Решение офицера

Жан подплыл к ближайшему от «Императора» кораблю. Сейчас, пока все командиры и маги на флагмане, надо заставить магов применить какое-нибудь заклинание. Но как? Да запросто — сделать громкую пакость. Тогда наверняка кто-то захочет посмотреть, что произошло, зажжет магическую люстру, амулет сработает со всеми неприятными для островитян последствиями. И такая пакость была приготовлена. Еще в Амьене де Савьер сделал взрывающийся амулет, активировать который мог любой простак — достаточно было повернуть маленький рычажок. Что интересно, взрывался амулет не сразу, а, как уверял господин маг, через полчаса после активации. Магической энергии, или что она там такое есть, де Савьер закачал в амулет не слишком много, он, собственно, являлся лишь детонатором. Только Жан не решился использовать его на «Императоре», как прибор неиспытанный и непроверенный. А вот для данной задачи он подходил. Заодно и испытание пройдет.

Достав кинжал, вогнал его между досок борта около кормы — примерно там, как сказал адмирал, на небольших кораблях размещали крюйс-камеры. Чем черт не шутит — а вдруг сдетонирует. В результате не шибко надежная конструкция получилась, но для данного дела годилась. Теперь активировать амулет, повесить на кинжал и можно делать ноги, в смысле руки… в общем плыть подальше и побыстрее, держа направление на огонек той деревни, откуда угнали ялик.

Амулет де Савьера взорвался минут через десять. Если бы Жан использовал его на «Императоре», сейчас плавно летел бы на встречу с Высшим Судией. Никакой порох, естественно, не сдетонировал, но цель была достигнута — на флагмане заинтересовались, запустили заклятие света и… корабль разорвало пополам. Пламя, рванувшееся в небеса, грохот могучего взрыва, заглушивший предсмертные крики жертв… и все стихло, лишь небольшие обломки еще недавно прекрасного судна догорали в по-прежнему величественном в своем спокойствии океане.

А Жан направился к берегу. И чем дольше плыл, тем яснее понимал, что выйти на берег ему, скорее всего, не суждено. Та самая вода, что еще недавно лишь приятно холодила, сейчас высасывала тепло, силы и само желание жить. Ажан словно вновь попал на тот плац академии Морле, где над ним проводили обряд лишения дворянства. Та же боль и всепоглощающее чувство безнадежности… Тогда спасло чудо — ему удалось создать свое заклятие. Но океан — не человек, на него магия не действует, ему вообще все равно. Так что, конец? Умереть второй раз, больше никогда не увидеть сына?

Сын! Сыну нужен отец! Он не смеет оставить сына без отца, он не смеет сдаваться!

И из последних сил, уже ничего не чувствуя, ничего не соображая, но Жан плыл на этот бесконечно далекий огонек. Сколько осталось? Миля? Полмили? Ночь и море искажали перспективу, не давая оценить расстояние.

Вдруг рука коснулась дна. Жан встал, сделал шаг и упал, последним отблеском сознания заставив тело падать на спину, чтобы не захлебнуться. Он уже не видел, как к нему бежали товарищи, не чувствовал, как несли на берег. Перед мысленным взором возник знакомый тоннель света… Все?

Глава XXIII

Ничего не делать. Стоять и умирать. генерал от инфантерии граф Остерман-Толстой

Так бывает. Человек понимает, что жив, осознает себя, может даже рассуждать, но будто со стороны. Сознание не управляет телом, а словно с интересом наблюдает — чем все закончится. Ясно, что осталось недолго, ясно, что сделать ничего нельзя. Тогда что можно? Ждать, отмечать симптомы. Вот интересно, если бы рядом был врач? Не здешний, а земной? И если бы можно было ему описать, где что болит, а где, наоборот, наступило блаженной онемение. Помогло бы это врачу? Открылись бы ему какие медицинские глубины? Или посоветовал бы не заниматься ерундой, типа доктор сказал в морг, значит в морг?

А за нашей тушкой ухаживают! В том смысле, что тело продолжает функционировать, по крайней мере в части базовых процессов. И вот их последствия кто-то устраняет. Интересно кто? Если островитяне, что скорее всего, то спасибо им за это не грозит. А грозит длиннющая и очень искренняя тирада на великом и могучем. Не поймут, так хоть душа порадуется. Перед тем как ее вынимать начнут. Серьезно так, с чувством, с толком, с расстановочкой. За взорванный флагман со всеми, кто там был… да, за это будут платить всерьез. Наивные. Ни хрена им не светит.

А если свои… тогда спасибо, братцы, но тоже зря стараетесь. Слышно, как рядом кто-то что-то говорит. Непонятно, но очень торжественно. Все равно напрасно. Было это уже, знакомо до досады. Вот, немеют пальцы, ноги, руки сами начинают перебирать одеяло, еще немного…

Секундочку! Такое ощущение, что под бок положили что-то интересное. Вроде как рядом с замерзающим калорифер образовался. Только не тепло от него, но что-то очень, очень приятное, дающее даже не надежду — уверенность! Так что смерть откладывается, лучше поспим.

Снилась жена, дочки, Леон и почему-то Сусанна. На подмосковной даче жарили шашлыки, пели русские песни, как умудрялись подпевать Леон и Сусанна — такая мысль даже не возникала. Подпевали и всё, и были счастливы. А как иначе?

Со сном расставаться не хотелось. Но пришлось, и действительность выдала такое!.. Перед взором Жана предстала улыбающаяся физиономия Тома. С наполовину выбритой головой, усатый, сверкающий щербатой улыбкой — куда только зубы делись? Сержант взревел во всю глотку:

— Командир проснулся!!!!

Где-то треснула, а может и разлетелась в щепы, дверь и над кроватью больного нависли довольные физиономии капралов и солдат целого взвода разведки. Или не целого? Многие перевязаны, кто-то опирается на костыль, но об этом потом, главное — что все они счастливы!

— А ну, разойдись, убогие! — раздался из-за солдатских спин надтреснутый мальчишеский голос. И Жана обнял Шарль-Сезар, виконт де Сент-Пуант! Белобрысый, вытянувшийся за этот год, но по-прежнему ловкий и настырный, он прорвался сквозь обступивших кровать солдат и уткнулся лицом в грудь своего бывшего командира.

— Господи, Шарль-Сезар, ты здесь откуда? И вообще, где мы сейчас и что происходит? — голос больного был еще слаб, но уже требователен.

Отвечать стали все и одновременно. С большим трудом удалось понять, что его спасли отправленные в ялике разведчики. А островитяне после взрыва «Императора» все-таки пошли на штурм. Но после гибели их магов и старших офицеров Господь прочно принял сторону Галлии.

Все это было неделю назад. А два дня назад в город вошел пьемонтский корпус под командованием самого маршала де Комона.

— Кстати, Жан, ты ничего странного не чувствуешь, — хитро прищурившись спросил юный виконт.

— Самое странное — это то, что я еще жив. Но, вообще, да, справа как будто тепло какое льется. Не жар, а именно тепло. Вы там что положили? Мне же не видно, я голову повернуть не могу!

— Но руки поднять можешь? Вот держи, только открывай сам, нас уже от этой чести уволь — мы жить хотим.

Ничего не понимающий Жан взял в руки маленькую коробочку из красного бархата. Когда-то, страшно подумать сколько лет назад, точно в такой же лежало кольцо, которое Борис Воронин надел на палец своей невесты. А сейчас? Без меня меня женили? Судя по заинтересованным рожам, не исключено. Вон как таращатся, как дети на Коперфильда, ей-Богу.