан направит свои отряды через Дарган-Ата к Чарджоу и с помощью отрядов эмира Бухары овладеет Аму-дарьинским мостом, чтобы прервать сообщение между Ташкентом и Каспием. Основные же силы эмира будут действовать вот здесь, на широких степных просторах между Аму- и Сырдарьей...

Граф Доррер был знаком с общим планом интервенции англичан в Закаспийскую область, но даже он не знал, что английское командование руководило всеми контрреволюционными организациями в Средней Азии. Он и понятия не имел о бесконечных караванах оружия и боеприпасов, которые шли не только из северовосточного Ирана, но и с английских военных баз в Индии, через пограничную область Читрал.

Заговорили о планах создания «Юго-Восточного русского союза», который должен был существовать под английским протекторатом и охватить Оренбург, часть Урала и Сибири, Астрахань, Башкирию и весь Туркестан с Хивой, Бухарой и Закаспийской областью, а в будущем, для обеспечения выхода к морю, также Кубанскую и Терскую области. Удовлетворяя любопытство Доррера, генерал коснулся и «кавказского плана».

— Как вам известно, граф, — сказал он, складывая свою карту, — руководство действиями на Кавказе осуществляется нашей военной миссией генерала Денстервиля, имеющего свою резиденцию в северо-западном Иране. Там большую услугу оказал нам полковник Би-черахов со своими казачьими частями. По указанию генерала Денстервиля он перебросил казаков на Кавказ, чтобы предупредить занятие Баку и захват бакинской нефти германо-турецкими войсками. Ну и... с помощью полковника Бичерахова нашим друзьям муссаватистам, дашнакам, эсерам и меньшевикам удалось свергнуть в Баку советскую власть. Там сейчас установлена диктатура Центрокаспия...

Оборвав свою речь, он вернулся в кабинет, налил в бокалы виски и поднял свой:

— За будущее ваше губернаторство, граф! Они чокнулись.

Дохов вдруг поднялся на диване и уставился на них мутными глазами. Генерал нажал кнопку звонка. В дверях показался адъютант. Дохов, шатаясь, подошел к столику и опять потянулся к черной бутылке.

— Господа...

Но генерал сказал адъютанту:

– Машину господину министру!

Граф Доррер и адъютант взяли Дохова под руки и, не обращая внимания на его протесты, потащили к машине.

Глава десятая

Под Каахкой завязались упорные, длительные бои. Штаб советского командования оставался в Теджене. Алеша Тыжденко все время находился в боях и только на третий день после занятия Теджена приехал в город по вызову Чернышева. Иван Тимофеевич сразу, как только Тыжденко вошел в кабинет, заметил, что тот чем-то расстроен. Поздоровавшись, он спросил:

— Что это ты, Алеша, такой невеселый? Надо радоваться победам, а ты точно на похоронах. Устал? Или, может быть, болен?

Тыжденко тяжело вздохнул.

— Нет...

— Так в чем же дело?

— Я совершил преступление.

Чернышев с удивлением посмотрел на Тыжденко: действительно, у него был подавленный вид.

— Преступление?

— Да. Такое дело — до самой смерти себе не прощу! И тебе не знаю, как теперь смотреть в глаза... Артык...

Чернышов вскочил со стула, схватил Тыжденко за плечи:

— Ты убил его?

— Не я, мои красноармейцы стреляли, но это все равно. Если б я раньше приказал прекратить огонь, он был бы сейчас вместе с нами.

Некоторое время оба молчали. Чернышов спросил:

— Убит?

— Не знаю.

— Рассказывай все.

Иван Тимофеевич сел на свое место за письменный стол. Взгляд его был задумчив.

Тыжденко рассказал, как было дело, и с болью закончил:

— У меня и сейчас еще звучит в ушах его голос: «Алеша! Алеша!» Как сейчас вижу: припадает он к гриве коня, обнимает руками его шею, а горячий конь встает на дыбы... Какой радостный был у него вид, когда он выехал к нам навстречу! Он шел к нам с открытой душой, а мы... встретили его пулей. Я слишком поздно узнал его.

— Да, жалко, — задумчиво проговорил Чернышов.— Он не был контрреволюционером. Горячая кровь толкнула его в лагерь врагов. А может быть, и моя ошибка...

— Что ты хочешь сказать, Иван Тимофеевич?

Чернышов не успел ответить. Вошел Ашир. Поздоровавшись, он с тревогой посмотрел на обоих. Иван Тимофеевич осторожно сообщил, что друг его ранен в бою, может быть, даже смертельно.

— Он ничего другого не заслужил, — твердо сказал Ашир, но сердце его сжалось от боли.

Иван Тимофеевич пытливо посмотрел на него.

— Ашир, не криви душой. Не ты ли говорил, что теперь, когда мы разделались с куллыхановцами, Артык обязательно будет с нами? Вот сейчас товарищ Тыжденко рассказал мне, что Артык пытался перейти к нам, но попал под пулю. — Он помолчал немного, затем снова обратился к Аширу: — Вот что, Ашир! Как ни опасно сейчас появляться в аулах, особенно тебе, все же надо попытаться найти Артыка.

Ашир тотчас же с готовностью поднялся со стула. Чернышов продолжал:

— Если он согласен, если найдется хоть малейшая возможность, надо перевезти его в город. В случае тяжелого ранения в ауле он может погибнуть. Так или иначе, ты узнаешь о его положении и намерениях.

Спустя полчаса Ашир, захватив с собою пакет с бинтами и медикаментами и получив от фельдшера наставления, вышел из штаба. Он решил выехать в аул после захода солнца и, чтобы скоротать время, зашел на квартиру Мавы.

Самого Мавы дома не было. Майса встретила его радостно:

— Ашир-джан! Слава богу, опять посчастливилось встретиться на родине!

Ашир пошутил:

— Разве не все равно, где встретиться?

— Нет, Ашир. Лучше родины ничего нет!

— А какое место считаешь ты своей родиной?

Вопрос Ашира заставил Майсу задуматься. Она почти забыла Мехин-Кала, где родилась и выросла. Как во сне, вспоминался ей иногда аул у подножия гор, светлый говорливый ручей, возле которого она девочкой беспечно играла и резвилась. Жизнь в семье Халназара не вызывала у нее ничего, кроме ненависти и отвращения. Но там проснулась и окрепла ее любовь, и ей поэтому хотелось сказать: «Родина моя — аул Халназара». Не зная, что ответить, она с недоумением посмотрела на Ашира.

— В самом деле, Ашир, где же моя родина?