Республика ШКИД (большой сборник)

Ребята, наблюдавшие из-за угла, встрепенулись, ожидая, что отец Иськи сейчас сцепится с дворником. Еще не было случая, чтобы родители давали в обиду своих детей.

Ругался дворник, кричала кузнечиха, а отец Иськи и не думал заступаться за сына. Он виновато улыбался и что-то говорил, как будто оправдывался.

— Ну, глядите, — пригрозил под конец дворник. — Чтоб впредь этого не было.

Иськин отец съежился и, взяв за руку плачущего сына, увел его домой.

— Здорово, — вздохнул Роман. — Ну и батька, не заступился даже.

Всем было жалко Иську. Только Васька нахально засмеялся и сказал:

— А по-моему, так ему и надо. Пусть не суется.

С этими словами Васька повернулся и ушел.

БЕСЕДА ОТЦА НИКОЛАЯ

— Избаловался ты, — сказала вечером Роману мать. — Стыдно даже.

Из этого Роман понял, что ей известна история со штанами.

Но больше ничего не случилось. Зато на другой день к вечеру мать засуетилась, полезла в сундук и достала свежую матроску и новые штаны.

— Одевайся, — сказала она Роману.

Роман вздохнул и оделся. Мать внимательно и строго оглядела его со всех сторон.

— Ну ладно. Идем.

По сборам Роман ожидал долгого путешествия, поэтому очень удивился, когда увидел, что мать направляется к Троицкому собору.

«Молиться, что ли?» — подумал Роман. Но когда вошли в церковь, он сразу почувствовал неладное. Церковь была полна ребят. Как будто со всего города собрали детей в собор. Мальчишки и девчонки, сверстники Романа, заполнили храм. Они громко разговаривали и смеялись, а между ними двигались похожие на монашек дамы.

У прилавка, где всегда продавались свечи, стояла очередь. Здесь были мужчины и женщины с детьми. Мать, не отпуская от себя Романа, стала в очередь и сразу же заговорила с какой-то женщиной. Роман прислушивался к разговору и глядел по сторонам. Вдруг он увидел Ленку, дочь старшего дворника, и еще несколько девчонок из своего дома.

— Что же они тут будут делать? — спрашивала мать.

— О, тут хорошо! — восклицала женщина. — Тут их будут обучать грамоте, будут устраивать беседы. Их тут разделят на десятки. К каждому десятку воспитательница приставлена. Она, знаете, будет следить за ними. Я и сама вот привела своего сорванца.

— Как звать? — спросил рядом скрипучий голос.

Роман оглянулся и увидел, что уже стоит перед прилавком. Прямо на него глядели водянистые глаза строгой дамы в шляпке с куцым пером.

— Романом звать, — ответила мать.

— Сколько лет?

— Восемь.

— Будешь аккуратно посещать беседы? — спросила дама Романа.

— Будет, обязательно будет, — опять подтвердила мать.

— Ну хорошо, — сказала дама и, обращаясь к другой, старой и красноносой, добавила: — Мы запишем его в десяток Прасковьи Петровны.

Мать торопливо перекрестила Романа и ушла, а красноносая дама повела его в глубь церкви.

Тут в дверях показались кузнечиха и городовой Трифонов. Роман чуть не заплясал от восторга, увидав за их спинами Ваську и Женьку.

— Проситесь к Прасковье Петровне, — успел крикнуть им Роман.

Теперь он заметил, что дети стояли не беспорядочной толпой, а ровными рядами.

На правом фланге каждого рада, как взводный командир, стояла дама.

Романа поставили в один из первых радов, около алтаря. Маленькая сморщенная старушка в бархатном жакете и шуршащей юбке, ласково улыбнувшись ему, сказала:

— Я теперь ваша десятница. Станьте с краю. Та же дама привела Женьку и Ваську. Женькаи сразу стал около Романа, а Васька, насупившись, отошел на другой конец рада.

— Что это он? — спросил Роман.

Но тут десятницы зашикали на детей. Гул стих. Из боковых дверей алтаря вышел священник. Он был в простой серой рясе.

Священник перекрестился, потом погладил пухлой, белой рукой каштановую гриву волос и, кашлянув, сказал:

— Здравствуйте, дети.

— Здравствуйте, отец Николай, — многоголосо ответили рады.

Священник переждал, пока утихнет шум, и заговорил:

— Сегодня в третий раз собираемся мы здесь в нашем храме, и с каждым разом я вижу, что нас приходит все больше и больше. Наша мысль воплотилась в жизнь. Основанное нами детское христолюбивое общество теперь будет развиваться и расти.

Голос у священника был тихий и мурлыкающий.

— Третья наша беседа будет о грехе, которому подвержены многие слабые из нас. Грех этот — ложь… Как часто, боясь наказания, скрываем мы правду и лжем близким своим, вводя в заблуждение…

— Замолол, — прошептал Женька на ухо Ро ману.

Роман покосился на десятницу и отмахнулся. А отец Николай, теребя бородку, говорил про женщину, солгавшую Христу, потом стал рассказывать о варенье, которое соблазняет детей.

— Ложь — великий грех, — говорил отец Николай. — Если чувствуешь, что виновен, то иди к матери и скажи: «Да, мама, я виноват, прости меня». Пусть мать даже накажет тебя, будет больно, но совесть будет чиста.

Беседа длилась около часа. Ребята уныло слушали, тихонько перешептывались и переступали с ноги на ногу. Наконец священник перекрестился и сказал:

— Беседа окончена. — И, откашлявшись, запел: «Достойно есть яко воистину…»

Запели и дети. После «Отче наш» десятками подходили целовать крест.

Когда весь десяток Прасковьи Петровны очутился на улице, десятница сообщила:

— Беседы у нас будут каждую пятницу, а по вторникам все приходите ко мне. Я буду учить вас азбуке, будем играть и петь. А теперь — по домам.

ЗОЛОТОЙ БУКВАРЬ

За забором, на пустыре, окруженном военными сараями-складами пышно зеленели лопухи. Здесь было всегда тихо и таинственно. Только пчелы жужжали да стрекотали кузнечики.

Роман вырыл под забором лазейку и теперь почти каждый день бывал на пустыре. Сначала ходил один, потом сказал ребятам.

Лежа в лопухе, ребята рассказывали сказки, ловили пчел или придумывали, как бы насолить Прасковье Петровне, которая теперь мучила ребят грамотой.

Однажды Роман дольше других задержался на пустыре. Был вторник. Все ушли домой обедать и переодеваться. Вечером надо было идти к десятнице. Оставшись один, Роман лег на траву и задумался.

Знойная тишина была наполнена неуловимыми шорохами. Не то трава шелестела, не то шуршали ползавшие букашки. Солнце палило, и даже небо слепило глаза. Над головой, заслоняя свет, тихо качались изумрудно-зеленые, с темными жилками лопухи.